Art Of War©
История афганских войн

[Регистрация] [Видеоматериалы] [Рубрики] [Жанры] [Авторы] [Новости] [Книги] [Форум]

Шило Наталья Игоревна

АФГАНИСТАН-2005


© Copyright   Шило Наталья Игоревна  (n_shilo@inbox.ru)
Добавлено: 2007/08/12
Публицистика Газни
Годы событий: 2005
Аннотация:
Описанные в настоящей серии очерков события происходили почти два года назад, осенью 2005 года.

Обсуждение произведений

Вместо вступления



Описанные в настоящей серии очерков события происходили почти два года назад, осенью 2005 года. Сейчас, пытаясь по маловразумительным сообщениям информагентств, прошедшим жесткую цензурную обработку, представить, что вообще в стране творится или, по, крайней мере, может твориться, я впадаю в состояние легкой оторопи. Потому что тогда там не происходило практически ничего. Ну или почти ничего. В течение двух с лишним недель я спокойно ездила по восточному и южному Афганистану по маршруту Пешавар - Джелалабад - Кабул - Гардез - Газни - Кандагар - Спинбулдак - Кветта «дикарем», без охраны и… и вот, как видите, жива, здорова и полностью довольна жизнью.
Иншалла – вернусь.
Обычно принято после успешного завершения того или иного проекта благодарить тех, кто оказывал помощь в его реализации. С большим удовольствием пользуюсь этим «правилом хорошего тона» – не потому, что так положено (тем более, что все они об этом все равно не узнают), а потому что без этих людей у меня вообще вряд ли вышло бы что-то путное, а то и вообще ничего бы не вышло. Итак, персональное спасибо Мохибуррахману Фаизу – первому секретарю афганского посольства в Пакистане, и пресс-министру пакистанского посольства в Дели Риазу Хуссейну Раи.
А также ВСЕМ гражданам Афганистана и Пакистана, попавшимся мне на пути и так или иначе оказывавшим помощь и поддержку.
Натолкнулась недавно на такое пожелание в языке пушту, примерно переводится на русский как «Да отправит Всевышний твоего папашу в рай». Тоже в смысле «спасибо».
«На сем Шехерезада прекратила дозволенные ей речи» и перешла, собственно, к делу.
На самом деле, выбор – куда именно ехать – был довольно сложный. В итоге, после продолжительных моральных терзаний и страданий над картой, потому что хотелось абсолютно всюду, был выбран южный маршрут – по двум соображениям. Во-первых, там интереснее. Мне лично. Мнение субъективное, пристрастное, никому его не навязываю, но при нем остаюсь. А во-вторых, по соображениям как раз таки безопасности.
На тот момент – а это был октябрь, на дворе стоял благословенный месяц Рамадан – Афганистан готовился к парламентским выборам. США и их союзники по НАТО вместе с кабульскими властями намеревались явить миру наглядный результат своей тяжкой, неравной борьбы за демократию. Между тем общеизвестно, что в любой стране мира обострение политической активности по тому или иному поводу может привести к проявлению и всех прочих «обострений».
Западные информагентства время от времени передавали сообщения о каких-то невразумительных перестрелках, обстрелах, подрывах и прочее, и прочее. Где-то кто-то пристрелил каких-то малахольных иностранцев в районе линии Дюранда, причем не вполне понятно, с какой именно стороны. А афганские и пакистанские власти потом до хрипоты разбирались друг с другом, на чьей стороне и кто конкретно мог стукнуть парочку несчастных японских туристов, чьи трупы потом нашли в пустыне под Кандагаром, и кто, и кому потом эти трупы подбросил, и что их вообще туда занесло. Где-то кто-то еще кого-то украл и не вернул. Где-то "доблестные поборники демократии" гоняли по горам и пустыням так называемое "боевиков талибов и Аль-Каиды"... точнее, это еще большой вопрос - кто кого там гонял, но не суть. Все это происходило в двух провинциях - в Гильменде и в Кандагаре, точнее, на стыке границ Гильменда с Кандагаром.
Отсюда следовал вывод - если надо на юг, то надо ехать сейчас и быстро. Потому что потом может быть просто поздно.
Последующие события показали, что, видимо, я рассуждала не совсем неправильно. Уже в конце прошлого года на одном из бэкпэкерских сайтов я натолкнулась на сообщение российского туриста, который сообщил, что водители-афганцы категорически отказывались сажать иностранцев в машины, идущие на юг в кандагарском направлении, и никого туда не возили – вам головы оторвут, и нам еще за компанию, а нам лишние неприятности не нужны. Нормальные люди этим советам следовали, идиоты – игнорировали, считая, что они здесь самые умные, и иногда это заканчивалось не розами, и не лилиями.
А сейчас я бы, честно говоря, еще десять раз подумала, надо мне в Газни или в Кандагар вот прямо сейчас, или лучше пока опять подождать.
Тогда думать было не о чем.

Газни – не соскучишься, не дадут



К моменту выезда в Газни я начала потихоньку наглеть. Выразилось это, в частности, в том, что в Кабуле мне то ли лень, то ли некогда было заранее выяснять, где я сейчас в этом городе жить буду. Решила, по дурной индийской привычке, рукой махнуть – а, ерунда, сейчас само что-нибудь найдется.
Автовокзал в Кабуле, откуда отходит транспорт в сторону Газни и Кандагара, находится где-то в районе элеватора. В общем-то, это была не моя проблема, поскольку такси до места отправления мне ловили ребята из «Спинзара».
Транспорт – это микроавтобус, японский вариант нашей «Газели», куда пассажиров набивают под завязку. Теоретически, конечно, можно было и на такси доехать, но во-первых, это дороже по деньгам (в микроавтобусах все-таки тариф фиксированный), а во-вторых - в тесноте, как говорится, да не в обиде. Как-то для себя я пришла к выводу, что если есть какие-то сомнения относительно собственной безопасности, то лучше в одиночку из пункта А в пункт Б особо не перемещаться, а быть все время с людьми и на виду у людей, пусть даже и совершенно чужих. Да и вообще, я люблю с народом тусоваться – так интереснее.
Теснота, кстати, тоже относительная. Других женщин, кроме меня, в салоне было еще двое, но все, естественно, с родственниками, в «гордом одиночестве» я одна, а посему и ехала я «буржуем нерезаным» - на откидное сиденье рядом со мной, разумеется, никого сажать не стали. Правда, и стоит это пижонство двойной тариф - но если учесть, что цена была изначально смешная, то обижаться было совсем уж не за что.
Пока едем – потихоньку пристраиваюсь для съемок из окна. Технология простая - фотоаппарат под чадру, наружу один объектив. Типа я – не я, лошадь – не моя… Окружающие реагируют адекватно - им, в принципе, по барабану. Ехать из Кабула около 150 километров, то есть часа два с половиной – три.



Эх, дороги, пыль да туман...

За окном – полупустынные пейзажи, слегка разноображенные выветрившимися невысокими горушками. На вид – исключительно симпатично и совершенно несерьезно. Но это, естественно, только на вид. Временами от главной дороги куда-то вглубь убегают … дорожки – не дорожки, тропинки – не тропинки… в общем, следы жизни. Куда-то внутрь и вглубь Газнийского плато. Вид – опять же – невиннейший, можно сказать, идиллический. В очередной раз засовываю куда подальше мыслишку действительно прошвырнуться внутрь провинции. Когда-нибудь – кто знает, а пока – подруга, не наглей!



К слову сказать, пару раз я предпринимала было поползновения выехать за пределы центров цивилизации – мол, ну очень надо! Однако вся афганская общественность, с которой эти идеи обсуждались, делала лица задумчивые, а потом начинала отговаривать под самыми разными предлогами. В общем, после обсуждения перспектив и маршрутов, во всех случаях было принято решение отказаться от идеи шляться по деревням и по бездорожью, тем более в одиночку. Может, оно и правильно.



Дорога оказалась в относительно приличном состоянии. Во всяком случае, после кошмара под названием «Джелалабад-Кабул» в стадии ремонта, а тем более после волшебных кабульских тротуаров, я посчитала ее вполне пристойной.
Ну, приехали. Приезжаем на автостанцию. Собственно, она находится прямо на шоссе Кабул-Кандагар, и весь город начинается как бы отсюда вглубь. Вытряхиваемся из машины. Пассажиры разбирают узлы и прочий багаж и начинают потихоньку рассасываться. Я стою посреди станции – пыльной и длинной, вытянутой вдоль шоссе площади без признаков асфальта, с большим интересом озираю окрестности, припаркованные здесь же большегрузные трейлеры и, откровенно говоря, понятия не имею, что, собственно, дальше. И смех, и грех тоже, честное слово…
Ну, в принципе, я оказалась права насчет «само найдется». Минут через несколько ко мне подходят двое ребят из числа… ну, видимо, из числа местных «бомбил». Собственно, так же, как это было бы, скажем, в Индии.
Хотя нет. Вру. В Индии меня бы сейчас обступила орущая толпа рикш с воплями «Мадам, такси!» И чтобы от нее отбиться, потребовалось бы приложить некоторое количество моральных усилий. Или вообще пришлось бы сбегать. И еще одно существенное отличие от Индии – но это потом.
В Афганистане люди вообще не имеют этой идиотской манеры на людей почем зря кидаться и разговаривают нормальным, человеческим языком. А чтобы кто-то к посторонней женщине первый обратился – это должно или что-то очень особенное случиться, или должен быть какой-то явный непорядок. Тут народ правильный.
- Какие-то проблемы? Тебе куда надо?
Хороший вопрос. Чтоб я еще знала ответ. Самой интересно.
- Проблем-то нет, а… а вы не подскажете… - ну и объясняю популярно, мол, ребят, а где бы в вашем славном городе можно было бы какую-нибудь крышу над головой найти?
Ребята расплываются в радостных улыбках – не проблема! Мою несчастную сумку, битком забитую книжками после успешного разграбления кабульских книжных лавок и лотков, забрасывают в багажник легковой «Тойоты», мы садимся и едем. Втроем. Один за рулем, я сзади, второй – на сиденье рядом с водителем. За компанию. Типа развлечение на троих. Пока едем – ведем какой-то светский разговор особо ни о чем. Я, мол, турист, еду из Кабула в Кандагар, в Газни впервые, и вообще в Афганистане впервые, да, спасибо, да, все здорово…
Первый предложенный вариант выглядел откровенно разгромленно. Вообще я к тому моменту начала для себя выводить своего рода категории разгрома жилого фонда – военный, ветхий и раздолбайский. Военный действует на нервы. К ветхому пытаюсь относиться по возможности философски – нет денег, и все. Почему нет и где они – это другой разговор. От раздолбайского почему-то сразу вспоминалось «Собачье сердце» и пение хором… Помните: «Разруха не в клозетах, а в головах. Если я, вместо того, чтобы лечить людей каждый день, начну петь хором, у меня настанет разруха».
Этот вариант был ветхий. Ремонта тут не было… не скажу, сколько, но явно давно. Постояльцев, судя по всему, было не много, что придавало всему заведению несколько пустынный вид.
Пока я задумчиво озиралась, ребята предложили, что если что-то не устраивает, есть масса других вариантов. Давайте глянем варианты…
Мы подъезжаем к некоему заведению. Находилось оно, в итоге, совсем рядом с автовокзалом, то есть в принципе, можно пешком было дойти – если, конечно, знать, куда именно идти. Потому что никаких вывесок или вообще опознавательных знаков рядом не наблюдалось. Единственный ориентир – агитплакат с чьей-то физиономией. Кандидат в народные избранники, так сказать. У нас же выборы, демократия…
Вообще, демократия - это, конечно, очень хорошо, но мне упорно кажется, что чем кидать безумные бабки на эту самую «демократию», да еще в таком вот дефективном варианте, лучше бы те же деньги потратили на ремонт и строительство домов для нормальных, живых людей. Или асфальт бы положили. А остальное – приложится, люди потом сами разберутся и с демократией, и со всем остальным. Как говорил классик: «Неграмотный человек стоит вне политики, его надо сначала научить азбуке».
Ну это мне так кажется, а американцам, которые сейчас делают вид, что правят здесь бал, так, естественно, не кажется…
Я так дальше потом по этой «демократической» физиономии и ориентировалась.
Поднимаемся все втроем на второй этаж, нам навстречу выходит хозяин. Предварительные переговоры, проведенные ребятами с вокзала, прошли успешно, и мы все идем меня селить.
Этот вариант выглядел так. Комнатка метров десять, устланная зелененьким ковролином. Ковролин, видно, уже бывалый, но вид аккуратный и чисто выметенный. В углу целый ворох разноцветных матрасов, толстых одеял и всяких подушечек – по три штуки каждого наименования. Впоследствии все это именно в таких количествах оказалось очень даже кстати. Вместо двух стен – два огромных окна, одно как раз напротив входной двери, второе слева. Сзади, рядом с дверью, что-то вроде «лампочки Ильича». Света нет, но хозяин пообещал, что к вечеру будет (и к вечеру он действительно был). Запор типа «шпингалет обыкновенный» - держится на соплях. Я совру, если скажу, что меня это сильно обрадовало, но – а, ну его! Все равно все, у чего теоретически могут «вырасти ноги», у меня при себе, а все остальное никому, кроме меня, не интересно и не надо. В общем, все нормально, я зависаю.



На этаже заведение типа «санузел совмещенный». Интересное дело – надпись на двери, большими крупными буквами, на языке дари, внятном: «Туалет женский». Туда ходили все. Надо полагать, что остальное умерло. Внутри, помимо так называемое «туалета индийского», стояла пузатая бочка где-то мне по пояс. В бочке что-то булькало и обозначало собой воду. Над бочкой висела общественная кружка.
Совершенно некстати вспомнился коллега-тассовец и коллега-исаашник Костя Казеев с подхваченным в свое время в Афганистане гепатитом. Прививок у меня, естественно, никаких – лень и все кажется, что незачем.
«Так, подруга. Стричься, бриться – в Кандагаре будем, за попить – марш на базар».
Стоило это все удовольствие двести афгани в сутки. По тогдашнему курсу – около четырех долларов.
Вот еще одно существенное отличие от Индии. Там … ну можно, конечно, делать такие вещи - ловить на вокзале кого-нибудь с транспортом и ехать «чайником» по его выбору, но там это будет чистой воды развод лохов. Механизм такой – в условиях жесткой конкурентной борьбы за иностранных туристов хозяева разного рода ночных заведений заключают что-то вроде неофициального договора с дежурящим на вокзалах народом на извозе. Водиле, привезшему клиента – процент за привоз. Привоз, естественно, из кармана клиента. То есть номер вам обойдется как минимум в четверть, если не в два раза дороже – просто за то, что вы не на своих двоих пришли, а вас сюда привели. Или само заведение такое, что добровольно туда ни один нормальный человек сам не пойдет – только силком.
В данном случае я никаких существенных финансовых потерь для себя не углядела. Правда, где-то я слышала, что это должно было стоить доллара три. Три доллара… четыре доллара… такая сумасшедшая разница в реальных, живых деньгах! Кроме того, в Афганистане, тем более в провинции, в принципе нет табунов туристов-лохов с бешеными бабками, которые «портят нравы» в Индии, а те, у кого в Афганистане бешеные бабки есть (и которые «портят нравы» здесь), в таких заведениях не больно-то появляются. Далее – индийские разводчики везут сразу в «договорное» место, им по городу просто так кататься неинтересно, так что у клиента выбора нет. И наконец, именно здесь хозяева вообще не имели права селить иностранцев – как выяснилось впоследствии (о чем были не в курсе ни я, ни, видимо, ребята с автовокзала, иначе бы меня туда просто не привезли). А разводить таким образом своих – на этом месте смешно даже мне. За проезд они взяли, кстати, тоже какие-то копейки – точнее, взял тот, который и был за рулем.
В общем, на классический индийский развод не похоже. Будем, как говорится, знать. И вообще, никогда не надо иметь эту дурную привычку думать о людях хуже, чем они есть на самом деле…
Ну, хвала Аллаху, добрались, ночевать под открытым небом не будем, так что на самом деле все шикарно. Сижу на полу (больше, естественно, не на чем – ну и не надо), отхожу с дороги. Стук в дверь. Хозяин с визитом.
- Салам алейкум, хаста набаши, как доехали… короче, здравствуйте.
- И вам того же…и вам не хворать… спасибо, хвала Аллаху, хорошо... в общем, здравствуйте.
- Вы гражданка Ирана?
А надо сказать, что до того момента я в мехманхане рта вообще не раскрывала. Ребята с вокзала мое обустройство взяли на себя. Общий процесс устройства происходил на пушту, ко мне они обращались на дари, а я только головой кивала, мол, согласна. А тут рот пришлось уже, естественно, открывать, причем на фарси, так что у хозяина вопрос возник совершенно естественный.
- Нет.
- А откуда?
- Из России.
Опс… Хозяин перешел на русский. Опять же, пустячок – а приятно. И как-то на душе сразу потеплело - «наши люди». «Наш человек» в восьмидесятые учился в Союзе. Подробности – чего, как и как ты тут оказался, выяснять особо не стала. Никогда афганцев сама об этом не спрашиваю, только если сами начинают рассказывать. А нет - значит, нет. А в общем-то, и без расспросов все ясно и нет, как правило, в таких историях ни фига хорошего…
Впоследствии выяснилось, что на этом визиты не закончились. В районе семи вечера явилась целая делегация. Хозяин и двое товарищей. Мне было категорически приказано сидеть и не высовываться. Если учесть, что пришли они вскоре после ифтара, то предупреждение было излишним.
Часа через два, когда совсем стемнело – опять стук в дверь. Открываю… ни фига себе!! В коридоре перед порогом вырисовывается группа бородатых мужиков вполне серьезного вида. Один, правда, полицейский маячит. Остальные в гражданском, но с автоматами. Один ствол сразу на меня. Сзади хозяин. Интересное зрелище. В голове невольно мелькнула пошленькая мыслишка – та-а-ак, это за мной, пришли брать в заложники, будут бабки хотеть, имеем сговор, полиция в доле…
- Мир вам.
- И вам того же… что случилось?
И смех, и грех. До того момента я на пушту не говорила, наверное, лет пять или шесть и искренне полагала, что сей очаровательный язык соскочил у меня с языка вчистую. Ага, как же… При виде этой картины я моментально вспомнила все, что знала, и что не знала - тоже, пока мы разбирались. Проверка документов, регистрация. В доставленной откуда-то амбарной книге, срочно переоборудованной под журнал регистрации постояльцев, я оказалась номером первым. Мужики проверили дверь на потенциальную податливость к вышибанию, петли на двери, замок (если это можно так назвать), окна, щеколды на них, открыли окна, проверили виды из них – вот только что потолки не простучали. Комнатушку метров на десять обыскивали минут, наверное, пятнадцать, если не больше. В целом, по всему видать, удовлетворились и убыли восвояси.
В упор смотрю на хозяина, взглядом требую разъяснений. Тот, наконец, сподобился пояснить. Оказывается, они официально не имеют права селить иностранцев, потому что здесь нет своей охраны (интересно, а что ж это за граждане только что приходили?). Поэтому, мол, сейчас вы, конечно, оставайтесь, но завтра – в общем, было бы очень хорошо для всех, если бы вы завтра уехали, потому что иначе могут быть проблемы.
Что-то не захотелось мне уже уточнять, какие именно проблемы и у кого. Никаких проблем не хочу, вообще, и никому. Тем более что все равно больше суток я в этом заведении сама оставаться не собиралась. Не вопрос, конечно…
Стало быть, я самим фактом своего появления заставила хозяина слегка напрячься – а он, соответственно, по-своему «сквитался», доставив пару нескучных минут и мне тоже. То-есть вот это – это ничего не случилось, это наоборот, ребята пришли проверять, как бы действительно чего не случилось. Я очень тронута такой заботой о своей скромной персоне, но вообще-то о визите вооруженных бойцов на ночь глядя неплохо бы, наверное, предупреждать заранее… или это тут так и положено?
К слову сказать, в соседних Иране и Пакистане одиноко шатающихся иностранок в низкобюджетных заведениях тоже не селят. Только там сразу разбираются и дальше ресепшена на порог не пускают. А тут вот такая долгоиграющая тема.
Хозяин, наконец, унес свой досточтимый ташриф, еще раз предупредив, что «вы на ночь из отеля никуда не уходите». Спасибо за совет – а то я сама бы вот никак не догадалась. Спрашивается, а что вообще можно делать постороннему человеку в гордом одиночестве ночью на пустых и темных улицах славного города Газни? Только что на луну выть.
Хотя – нет, это хорошо, что о возможных неприятностях предупреждают заранее специально и сами. Было бы хуже, если бы не предупреждали. Так что все нормально.
Вроде, все. Хвала Аллаху, разобрались. Закрываю, наконец, дверь и буквально сползаю на пол в приступе хохота. Сколько уже времени прошло – а вот сейчас пишу, вспоминаю это дело и опять весело.
Душевные люди живут в симпатичном городе Газни, не соскучишься. Не дадут.



Душевные люди живут в симпатичном городе Газни - не соскучишься, не дадут...

Sic transit gloria mundi



Разобравшись с не слишком приятной, но необходимой задачей поиска крыши над головой, отправляюсь «с инспекцией» – наносить неофициальный визит Махмуду Газневи и на месте выяснять, что вообще осталось от некогда блестящей столицы очень серьезного в прошлом государства.
Собственно, как и предполагалось, практически ничего.
Гробница Махмуда Газневи находится фактически на другом конце города (хотя, наверное, это можно уже считать пригородом) – ты просто едешь по все той же автотрассе в сторону Кабула, а потом на каком-то этапе сворачиваешь с нее внутрь. Шоссе как бы остается левее. То-есть теоретически, наверное, можно пешком дойти, это километров пять.



Визитная карточка Газни - минареты поздних Газневидов

По дороге, слева - еще одна «титульная достопримечательность» здешних краев – минареты поздних Газневидов.
Собственно, все, что происходило в государстве Газневидов после смерти Махмуда – это история распада, бесконечных разборок за власть между родственниками - претендентами на престол, история выяснений отношений с соседями, отпадения территорий, более или менее успешных завоеваний (точнее, отвоевания у других собственных же территорий, ранее также взятых с боями у кого-то) – в общем, нормальная жизнь нормального средневекового государства, характеризующаяся бардаком, который повергает в восторг историков, но нагоняет тоску на всех остальных.
Потом город перешел в руки другой династии – Гуридов, при которых его более или менее отстроили.
Но окончательно Газни доконал серьезный мужик Чингис-хан в 1221 году, который, в лучших своих традициях, походя снес под гребенку все, что до него не успели снести предшественники.
Минареты стали своего рода «визитной карточкой» Газни. Один из них – самый восточный – был построен одним из наследников Махмуда султаном Масудом 111 (1099-1114), который, собственно, был последним газневидом, умудрившимся править относительно спокойно без особых разборок с родственниками, с соседями и с наступающими с севера тюрками-сельджуками.
Второй минарет датируется временем правления последнего султана Бахрам Шаха (1118-1152), который стал одновременно и последним газневидом на троне – династию фактически прикончил, взяв Газни штурмом, султан Алауддин Гури.
Последний удар по былому могуществу Газневидов нанесли их бывшие вассалы Гуриды, которые ранее, воспользовавшись объективными сложностями и непорядками в газневидском доме, добились фактически независимости от центра.
Сам Бахрам Шах к тому времени уже давно числился вассалом Сельджуков. Бахрам, сын Масуда 111 и один из претендентов на престол, жестоко проиграл конкуренцию своему брату Арслану, который, дорвавшись до власти, пересажал всех своих родственников, которым, в соответствии с тогдашними суровыми нравами, грозило средневековое правосудие – высшая мера через отрубание головы или, по крайней мере, через удушение. Бахрам, однако, умудрился сбежать из-под ареста и оказался в итоге в Хорасане, где явился к сельджукскому султану Санджару с просьбой помочь «разобраться» с братом. Санджар долго упрашивать себя не заставил и в 1117 году пошел на Газни, где разбил Арслан Шаха и посадил на престол Бахрама. Правда, за эту любезность Газни отныне должен был платить Санджару приличную дань – ради чего, собственно, Санджар и затеял этот поход, а не за красивые глаза Бахрама. Через год, правда, Арслан попытался поднять восстание, однако был пойман и на сей раз убит – чтобы впредь неповадно было. С тех пор Бахрам Шах правил Афганистаном (точнее, тем, что от него осталось, потому как гораздо раньше, в 1060 году, после серии сельджукско-газневидских столкновений в Северном и Западном Афганистане стороны заключили какое-то подобие мирового соглашения, согласно которому граница владений двух государств проходила по Гиндукушу, так что Сельджукам отходили Герат, Балх и Систан. От имени Газневидов соглашение заключал Ибрахим ибн Масуд (1095-1099)) и Пенджабом (точнее, теми его, завоеванными Махмудом Газневи, частями, которые у газневидов тоже еще пока не отобрали) как вассал Сельджукидов. Правда, в 1135 году он попытался избавиться от этой зависимости, однако этого Санджар ему уже не позволил, взяв Газни штурмом и объяснив Бахрам Шаху, где, собственно, его место.
В 1148 году Бахрам Шах за какую-то провинность казнил представителя дома Гуридов Кутб-уд-дина Мухаммада. Его брат, Сайф-уд-дин, смертельно обидевшись, немедленно двинулся с войском на Газни, наголову разбил Бахрам Шаха и выгнал его вон в Индию. Однако ему лично радоваться было рано и нечему. Зимой, когда горные проходы между областью Гор и Газни занесло снегом, завоеватели оказались отрезанными от своей родины. Воспользовавшись этим, Бахрам Шах вновь явился в Афганистан с войском, срочно набранным в Пенджабе. Сайф-уд-дин был разбит, захвачен в плен и казнен.
Однако в 1150 году (по другим данным – в 1151) его брат Ала-уд-дин I вновь вторгся в пределы Газни и разбил Бахрам Шаха в трех упорных сражениях. Газни вновь оказался во власти Гуридов, основательно ограблен и разгромлен. В частности, сгорела дотла резиденция газневидских султанов. Жителей либо перерезали, либо угнали в плен. Та же участь постигла другие города.
После ухода Гуридов Бахрам Шах домой уже не вернулся, а обосновался в более симпатичном и однозначно более спокойном Лахоре в Пенджабе. Здесь он и умер в 1152 году. Его сын Хосров Шах на короткое время вернулся было в Газни, но около 1155 года был окончательно вышиблен вон. Позже Газни опять перешел под власть Гуридов. При сыне Хосров Шаха, Хосров-малике, власть Газневидов еще более ослабла. Фактически они перестали быть хозяевами даже в Пенджабе. В 1175 году правитель Газни Мухаммад Гури вторгся в Пенджаб и легко овладел Мултаном. В 1182-1183 годах были захвачены земли к западу от Инда. Наконец, в 1186 году, Мухаммад подошел к Лахору. После долгой осады город сдался. Хосров-малик попал в плен, где, в конце концов, его и убили в 1192 году. На сем династия Газневидов, собственно, закончилась окончательно.
То, что осталось от минаретов сейчас – это, в общем, жалкие остатки былой роскоши. Есть мнение, что именно они служили прототипами для знаменитого Кутуб-Минара в Дели. Если это так, то это лишь лишний показатель того, как иногда далеко может упасть и укатиться яблоко от его яблони…



Минарет Бахрам Шаха (фото 70-х годов, Nancy Hatch Dupree, An Historical Guide to Afghanistan, Kabul, 1977)



Он же - вид сегодня

Стены минаретов покрыты декором из все того же кирпича (красить их, очевидно, и не предполагалось) и из неких графических и цветочных орнаментов, а также цитат из Корана, выписанных куфическим шрифом и насхом. Что-то похожее можно видеть в Старом Дели во все том же комплексе Кутуб-минара, с той лишь весьма существенной разницей, что в Дели это можно увидеть. Можно получить удовольствие. Можно потрогать. В Газни это все в основном можно себе только представить.
Еще в середине 20 века возле минаретов можно было обнаружить некие развалины бывшего архитектурного сооружения, из чего должно было следовать, что минареты были частью какого-то более масштабного архитектурного комплекса. Скорее всего, мечети, точнее, двух мечетей.
Впрочем, когда-то тут вообще много что было. В частности, Нэнси Дюпре упоминает о существовании в окрестностях гробницы Махмуда Газневи остатков дворца Масуда 111, которые с середины 50-х годов раскапывали итальянские археологи. Таковые не обнаружены не только мной, но и Сергеем Жаровым, а это обстоятельство наводит уже на нехорошие мысли, что дворец окончательно исчез в промежутке с 1977 (последнее известное мне издание «An Historical Guide to Afghanistan») по 2004 годы. Думаю, что на досуге надо будет заняться этим вопросом более предметно…
В конце концов, доезжаем до самого мавзолея, укрывшегося в тенечке сада Баг-е Фирузи, то-есть, по нашему, Парка Победы. По преданию, султан сам выбрал себе место для будущей гробницы. Само здание… честно говоря, складывается стойкое подозрение, что столь серьезный товарищ мог бы соорудить себе что-то и позначительнее.



"Парк Победы" перед гробницей Махмуда Газневи







Sic transit gloria mundi - надгробие Махмуда Газневи



Жалкие остатки былой роскоши...


Лирика




Властителя образ лелея в мечтах,
Уснул я однажды с хвалой на устах.
Душа моя, в сумраке ночи ясна,
Покоилась тихо в объятиях сна.
Увидел мой дух, изумления полн:
Горящий светильник вознесся из волн.
Весь мир засиял в непроглядной ночи,
Что яхонт, при свете той дивной свечи.
Одет муравою атласною дол;
На той мураве бирюзовый престол;
И царь восседает, - что месяц лицом;
Увенчан владыка алмазным венцом.
Построены цепью бескрайней стрелки,
И сотни слонов воздымают клыки.
У трона советник, в ком мудрость живет,
Кто к вере и правде дух царский зовет.
Увидя величья того ореол,
Слонов, и несчетную рать, и престол,
Взирая на лик светозарный царя,
Вельмож я спросил, любопытством горя:
«То небо с луной иль венец и престол?
То звезды иль войско усеяло дол?»
Ответ был: «И Рума, и Хинда он царь,
Всех стран от Каннуджа до Синда он царь.
Туран, как Иран, перед ним преклонен;
Всем воля его – непреложный закон.
Когда возложил он венец на чело,
От правды его на земле рассвело.
В стране, где Махмуда законы царят,
Свирепые волки не тронут ягнят.
От башен Кашмира до берега Чин
Его прославляет любой властелин.
Младенец – едва от груди оторвут -
Уже лепетать начинает: «Махмуд».
Воспой это имя в звенящих строках!
Той песней бессмертие сыщешь в веках.
Его повеленьям ослушника нет,
Никто не преступит служенья обет».
И я пробудился, и на ноги встал,
И долго во мраке очей не смыкал.
Хвалу я вознес властелину тому;
Не золото – душу я отдал ему.

Сей образчик профессионального подхалимажа и грамотного лизоблюдства принадлежит одному из лучших персоязычных поэтов – и одновременно одному из лучших поэтов вообще – Абулькасиму Фирдоуси, автору «Шахнаме» («Книги о царях»).
Махмуд Газневи интересен главным образом в двух ипостасях - как один из самых серьезных завоевателей (проще говоря, высокопоставленных и лихих грабителей, чтоб не сказать бандитов – одну только Северную Индию Махмуд грабил как минимум 17 раз, это только то, что мы знаем), и одновременно как крупнейший меценат своего времени. Второе оказалось в итоге гораздо более существенным.
Тогдашние завовевания Махмуда сейчас в значительной степени утратили актуальность. Сегодня уже не имеет большого практического значения, сколько раз, по какому поводу и каким образом он доблестно воевал в Иране – хотя именно ему мы «обязаны» гибелью роскошной библиотеки в Рее (это примерно в районе современного Тегерана). Махмуд спалил там все, что не смог вывезти к себе в Газни, в собственную библиотеку, которую собирал своими силами и на свои средства, так что мы можем теперь только гадать, чего именно мы сефчас недосчитываемся в результате этой выходки.
Индию же вообще не грабил только ленивый – и что интересно, ее на всех хватало.
Хотя с другой стороны, именно Махмуд Газневи предельно доходчиво объяснил всем северным соседям, что любой, кто посмеет сунуть нос за Аму-Дарью (тогда это пришлось объяснять тюркам-караханидам, которые вплоть до 1007 года пытались прибрать к рукам Балх), будет иметь крутые неприятности, в частности с ним… а между тем северная граница Афганистана до сих пор по той же Аму-Дарье и проходит, хотя лично Махмуд к этому обстоятельству уже не очень причастен.
Тем не менее, созданное в седле боевого коня (или в балдахине боевого слона?) государство стало, как водится, рассыпаться сразу после его смерти. А стихи-то мы до сих пор читаем.
К Х веку, главным образом при Махмуде, Газни стал крупным центром интеллектуальной и культурной жизни всего региона, который охватывал современные восточный Иран, Афганистан, северную Индию с Пакистаном и средневековый Мавераннахр… вообще-то, дословно с арабского «мавара-н-нахр» означает «междуречье», причем не важно, о каких именно реках речь. Но как топоним «Мавераннахр» устоялся для наименования междуречья Амударьи и Сырдарьи, то есть это нынешние Туркменистан, Узбекистан и Таджикистан... территории современных Киргизии, а тем более Казахстана в это понятие не включают.
Таким образом Газни принял эстафету от Бухары, которая после падения дома Саманидов перестала представлять из себя какой бы то ни было культурный интерес. Ее новым правителям из тюркской династии Караханов (дословно «Черных ханов», 922-1211), были, похоже, глубоко безразличны всякие там музы. Историки литературы знают оттуда пару-тройку имен, которые никому, кроме все тех же историков литературы, не говорят решительно ничего.
Зато всех людей интеллектуального труда собрал под свое крыло со всего региона Махмуд Газневи, и, собственно, именно они в конечном счете и обессмертили его имя. Они сформировали своего рода золотой культурный фонд столицы, либо приезжая в Газни по собственной инициативе, либо будучи приглашенными туда султаном. Поэтов газневидской школы, сформировавшейся при султанском дворе (и, что главное - на очень неплохие султанские гонорары) – Абу-ль Касима Унсури, Абу-ль Хасана Фаррухи, Абу Наджма Ахмада Манучехри - читали, читают, и читать будут. И именно им литература на персидском языке обязана формированием большинства поэтических жанров, которые, в принципе, живы-здоровы и до сих пор.
Правда вот именно с Фирдоуси история получилась как-то не очень симпатичная.
Знаем мы ее, главным образом, по поздним преданиям, пересказам да легендам. А их вокруг имен Махмуда Газневи (да и Фирдоуси, кстати) собралось по ходу истории не меньше, чем собирается сейчас светских сплетен вокруг любого мало-мальски заметного публичного человека, идет ли речь о политике или «звезде экрана»:
- Говорят, что когда султан Махмуд ходил походом на Сумнат, он там 30 тысяч человек одних только своих положил…
- А вы слышали - когда султан Махмуд брал Мултан, он самолично порубил столько врагов, что рукоятку его меча, от крови присохшую к руке, так оторвать и не смогли – кипятком пришлось отмачивать!
(Типа, это круто. «В стране, где Махмуда законы царят, свирепые волки не тронут ягнят», - это так называется?)
Так вот, «говорят, что…» изначально Фирдоуси – свободный художник, или, по-современному, фрилансер, предполагал «Шахнаме» преподнести совершенно другому меценату, а именно дому Саманидов, правившему тогда в Бухаре.
Небольшое пояснение. Механизм средневекового поэтического фрилансерства выглядел в общих чертах так – ты на свои деньги, за свой счет, что-то пишешь, а потом ищешь мецената, то-есть спонсора – кто тебе заплатит гонорар за удовольствие, полученное при ознакомлении с твоим произведением. Если оно понравится, то есть придется ко двору, и тебя не съедят конкуренты – штатные поэты, существовавшие при любом мало-мальски приличном дворе на постоянной основе и содержании – тебе заплатят, в противном случае тебе предложат убираться отсюда вон. Тогда идешь искать следующего спонсора. Не заплатившего несостоявшегося мецената можно обругать, в том числе крепко – но тоже в стихах, естественно, и этот жанр назывался «хаджв», то-бишь сатира. Подавляющее большинство средневековых сатир, в которых поэты ругают «дурных правителей», возникли именно таким образом. То есть это не «критика власти» как таковая, в нашем понимании, это именно личная обида на низкий гонорар (ну или скажем так – на гонорар ниже ожидаемого), на «происки врагов» - то есть конкурентов, а также прозрачный намек – мужик, не жмотничай! Иногда срабатывало.
Конкуренцию этим вольным художникам составляли профессиональные литераторы в штате, то есть на содержании казны. При дворе Газневидов таких «штатных сотрудников» было… ну, средневековые источники упоминают 400 имен. Мы знаем более или менее точно 29 человек – тех, чьи стихи до нас по крайней мере дошли. Вся эта братия была организована в какое-то подобие корпорации со своими начальниками и подчиненными. Самый главный начальник (он же «главред») носил титул «Малек ош-шоара», то есть «царь поэтов». При Махмуде Газневи таковым являлся Абу-ль-Касим Унсури. То есть если кого-то именовали «царем поэтов» - это не подхалимаж, не комплимент, не попытка подчеркнуть особо выдающиеся поэтические заслуги. Это придворная, высокооплачиваемая должность. О размерах гонораров может что–то сказать тот полуапокрифический факт, что когда один из штатных поэтов – Фаррухи – написал специальную касыду (нечто вроде хвалебной оды) на успешное возвращение Махмуда Газневи из похода на индийский Сумнат, он получил от со всех сторон довольного султана столько золота, сколько мог везти на себе один грузовой слон. Тот же Фаррухи за еще одну оду получил уже от сына Махмуда золота столько, сколько могли везти на себе пять верблюдов. В общем, стараться там было за что.
Так вот Фирдоуси изначально предполагал презентовать «Шахнаме» Саманидам. Но незадолго до окончания работы с династией случилась большая неприятность. Ее последнего представителя Исмаила аль-Мунтасира, который, кстати, в свободное время и сам пописывал стихи, причем их фрагменты до нас даже дошли – вышибли с престола и вообще выгнали вон из Бухары очередные захватчики.
Исмаил аль-Мунтасир всю свою недолгую жизнь занимался главным образом тем, что безуспешно пытался вернуть себе бухарский трон, который у него отобрали тюрки-караханиды. В те времена нормы международного права были немножко другие, нежели сейчас, и устанавливались не столько за столом (или – за ковром?) переговоров, сколько в седле боевого коня, да звоном монет. Все, что смог захватить и удержать – твое. Не смог удержать – извини, не обижайся…
Правда, в данном случае Саманиды могли с известной долей справедливости обижаться сами на себя, поскольку именно им пришла в голову светлая идея – за отсутствием других вменяемых бойцов, вместо простых бухарских землепашцев отлавливать по степям и держать при дворе целые отряды профессионалов-тюрок, так называемых «гулямов». На каком-то этапе эта практика вышла Саманидам круто боком.
Выгнанный из Бухары Исмаил долго пытался восстановиться в правах. Однажды после особенно неудачного сражения он был взят в плен, но бежал оттуда в женском платье, точнее, в женской чадре, добрался до Хорезма, набрал там новых бойцов и снова ринулся в драку… Говорят, что однажды он обращался даже к Махмуду Газневи с предложением поступить к нему на службу – в надежде, что тот поможет вернуть трон. Но всадник без коня, а царь без царства кому нужен? Махмуд отказал.
Все это кончилось в 1004 году, когда Исмаил надоел уже даже своим ближайшим «товарищам по оружию», которые устали шляться по степям, побираться по соседям в поисках войск и при этом периодически ночевать под открытым небом без гарантий каких-либо видимых перспектив на будущее. В какой-то момент его просто повязали и сдали на руки ближайшему караханидскому губернатору, где Исмаилу отрезали голову. Вот и все.
Так что идея подзаработать у Саманидов у Фирдоуси провалилась. Однако до него дошли слухи, что нынче хорошо платить стали в Газни, где султан - большой ценитель высокого искусства. Фирдоуси слегка переделал поэму, сотворил специальное посвящение Махмуду и отправил на цензуру.
Что именно там произошло и почему одно из лучших произведений персидской литературы «зарубили цензоры» – на сей счет мнения существуют разные. То ли Махмуд попросту «в тему не въехал» и ему лично глубоко наплевать было на восхваляемые Фирдоуси подвиги древнеиранских царей и одерживаемые ими доблестные победы над «Тураном» (представителем которого сам Махмуд, на минуточку, и являлся). То ли из зависти съели конкуренты – штатные поэты, а главным цензором «Шахнаме» оказался Малек ош-шоара Абу-ль-Касим Унсури, глава придворной поэтической корпорации. То ли Махмуд попросту слушать устал – а у представленного на суд произведения объем-то был не маленький, 60 тысяч бейтов, то есть двустиший. То ли общая конъюнктура изменилась. То ли еще что…
В общем, поэму завернули, а Фирдоуси заплатили некую сумму, которую он посчитал грошами - раз в двадцать меньше ожидаемой самим поэтом. Он, как и положено, «выругался» довольно злобной сатирой на того самого султана, которого совсем недавно превозносил до небес. Правда, это произведение у Фирдоуси быстренько выкупили доброжелатели и уничтожили от греха подальше, пока Махмуду не донесли. Нам от нее осталась лишь парочка бейтов:
«Если б отцом царя был царь,
То на мою голову он возложил бы корону.
А если бы госпожой была мать царя,
То я бы был по колено в серебре да золоте».
В общем, ну и жмот же ты, отребье безродное!
Насчет «если б отцом царя был царь» - Фирдоуси слегка лукавит, но в принципе он железно прав. Махмуд Газневи, как известно, выходец из тех самых саманидских «гулямов», которых бухарские правители держали при дворе в качестве самой надежной боевой силы. Предок Махмуда, Алптегин, поссорившись с Саманидами по какому-то поводу, сбежал от них в 962 году в Газни, где и основал собственное полунезависимое владение. А его преемник и тоже «раб» Себуктегин считается основателем всей династии. То бишь Махмуд – «раб» в третьем поколении.
На всякий случай небольшое пояснение – в современном персидском языке слово "голам" действительно означает "слуга" или "раб", причем чаще в значении нашего "раба Божьего". Вот нынешнего иранского посла в России зовут Гулам Реза (Ансари) - раб имама Резы то-есть.
В 10 веке это были не рабы, а профессиональные военные.
Правда, в том же средневековье это слово имело еще одно пикантное значение - "голубой", то-есть попросту педик. Или, если вежливо, "гей".
Этих условно говоря «рабов» ни в коем случае не надо путать с древнеримскими или еще там какими, а посторонние ассоциации с забитыми и вечно голодными оборванцами, вкалывающими на господина на рудниках за пустую похлебку под ударами бича (или, на худой конец, стирающих ему нижнее белье) и периодически устраивающими «восстание Спартака» в данном случае совершенно не уместны.
Это не рабы, а профессиональная армия. То есть это публика - выходцы из тюркских племен Центральной, а потом и Средней Азии, которых в детстве либо купили специально на рынке, либо просто где-то в степи отловили в нежном возрасте, и потом учили только воевать. Больше от них ничего в этой жизни не требовалось. Состояли они на полном гособеспечении (то есть у казны на содержании) и в принципе на него не жаловались. Уже при Саманидах, а тем более при Газневидах к военным делам перестали привлекать ополчения из местных крестьян и «феодальчиков», которые были обязаны по первому призыву являться «конно, людно и оружно». Крестьянам оставили пахать землю, ремесленникам заниматься своими делами, всему прочему люду – всем прочим, а военное дело передоверили военным.
То-есть чем-то это все это дело смахивало на египетских мамлюков (и тоже арабисты вечно мучаются, пытаясь внятно перевести этот термин, который дословно означает «управляемый», и не более того) или на гораздо более поздний янычарский корпус в Османской империи.
«Купленный», то есть формально не свободный статус, не мешал особо выдающимся «рабам» дослуживаться до весьма приличных чинов – тот же Алптегин за военные заслуги был на каком-то этапе карьеры назначен командующим всеми саманидскими войсками в Хорасане, то есть получил должность командующего военным округом.
И все это, тем не менее, никак не сказывалось на их юридическом положении – «лицо несвободного статуса», так сказать «управляемое», и все. Так что любой в доску разорившийся и нищий дехканин имел полное право плюнуть такому «генералу» в лицо - я свободный человек, а ты что такое?
Впрочем, на каком-то этапе этот статус мог и надоесть – тогда «управляемое» лицо, набравшись сил и нахальства, давало по шапке тем, кто им управлял, сбегало (что, в частности, сделал Алптегин) или вообще сбрасывало «управляющих» с престола. Периодически случались и неприличные казусы – к примеру, когда войска тюрок-караханидов (как бы врагов) добивали Бухару, бухарская армия, состоящая из тех же тюрок, воевать отказалась: а с какого это, там наши братья, а вам нам все равно платить нечем!
Ну хватит уже о рабах, вернемся к Махмуду с Фирдоуси.
Все те же предания («говорят, что…») гласят, что в конце концов Махмуда искусала-таки совесть и он, вернувшись из очередного индийского «похода за зипунами», приказал отправить в Тус целый караван золота. Правда, он слегка подзапоздал – в тот момент, когда в одни ворота Туса входили груженые султанским золотом верблюды, из других ворот выносили самого поэта в саване – до ближайшего кладбища…
О стабильности и порядке, царивших в государстве Махмуда Газневи, сам за себя говорит один простой факт. Человек всю свою жизнь провел в военных походах. Политические нравы в те времена отличались крайней «простотой» и суровостью – ни на какую спокойную старость отошедший от дел политик или военный (а тогда это сплошь и рядом были одни и те же люди) рассчитывать не мог по определению. Власть, а тем более верховную, теряли только вместе с головой – или утрата головы следовала вскоре после утраты власти.
Тем не менее, Махмуд Газневи умудрился умереть своей смертью, в собственной постели от естественных причин – то ли от туберкулеза, то ли в приступе астмы. Случилось это весной 1030 года.
А вот дальше все уже было как-то грустновато. И ничего практически не осталось ни от блестящей в прошлом столицы, ни от гробницы самого Махмуда, ибо то, что стоит в Газни сейчас – это более или менее современный «новодел» не вполне определенного архитектурного стиля.
Впрочем, вполне возможно, что в этом виновато не столько время, сколько уже упоминавшийся выше Ала-уд-Дин Гури, который в 1150/1151 годах снес город вчистую. Когда его войска взяли Газни, он отдал его своим людям на погром и разграбление на семь дней. Его люди всю неделю и «гуляли» по полной программе. В огне пожаров сгорели дворцы, про роскошь которых ходили легенды по всему Среднему Востоку. Одна из них, в частности, гласит, что когда караханидский правитель Юсуф Кадир-хан прибыл в 1025 году в Газни с визитом, он настолько потерял соображение от культурного шока, что даже забыл вручить султану приготовленный для него специально в подарок огромный драгоценный камень… Под снос пошли сады, заботливо выращенные руками тех самых райятов, которых Махмуд отстранил от военной службы, отправив заниматься своим делом. Погибла большая часть собранной Газневидами библиотеки. За все это дело Ала-уд-дин Гури «заработал» в истории сомнительное прозвище «Джахансуз», то-есть «сжигающий мир».
Потом там прошелся Чингис-хан – а у него вообще были очень свои понятия о правилах ведения войны. Если город сдавался без боя и открывал ворота, победители применяли к побежденным индивидуальный подход и разбирались, кто есть кто и кого куда. Но живые люди в таких случаях гарантированно оставались, а сам город монголы особо не трогали. Если город оказывал сопротивление, после его капитуляции пригодных "к употреблению в работах" и не успевших подвернуться монголам сразу под горячую руку, отправляли в Монголию, остальных вырезали без лишних разговоров. Известно, например, что когда войска Чингис-хана брали Балх, под стенами города случайно, по недосмотру нукеров, погиб один из его ближайших родственников. Когда в итоге город взяли, его жителям, не успевшим вовремя сбежать (а в числе вовремя сбежавших оказалась, в частности, семья еще одного величайшего персидского поэта-суфия Джалаладдина Руми, в том числе и он сам, хотя он тогда был еще пацаном), это аукнулось по полной программе. Мало того, что монголы по приказу «Великого хана» истребили там все, что шевелилось. Город закатали в песок так, что на том месте люди селиться потом вообще перестали. Современный Балх находится не на бывшем пепелище, оставшемся после монголов, а уже в другом месте. Поблизости.
Газни тоже снесли.
Уже во времена вполне досягаемо-исторические, то есть в 19 веке, городу опять досталось – на этот раз от англичан, которые «обиделись» на городскую крепость, откуда им оказали сопротивление. Ее взорвали.
После всех перипетий современный Газни являет собой картину «провинциальной дыры». В общем симпатичной, местами даже где-то уютной и милой, но все равно – «дыры». На инспекцию которой я, собственно, и отправилась после того, как мне надоело сидеть в «Парке победы» на лавочке в тени уже вполне современных деревьев, разглядывая с грехом пополам отремонтированные «новоделы» и размышляя о том, что «все преходяще, а музыка вечна» - примерно в том ключе, в каком было сказано все вышесказанное.



Газни сегодня


















/ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ/



счетчик посещений contador de visitas sexsearchcom
 
 
sexads счетчик посетителей Культура sites
© ArtOfWar, 2007 Все права защищены.