© Copyright   Скрипник Сергей Васильевич  (scripa1313@mail.ru)

Добавлено: 2009/10/28

поэма Гильменд
Обсуждение произведений

1.
В своем труде высоком, неустанном,
Взмах крыльев сочетая и напор,
Клин лебедей плывет над Регистаном
На север, к очертаньям белых гор.

Их песнь слышна, и звуки все просты в ней,
И цель ясна – не кануть, не свернуть:
Над каменной афганскою пустыней
Пролег к родным просторам краткий путь

Из вотчин тех, где властвует сирокко(1),
Вплетая в воздух мирру и имбирь(2)…
Они летят привольно и широко,
Спешат в свою далекую Сибирь,

Всё памятуя о коротком лете
В холодных, неприветливых краях.
Их гонит в спину ветр тысячелетий,
Слепой инстинкт за совесть – не за страх.

Вот в облаках означен серый росчерк,
Птиц обволок чадрой прозрачный дым…
Их провожает взором русский летчик
С земли – он умирает молодым.

Смертельный бой… Его «сребристый лебедь»
Подстрелен был «охотниками» влёт:
Легко ль глазами вглядываться в небыть(3)? –
Кто знался с нею, тот меня поймёт.

А он лежит – уж раскалились камни,
И горло жаждой дикой сожжено, –
И смотрит тем вослед, кому веками
Летать в пространствах этих суждено,

И им завидует той завистью понятной,
Что нам диктует жизни естество…
Клин лебедей, клич в синеве закатной, –
Они спешат на родину его.

Уж стекленеет взгляд, гортань все суше,
Здесь умереть – видать, удел таков,
И птицы в вышине ему, что души
Погибших на войне сибиряков,

Забывших про увечья и раненья,
Летящих к свету отчего огня
Сквозь марево, простите, что сравненье
Затаскано задолго до меня.

Каждый из них здесь боль свою оставил,
Чтобы слететь с небес на гладь озер
Среди красот, каких бы не представил
В своих мечтаньях буйных фантазер.

И как же быть? От жажды разум вянет,
Лебяжий строй истаял уж вдали:
Кто мне ответить может, что так тянет
Его вновь оторваться от земли?

Среди эпох и эр коловращенья
Нам не придумать ничего новей:
С надеждой ждут его там возвращенья
Любимая и двое сыновей.

2.
Иссякнул день, и время звездопада
Настало, жар песков прогнавши прочь.
Жжет в высях поминальные лампады
Владычица – краса Востока – ночь.

На белом свете ей всего милее –
Спал черный зной, унялся суховей, –
Как в колыбели, пестовать, лелея,
Двоих своих любимых сыновей.

На небосвод восходят, будто на спор,
В противоречье злу, в конце концов,
Из мрака две звезды – Поллукс и Кастор(4)
В созвездии июньском Близнецов.

Во всем – по духу и по крови – братья
Горят во тьме три вечности подряд,
Готовы летчика принять в свои объятья,
Вершить над умирающим обряд,

Вновь собираются на этой скорбной тризне
Дорогою небесною пройти,
Один суть воплощенье бренной жизни,
Другой – бессмертья символ во плоти.

Древней скрижали и санскритской веды(5)
Тот давний миф, его он вспомнить смог, –
История любви царевны Леды,
Которую желал верховный бог.

Страдала в ожиданье томном нимфа
От мук земных любовных, хоть кричи,
Но верила: Зевс спустится с Олимпа,
Оборотившись лебедем в ночи.

И час пришел, и таинство свершилось,
И вечер был, когда закат свинцов…
Ему преподнесла, как дар, как милость,
Она двоих героев-близнецов,
Что выросли титанами до срока,
Сознав – им слава мира суждена…
В стране богов, где властвует сирокко,
Была легенда эта рождена.

С тех пор, светя какой-то скрытой тайной,
Пылают над пустынею в тиши
Поллукс и Кастор – смерть и сочетанье
Ее одной с бессмертием души.

3.
Ночь в вышине вращает зодиаком,
А летчик все глядит на звездопад:
Ах, да, ведь он под этим стойким знаком
Явлен был тридцать лет тому назад

На белый свет, пусть путь его недолго
Продлился по земле и пусть не нов,
Пусть ставил он превыше чувство долга,
Чтоб прахом стать средь этих валунов.

Немало тех, кто выскажет нелестно
Свою оценку, что не тот, мол, путь,
Но в том, что прошагал он жизнь нечестно,
Никто его не сможет упрекнуть.

Не двинуть ни ногами, ни руками,
Все сковано, и лишь душа – оплот
В нем держится, давно остыли камни,
Забрав его последнее тепло.

Ему теперь в мертвящей этой стыни
Глоток простой воды, как сладкий мед, –
Кто хоть однажды погибал в пустыне,
Не сомневаюсь, тот меня поймет.

Грядет рассвет уж, небосклон марая
Кровавой краской утренней зари…
И думал авиатор, умирая,
О прожитом, и все молил: гори! –

То было не нытьё, не причитанье…
Но уж не светят в каменной глуши
Ему Поллукс и Кастор – сочетанье
Злой смерти и бессмертия души.

А где-то вопреки ветрам и горю
Сквозь облаков нетающий пломбир
Лебяжий клин летит, с пространством споря,
Путь правя в вожделенную Сибирь.

4.
Пусть гулкий зной до ночи не остынет,
И воет ветер жару в унисон,
Он, умирая в каменной пустыне,
Последний в этой жизни видит сон:
Строй лебедей маршрут свой чертит в небе,
Над ним вертя, как будто ждет, круги,
Он слышит клич, все думая: вот мне бы
С ним улететь природе вопреки.

Теперь его душа вольна как птица,
Готова взмыть, избавившись от пут,
Возможно все, ведь это только снится,
В Сибирь ему проложен скорбный путь.

Вот-вот до клина мыслью он достанет,
Став лебедем, что был расстрелян влет,
Ответит кто мне, что ж его так тянет,
В последний этот траурный полет?

Что ж, возражу хуле я и злословью,
Надеюсь, что вопрос мой всех проймет:
А как же быть нам с преданной любовью? –
Тот, кто ее познал, меня поймет.

Она единственная гонит с постоянством
В край, где рожден, где умирать с руки,
Наперекор эпохам и пространствам,
Всем бедам, даже смерти вопреки,

Пусть жизнь была такая и сякая,
И кто-то в том уверен, мне в укор…
Летит вперед он, воздух рассекая,
На север, к очертаньям белых гор.

Ему тот путь осилить, он ведь – летчик,
И пусть хоть так, коль рок к нему суров,
Своей душой дотянется до отчих
Холодных, неприветливых краев.

Торопится успеть, их много слишком
Преград, встающих в рост, – числа им несть,
К жене он с вестью, к маленьким сынишкам,
Хотя и будет горькой эта весть:

Ее несет не на хвосте сорока,
Не глупый селезень, не дрозд и не снегирь,
Он сам из стран, где властвует сирокко,
Спешит с ней в светлоокую Сибирь.

Пусть этот мир, заваленный делами,
Не сможет видеть, дока и всевед,
Тот миг, когда обнимет он крылами
Двух близнецов, курносых непосед,

Любимую прижмет к груди и скажет:
Вернулся я, теперь навек с тобой…
Уж жар полудня черной краской мажет
Пески, шумят ветра наперебой.


В своем последнем сне любовь лелея,
Почувствовав, что смертный час пробил,
В адском огне под всплески суховея
Он все ж летит в далекую Сибирь,

Все думая о счастье и о ладе,
И об успокоении в душе,
Слетает он к своей сибирской Ладе(6)
С небес, его оплакавших уже.



28 сентября – 7 октября 2009 г.

Примечания:

(1). Сирокко – северный и северо-западный ветер, дующий в Средиземноморье.
(2). Мирра – ароматическая смола, застывший сок некоторых деревьев, растущих в Северной Африке и на Аравийском полуострове; Имбирь – тропическое растение, используемое, как пряность, дословный перевод с санскрита – «рогатый корень».
(3). Небыть – здесь: потустороннее существование.
(4). Поллукс и Кастор – в древнегреческой мифологии два брата Диоскуры, сыновья Зевса и Леды, дочери этолийского царя Фестия. В силу того, что отец был бессмертным верховным олимпийским богом, а Леда – смертной, один из братьев – Поллукс унаследовал бессмертие, а Кастор считался простым смертным человеком. Именами Поллукса и Кастора названы две самые яркие звезды в зодиакальном созвездии Близнецов.
(5). Санскритские веды – письменные первоисточники знаний в буддизме типа «Камасутры».
(6). Лада – в древнерусской мифологии богиня любви и красоты.