Art Of War - Военно-исторический литературный портал

--------------------------------------------------------------------------------

"Разница между временем, когда меня драли, и временем, когда перестали драть, была страшная". А.П.Чехов.

Антон Павлович Чехов родился 16 января 1860 года. Его дед Егор Михайлович был крепостным, он скопил денег и выкупил себя и троих сыновей. Один из них, Павел Егорович, со временем открыл бакалейную лавку в городе Таганроге на берегу Азовского моря, женился на Евгении Яковлевне Морозовой и произвел на свет пятерых сыновей и одну дочь.

Антон был его третьим сыном. Много лет спустя Чехов вспоминал, что в пятилетнем возрасте отец приступил к его обучению - каждый день бил, сек, драл за уши, награждал подзатыльниками. Ребенок просыпался по утрам с мыслью: будут ли его и сегодня бить? Игры и забавы запрещались. Полагалось ходить в церковь два раза в день на заутреню и вечерню, целовать руки монахам, дома читать псалмы. С восьми лет Антон должен был служить в отцовской лавке с вывеской: "ЧАЙ, САХАРЪ, КОФЕ, МЫЛО, КОЛБАСА И ДРУГИЕ КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ". Под этим полуграмотным названием лавка и вошла в русскую литературу в одном из рассказов Чехова. Она открывалась в пять утра, даже зимой. Антон работал мальчиком на побегушках в холодной лавке, здоровье его страдало. А позже, когда он поступил в гимназию, заниматься приходилось только до обеда, а потом до позднего вечера он был обязан сидеть в лавке. Неудивительно, что в младших классах Антон учился плохо и дважды оставался на второй год. Своим одноклассникам он не очень запомнился. Так о нем и писали: никакими особенными добродетелями или способностями не отличался. По-русски это называется "ни то, ни се".

Когда Антону Чехову исполнилось шестнадцать лет, его неудачливый отец обанкротился и, опасаясь ареста и долговой тюрьмы, бежал от кредиторов в Москву, где два его старших сына, Александр и Николай, уже учились в университете. Антона оставили одного на три года в Таганроге - кончать гимназию. Он вздохнул свободно и "вдруг" обнаружил такое прилежание по всем предметам, что стал получать пятерки по бесконечно ненавистному ему греческому языку и даже давать уроки отстающим ученикам, чтобы содержать себя.

Получив аттестат зрелости и ежемесячную стипендию в двадцать пять рублей, в 1879 году Антон Чехов перебрался к родителям в Москву. Решив стать врачом, поступает на медицинский факультет. В это время Чехов - долговязый юноша чуть ли не двух метров ростом, у него круглое лицо, светло-каштановые волосы, карие глаза и полные, твердо очерченные губы. Неприятным сюрпризом для Антона явилось то, что он, оказывается, говорил на "суржике" [южнорусский диалект с сильным влиянием мягкого украинского языка]: "стуло", "ложить", "пхнуть", "Таханрох"; а в прошении о зачислении в университет слово "медицинский" написал через "ы" - "медицЫнский".

Антон любил и умел рассказывать смешные истории. Слушатели всегда покатывались со смеху. Он решает попробовать писать небольшие юмористические рассказы, чтобы облегчить тяжелое положение семьи - он слышал, что журналы неплохо платят. Написал свой первый рассказ ["Письмо к ученому соседу"] и отослал в петербургский журнал "Стрекоза". Однажды вечером, возвращаясь из университета, Антон купил очередной номер и увидел, что рассказ напечатали. Гонорар за него причитался в пять копеек за строчку. Строчек было 150, и гонорар составил 7 рублей 45 копеек. Первый успех обнадежил. Чехов стал слать в "Стрекозу" по рассказу ли чуть не каждую неделю, некоторые принимались, но другие возвращались с оскорбительными комментариями, например: "Не начав писать, уже исписались". Литературные нравы в те времена были не лучше современных. Чехов не очень-то обижался, а отвергнутые рассказы пристраивал в московские газеты, хотя там платили еще меньше, кассы редакций пустовали, и авторы должны были дожидаться в коридоре, пока мальчишки-газетчики принесут с улицы копеечную выручку.

Первым, кто хоть как-то помог Чехову войти в литературу, был петербургский издатель с легкомысленной фамилией Лейкин. Николай Лейкин и сам писал юморески, за свою долгую жизнь написал их тысячи, ни одна не осталась в литературе. Через много лет в конце жизни Лейкин, накачиваясь водкой в литературных салонах, бил себя кулаком в грудь и гордо кричал:

- Это Я сделал Чехова!

Над ним посмеивались, но понимали, что в чем-то старик прав. Ранние рассказы Чехова мало, чем отличались от юморесок его литературных собратьев, но в них чувствовался 'свежак', как говорил Лейкин. Он подрядил Чехова поставлять в свой журнал 'Осколки' еженедельно по рассказу в сто строк, положив ему, солидный гонорар по восьми копеек за строчку, и строго следил, чтобы не было ни одной лишней строки. Получилась жесткая, но полезная школа для молодого писателя, потому что волей-неволей приходилось вкладывать необходимое содержание в небольшой объем, т.е., писать кратко.

- Краткость - сестра таланта, - правильно говорил Лейкин молодому автору, хотя эта фраза по традиции приписывается Чехову.

'Осколки' были юмористическим журналом, когда Чехов присылал что-то мало-мальски серьезное, Лейкин сетовал, что автор не оправдывает ожидания публики, но все-таки публиковал их. На чеховские рассказы обратили внимание, он уже приобрел некоторую известность, однако навязанные рамки размеров и жанра начали его тяготить, и тогда Лейкин, человек, по-видимому, добрый и разумный, устроил Чехову договор с 'Петербургской Газетой' - туда он должен был каждую неделю писать рассказы более длинные и серьезные за те же восемь копеек строка. С 1880 по 1885 год Чехов написал триста рассказов! С 1885 года, продолжая сотрудничать в юмористическом журнале " Осколки ", Чехов начинает печататься в разделе 'летучие заметки' 'Петербургской газеты', где помещает такие произведения как 'Лошадиная фамилия', 'Унтер Пришибеев', 'Тоска', 'Ванька' и др. Среди них есть типично 'осколочные' рассказы, однако во многих исключительно юмористический взгляд сменяется более глубоким и сложным, сочетающим смешное с трагическим, иронию и насмешку с сочувствием. Например, герой рассказа А.П.Чехова 'Унтер Пришибеев' (1885) - отставной унтер-офицер, тип старорежимного самочинного блюстителя порядка, считающего себя вправе во все вмешиваться, всем делать замечания, все давить своим унтер-офицерским авторитетом.

В то время, как все мировые газеты и государственные деятели предсказывали, что две крупнейшие на свете державы вот-вот сцепятся из-за отдаленного среднеазиатского селения, правитель, которому оно принадлежало, временно не занимал престол в связи с государственным визитом в Индию. Скорее всего, это устраивало русских, которые боялись, что Абдур Рахман и его британские хозяева плетут против них интриги. Так что-то, что он сейчас вдали от своего королевства, ускорило аннексию Панджшеха. Санкт-Петербург беспокоила еще и перспектива, что британцы с благословения эмира займут Герат. Точно так же, как их собственная аннексия Мерва, а теперь и Панджшеха создавала угрозу Индии, мощное британское военное присутствие в Герате аналогичным образом угрожало бы новым центральноазиатским владениям России. Мог воскреснуть призрак объединения британских и афганских сил с целью освобождения мусульманских ханств от российского правления. Тем не менее, занимая Панджшех, царские генералы знали, что если дело дойдет до борьбы за Герат, они наверняка будут там первыми.

Отголоски кризиса прокатились по всему миру. В Америке, где от новостей содрогнулся Уолл-стрит, только и разговоров было, что о раздоре между двумя гигантскими империями. В обычно трезвой 'Нью-Йорк Таймс' появилась статья под громадным заголовком 'АНГЛИЯ И РОССИЯ СРАЖАЮТСЯ'. Статья начиналась словами: 'Это - война'.

'...Будет ли война с Англией?' - писали в то время русские газеты. Отношение к афганской войне наиболее ясно и лаконично выражено двадцатипятилетним Чеховым: 'Конечно, когда Герат будет покрыт грудой шапок и на перине будет сидеть не мурза, а родной Дыба, то эта земля будет еще плодороднее'. Это было написано в 1885, в 16 номере журнала 'Осколки' - через несколько дней после битвы на реке Кушке, в которой русские войска разбили пятитысячное войско афганцев...

Именно к подробному обсуждению этой знаменательной победы, в сражении при Кушке в 1885 году, мы и хотим перейти после описания хроники первых блистательных чеховских побед...

Горячая точка - отдаленный, малоизвестный оазис Панджшех.
...Аннексия Россией Мерва и обманный маневр, позволивший ее осуществить, до предела возмутили британскую прессу. Новое поколение Вильсонов, Урквартов и Роулинсонов схватилось за перья. Предупреждение генерала Ламсдена, что русские снова пойдут в наступление, вскоре подтвердило сообщение британского военного атташе в Санкт-Петербурге о том, что царские генералы планируют под каким-нибудь предлогом захватить Герат - весной 'или как только большая часть наших сил окажется связанной в Египте и Судане '. В это время пришли известия, что генерал Гордон до смерти забит толпой фанатиков в двух шагах от резиденции в Хартуме. Это привело нацию в воинственное настроение. 1885 году суждено было стать одинаково урожайным и для 'ястребов', убежденных, что их час пробил.

Из нового поколения комментаторов 'наступательной школы' наиболее плодовитым был, вероятно, Чарльз Марвин, автор нескольких работ о российской угрозе, включая 'Российское наступление на Индию' и 'Русские в Мерве и Герате и их силы вторжения в Индию'. Еще одна - 'Разведывая Среднюю Азию' - подробно рассказывала о секретных миссиях и поездках российских офицеров в регионы, окружающие Британскую Индию. Марвин был корреспондентом лондонской газеты 'Глоб' в Санкт-Петербурге и имел преимущество перед своими конкурентами благодаря хорошему знанию русского языка и личному знакомству со многими влиятельными царскими генералами. Литератор с простой и убедительной манерой изложения, он опубликовал в газетах множество статей о намерениях России относительно Средней Азии и о том, как лучше им противодействовать.

Впервые Марвин привлек внимание публики, не говоря уже о властях, в мае 1878 года, когда прославился в связи с утечкой информации из Уайтхолла. Это произошло во время Берлинского конгресса после русско-турецкой войны 1877 года, когда Марвин работал по совместительству в Министерстве иностранных дел и одновременно сотрудничал с 'Глобом'. Обнаружив, что правительство намеревалось замолчать подробности соглашений, заключенных между Британией и Россией, и не публиковать их в 'Таймс', он решил передать материалы своей газете. Результатом стала мировая сенсация, хотя первоначальное сообщение правительство поспешило опровергнуть. Однако на следующий день 'Глоб' опубликовал текст соглашений. Впоследствии Марвина как наиболее очевидного подозреваемого арестовали и обвинили в 'хищении сверхсекретного документа'. Когда обыск в его доме не выявил каких-либо подтверждающих это улик, его оправдали. Суд постановил, что, поступив подобным образом, он не нарушил никаких законов - на тот момент документ не являлся официальным секретным актом. Впоследствии выяснилось, что Марвин выучил полный текст и воспроизвел его по памяти. История эта отнюдь не повредила Марвину - через пять лет, еще в неполных тридцать, он стал наиболее читаемым из всех, кто в то время писал об англо-русских проблемах.

В примечательном для всех, кто интересовался российской угрозой, 1885 году Марвин издал не менее трех книг на эту тему. Одна была посвящена угрозе для Индии от новой Транскаспийской железной дороги. Другая - 'Русские на пороге Герата' - была написана и издана в течение одной недели (показывая, что в 'моментальной' книге нет ничего необычного). Подобно другим работам Марвина, она оказалась бестселлером, 65 тысяч экземпляров сразу разошлись. Вообще говоря, позиция Марвина непосредственно противостояла действиям нескольких британских правительств, особенно либеральных, создающих проблему своей бесхребетной и нерешительной политикой по отношению к Санкт-Петербургу. По поводу нынешней администрации Марвин говорил: 'Кабинет г. Гладстона известен склонностью к уступкам, и Россия, прекрасно это знающая, ищет любой способ их заполучить'. Другими появившимися в том году работами на тему будущей борьбы за Индию стали книги Деметриуса Боулгера 'Среднеазиатские вопросы', полковника Дж. Б. Мейлисона 'Русско-афганский вопрос и вторжение в Индию' и X. Сазерленда Эдвардса 'Русские проекты против Индии' - если назвать только три. Кроме них выходили неисчислимые брошюры, статьи, обзоры и письма редактору тех или иных комментаторов, главным образом из числа русофобов.

Возможно, лучшим из известных авторов публикаций о российской опасности после Чарльза Марвина был не англичанин, а венгерский англофил-востоковед по имени Арминиус Вамбери, который отстаивал интересы Британии. За двадцать лет до описываемого времени, чтобы доказать мысль о том, что венгры произошли из Центральной Азии, он переоделся под нищего дервиша и предпринял долгую и смелую поездку по этому региону. Блестящий лингвист, уже говоривший по-арабски и по-турецки, он быстро осваивал местные языки, что позволило ему, оставаясь неразоблаченным, посетить Хиву, Самарканд и Бухару. В то время все они еще оставались независимыми, но, вернувшись в Будапешт, Вамбери уверял, что очень скоро они будут захвачены Россией. Увидев, что соотечественников мало интересуют проблемы Центральной Азии, Вамбери обратил свои взоры на Британию, надеясь, что там учтут его предупреждения, особенно насчет Индии. Когда в 1864 году он прибыл в Лондон, то обнаружил, что вести о его замечательных подвигах в Средней Азии шли впереди, и он немедленно стал знаменитостью. Отпрыск бедной еврейской семьи был поражен тем, как все его принимали, включая принца Уэльского, Пальмерстона и Дизраэли. Хотя каждый хотел услышать о его приключениях в роли дервиша, в главном Вамбери потерпел неудачу. Тогда, с уходом сэра Генри Роулинсона, наступательная политика была не в почете, и Вамбери не смог убедить никого, кроме 'ястребов', принять его предупреждения всерьез.

Вернувшись в Будапешт, где он стал в университете профессором турецкого, арабского и персидского языков, Вамбери принялся бомбардировать 'Таймс' и прочие британские газеты письмами, в которых убеждал правительство занять более жесткую позицию по отношению к русским . И тут одно за другим пали среднеазиатские ханства, как никогда раньше приближая русских к конечной цели их экспансии - к Индии. Когда после падения Мерва не появилось никаких признаков того, что российское наступление остановилось, Вамбери ощутил, что его час пробил. Весной 1885 года он направился в Лондон с намерением изложить свои взгляды относительно амбиций Санкт-Петербурга по отношению к Индии. Он вновь стал популярен, но на сей раз его предупреждения звучали на многолюдных митингах, которые прошли по всей стране. Он получил так много приглашений, что вынужден был от большинства из них отказаться. Некий поклонник отдал в его распоряжение на время пребывания в Лондоне роскошную квартиру с поваром, слугами и винным погребом. Не единожды во время поездок доброжелатели, подписывавшиеся просто 'поклонник' или 'благодарный англичанин', запихивали в его вагон корзины дорогих деликатесов. После трех изнурительных, но триумфальных недель, за которые он повидал многих выдающихся людей того времени, Вамбери вернулся в Будапешт, чтобы работать над книгой под названием 'Будущая борьба за Индию'. Написанная за двадцать дней, книга содержала мало из того, что не было сказано им прежде. Но на сей раз и настроение, и момент были подходящими. Книга с привлекательной ярко-желтой обложкой быстро присоединилась к списку бестселлеров года вместе с самой последней работой Чарльза Марвина.

Большинство книг, наспех написанных после падения Мерва, ограничивались простой полемикой. Направленные на то, чтобы привлечь внимание публики к растущей русской угрозе, они основывались на аргументах и стратегическом мышлении, выработанных еще Киннейром, де Ласи Эвансом, Макнейлом и другими. По общему признанию, начиная с той поры русские все время продвигались к границе Индии. Однако никто из нового поколения аналитиков не имел ни малейшего личного опыта или знания военных аспектов ситуации. Даже Вамбери, некогда побывавший в этих местах, ничего не знал о современной стратегии или тактике. Полковник Мейлисон действительно служил в индийской армии, но после многих лет нестроевой службы долго пребывал в отставке и закончил свою карьеру опекуном молодого магараджи Майсура.

Лишь один аналитик действительно знал, о чем говорил, но экземпляров его книги нельзя было достать ни за какие деньги. Ее автор, генерал-майор сэр Чарльз Макгрегор, обладал уникальными познаниями для того, чтобы исследовать российскую угрозу Индии во всех ее аспектах. Как генерал-квартирмейстер индийской армии, он был также главой ее недавно организованного разведывательного департамента. Мало того, что он был ветераном многочисленных кампаний на границе, он еще и много путешествовал по Афганистану и Северо-Восточной Персии, даже посещая Саракс. Ясно, что по работе он имел доступ к самым последним относящимся к Индии разведывательным данным, как военным, так и политическим. Если говорить о серьезном исследовании российской опасности, то сделал это именно Макгрегор, а не Марвин или Вамбери.

До назначения Макгрегора сбор военных сведений велся от случая к случаю и мало походил на хорошо организованную и эффективную российскую систему. Новый разведывательный отдел, основанный в Симле, был намного ближе к сфере российской деятельности, чем Калькутта, состоял сначала всего из пяти офицеров (два из которых были заняты только частично) и нескольких доверенных туземных клерков и картографов. Основной работой был сбор и оценка информации о дислокации и численности российских войск в Центральной Азии и их потенциальной угрозе Индии в случае войны. Они же занимались переводом на английский соответствующих русских книг, статей и других материалов. Политические сведения по-прежнему собирали офицеры-пограничники, которые отправляли их в тыл, в политический департамент - настоящее Министерство иностранных дел индийского правительства, где они числились на службе. За сбор топографических данных, которые имели военное значение, отвечала Служба Индии, расположенная в Дехра Дан. Эта организация, которая недавно наняла туземных агентов - бандитов для сбора географической информации в чувствительных районах, имела задачу картографировать весь субконтинент, как в пределах, так и вне границ Индии, и хранить эти новейшие карты. Военные, политические и топографические сведения пополнялись также инициативными молодыми офицерами и другими путешественниками, в основном неофициальными. Но вопреки картине, нарисованной Редьярдом Киплингом в 'Киме', в то время в Индии не существовало никакого организованного сбора сведений или координации подобных действий. В отношениях между тремя существующими службами процветали конкуренция и ревность.

Роль Макгрегора как руководителя военной разведки была лишь одной из его обязанностей генерал-квартирмейстера, но он, будучи, подобно большинству прочих генералов, горячим сторонником 'наступательной школы', исполнял ее с особенным рвением. Уехав в Лондон летом 1882 года, он посвятил немало времени исследованиям в недрах отдела разведки военного министерства, прочесывая тамошние досье в поисках полезных для его собственного отдела данных. Однако, вернувшись в Индию, он вскоре столкнулся с обструкцией и недовольством как политического департамента, большинство работников которого в то время разделяли политику 'искусного бездействия', так и некоторых членов Совета Индии. Макгрегор был убежден, что от русских следует ожидать неприятностей, и решил встряхнуть своих политических и гражданских коллег, разрушить их самодовольное спокойствие, продемонстрировав им, как легко начать нападение на Индию. Летом 1883 года он приступил к сбору материалов для конфиденциального руководства, которое должно было называться 'Оборона Индии'.

Чтобы собрать материалы, ему понадобился почти год. В дополнение к его собственным разведданным о российских возможностях и дислокации их сил он смог привлечь соображения большинства высокопоставленных чиновников и лучших стратегических умов индийской армии. Многие из консультантов были его личными друзьями, включая генерала Робертса, под командой которого во время второй афганской войны он командовал колонной. У них он искал обоснованный ответ на вопрос, сколько времени понадобится двадцатитысячной русской армии, чтобы в случае наступления достичь Герата, и сколько для этого потребуется равной по численности британской армии. Аналогичной оценке подверглись и другие ключевые точки на границах Индии, с которых могло начаться вторжение. Наконец в июне 1884 года его сообщения и рекомендации объемом более 100 000 слов, с обширными приложениями, таблицами и большой картой Средней Азии, были готовы к печати.

Макгрегор предупредил, что если русские решат напасть на Индию, то, скорее всего, сделают это из пяти различных точек одновременно. Это был призрак, которого никто прежде не тревожил. Одна колонна шла бы на Герат, другая - на Бамиан, третья - на Кабул, четвертая - на Читрал и пятая - на Гилгит. Тщательные вычисления показывали, что таким образом русские могли расположить вдоль северных границ Индии до 95 000 регулярных войск и оттуда в нужный момент хлынуть в Индию. Макгрегор доказывал, что индийская армия ни количественно, ни качественно не в состоянии противостоять такому нападению. Он заявлял, что 'заставить Россию понять безнадежность вторжения' могут только определенные действия, предпринятые британским и индийским правительствами. Убеждал, что индийскую армию следует увеличить настолько, чтобы она имела возможность отразить подобную угрозу. И еще предложил Британии немедленно занять Герат, чтобы знать о любом российском передвижении в том направлении, а также вернуться в Кандагар. Он предупредил, что задержка может стоить слишком дорого. Если за это время Герат попадет в руки русских, то вооруженные силы Индии придется наращивать куда больше. Если же падет и Кандагар, потребуется еще более значительное увеличение армии. Заодно он потребовал безотлагательно проложить в пределах приграничных областей стратегические шоссейные и железные дороги, указывая, что русские выкладываются, приближая сеть своих железных дорог к Афганистану.

Вспоминая 'достижения' Санкт-Петербурга по части нарушения гарантий, Макгрегор отвергал любые надежды на то, что когда-либо с русскими можно будет прийти к соглашению. Единственный способ ограничить их аппетиты, считал он, заключался в оказании на них давления, предпочтительно в союзе с Германией, Австрией и Турцией. В части 'бесплатных советов', данных с позиций военного, генерал явно далеко выходил за пределы своих полномочий и нарушал границы областей, признанных монополией государственных деятелей и дипломатов, куда вход солдатам строго запрещен. Но Макгрегор на этом не остановился, а закончил трактат словами настолько провокационными, что даже его коллеги-'ястребы', должно быть, перечитывали их, чтобы удостовериться, что правильно поняли. 'Я торжественно заявляю о моем убеждении, - писал он, - что реальное урегулирование англо-российского вопроса невозможно до тех пор, пока Россию не вытеснят с Кавказа и из Туркестана '.

Документ со словом 'конфиденциально' красным шрифтом на титульном листе был официально предназначен только для членов Совета Индии и высших правительственных и военных руководителей. Однако по распоряжению автора несколько экземпляров в Лондоне разослали тщательно отобранным политическим деятелям и редакторам. Макгрегор был убежден, что Большую Игру сначала надо выиграть в Вестминстере, чтобы получить какие-то шансы на победу в Азии, и стремился подтолкнуть правительство к энергичному, пусть даже запоздалому действию. Но он понимал, что многие материалы могут иметь серьезное значение для российских стратегов, и внушил адресатам необходимость соблюдать секретность. В то же самое время он убеждал их использовать свое влияние, чтобы заставить правительство действовать, пока еще было не поздно. Результаты генеральской акции не заставили себя ждать.

Кабинет Гладстона, уже переживший изрядную встряску в связи с событиями в Судане и искренне тревожившийся за Герат, расценил поступок Макгрегора как скандальную попытку посягательства на свою власть. Между Уайтхоллом и Калькуттой запорхали гневные телеграммы с обвинениями и оправданиями. Правительство Индии нажало на Симлу, и по распоряжению вице-короля дальнейшую рассылку копий документа поспешно приостановили. Из других мест копии отозвали. Макгрегору официально сделали выговор. Большинство высокопоставленных чиновников в Индии соглашались с его заключениями, но не разделяли его методов. Тем не менее стало широко известно, что лица, занимающие аналогичные должности в российской императорской армии, теперь открыто похвалялись будущим покорением Индии - вопреки тому, что говорил Санкт-Петербург. И едва давление ослабло, как русские вновь двинулись вперед. Это привело Англию и Россию на грань войны и, без сомнения, вызвало мрачное удовлетворение Макгрегора, Марвина, Вамбери и других, давно все это предсказавших.

Горячей точкой стал отдаленный, малоизвестный оазис Панджшех, находившийся на полпути между Мервом и Гератом. Его названию вскоре суждено было стать нарицательным. Англичане, равно как и афганцы, всегда расценивали его как собственность Афганистана. Но с некоторых пор, после аннексии Мерва, на него положили глаз русские. В ходе переписки по поводу назначения англо-российской пограничной комиссии Санкт-Петербург бросил вызов притязаниям Афганистана на Панджшех, упорно утверждая, что оазис принадлежит России на том основании, что она владеет Мервом.

Лондон этому энергично сопротивлялся, поскольку Панджшех занимал стратегические высоты на подходе к Герату, что четко объясняло острый интерес к нему Санкт-Петербурга. Кроме того, главный британский специальный уполномоченный генерал Ламсден обнаружил скрытные перемещения российских войск. Зимой 1884/85 года он находился в близлежащем Сараксе и вскоре понял, что русские не намерены посылать своего представителя на переговоры, пока не вырвут Панджшех у афганцев. Казалось маловероятным, что они предпримут такую попытку до прихода весны, когда растает снег и крупные воинские соединения смогут захватить высоты, обеспечив успех операции. Все это Ламсден сообщил руководству в Лондоне, и Гладстон с коллегами по кабинету встревожились еще больше.

Русским, сознававшим огромный риск своего предприятия, приходилось соблюдать осторожность. Ведь в Санкт-Петербурге знали, что Британия - пусть даже в несколько расплывчатых выражениях - обязалась помочь Абдур Рахману, если когда-либо тот подвергнется нападению северного соседа. Но не знали, как далеко готовы пойти англичане в выполнении своих обязательств. Стоило ли рисковать возможностью полномасштабного конфликта из-за отдаленного оазиса, который к тому же им даже не принадлежал и о котором мало кто в Англии вообще когда-либо слышал? Учитывая силу Гладстона и пылающий Судан, это казалось неправдоподобным. И даже если бы англичане решили вмешаться, их войскам понадобились бы недели, если не месяцы, чтобы попасть на место. Тем не менее русские продвигались украдкой, применив свою старую тактику 'кошачьих шагов' - тщательно отслеживая реакцию Британии на каждое передвижение и одновременно как ни в чем ни бывало продолжая переговоры с Лондоном через Афганскую пограничную комиссию.

Однако теперь англичане точно знали, что происходит. В Индии два армейских корпуса, один - под командой генерала Робертса, были готовы в случае необходимости пересечь Афганистан, чтобы защитить Герат. В то же самое время три военных инженера присоединились к команде генерала Ламсдена, которую отправили в Герат, чтобы изучить его укрепления и решить, как лучше оборонять город. Другие офицеры его штаба принялись за работу по картографированию маршрута российской армии на случай ее вторжения. Генерал Макгрегор поделился с Робертсом своими наблюдениями, что наконец появились обнадеживающие признаки того, что 'наше жалкое правительство' начало прислушиваться к их настойчивым предупреждениям. Тем временем Афганистан, отчасти благодаря британской подсказке, послал в Панджшех войска для усиления его защиты. Когда про это узнал российский командующий генерал Комаров, он пришел в ярость. Заявив, что оазис принадлежит России, он приказал им немедленно удалиться. Афганский командующий отказался. Комаров сразу же обратился к Ламсдену, требуя, чтобы тот велел афганским отрядам убираться. Ламсден отказался это делать.

Полный решимости не допустить, чтобы Панджшех ускользнул из его рук, Комаров решил сменить тактику. 13 марта 1885 года под нажимом Британии Санкт-Петербург дал клятвенную гарантию, что его войска не станут атаковать Панджшех, если афганцы воздержатся от военных действий. Через три дня министр иностранных дел Николай Гирс это повторил и добавил, что такое обязательство было дано с полного одобрения царя. Ранее сама королева Виктория телеграфировала Александру о своем желании предотвратить 'бедствие' войны. Теперь у Комарова оставался только один путь, чтобы оправдать захват Панджшеха. Афганцы должны были выглядеть агрессорами. И именно его выбрал коварный Алиханов, который уже стал губернатором Мерва. По слухам, достигшим лагеря Ламсдена, он, переодетый туркменом, тайно посетил Панджшех и изучил его укрепления. Затем поручил Комарову с оперативной группой спровоцировать защитников на первый выстрел. Зная, что афганцы горды и вспыльчивы, Алиханов написал личное письмо их командующему в чрезвычайно резких и оскорбительных выражениях. Помимо всего прочего, тот обвинялся в трусости, что заведомо должно было привести в дикую ярость афганца, для которого сражение - естественный образ жизни. Ламсден предупреждал того о возможных провокациях русских, убеждал не реагировать на них, объясняя, что в этом случае англичане ничем помочь не смогут. Афганцам, несмотря на интенсивные провокации, удавалось сдерживать свой нрав и палец на спусковом крючке.

Все это время, несмотря на повторные обещания Санкт-Петербурга, войска Комарова постепенно окружали Панджшех. К 12 марта 1885 года они находились на дистанции меньше мили от его защитников. Взявшись спровоцировать афганцев на открытие огня, Комаров теперь предъявил их командующему ультиматум: либо через пять дней тот отводит войска, либо русские сами их выгонят, ибо Панджшех, по утверждению генерала, являлся законной вотчиной царя. До той поры Ламсден внимательно контролировал события и сообщал обо всем в Лондон. Но, сделав все, что было в его силах для предотвращения столкновения, теперь решил передвинуть свой лагерь подальше, чтобы не оказаться втянутым в сражение. В результате о том, что произошло, известно лишь по российским отчетам.

18 марта 1885 года, когда срок ультиматума генерала Комарова истек, а афганцы не подавали никаких признаков отхода, он приказал своим частям перейти в наступление, но первыми огня не открывать. В результате, как посчитал Алиханов, первыми открыли огонь афганцы, ранив лошадь одного из его казаков. Все случилось так, как он и рассчитывал. 'Кровь пролилась', - заявил он и отдал приказ своим войскам открыть огонь по афганской коннице, которая была сосредоточена в пределах видимости. Конница не выдержала убийственного огня и в беспорядке бежала. Но афганская пехота сражалась храбро. Алиханов позднее рассказывал, что пока русские постепенно овладевали их позициями, две роты почти полегли на месте. Впоследствии они тоже бежали, оставив более 800 трупов, причем многие утонули, в поисках спасения пытаясь одолеть разлившуюся реку. Потери Комарова составляли только 40 человек погибших и раненых.

Новости о том, что русские захватили Панджшех, добрались до Лондона через неделю. Они были встречены со смесью ярости и тревоги, и даже правительство признало, что сложилась 'чрезвычайно опасная' ситуация. Большинство наблюдателей, включая иностранных дипломатов в Лондоне, предполагали, что война между двумя огромными державами теперь неизбежна. Гладстон, которого Гирс, не говоря уже о самом царе, выставлял дураком, осудил резню афганцев как акт ничем не спровоцированной агрессии и обвинил русских в захвате территории, которая, бесспорно, принадлежала Афганистану. Он заявил в палате общин, что ситуация серьезная, но не безнадежная. Хотя на фондовой бирже наметились кое-какие признаки приближающейся паники, от взволнованных парламентариев обеих партий он получил кредит в 11 миллионов фунтов - самую крупную сумму со времен Крымской войны. Министерством иностранных дел были подготовлены официальные заявления относительно начала военных действий. Королевский флот был переведен в состояние боевой готовности и получил инструкции наблюдать за передвижениями всех российских военных кораблей. На Дальнем Востоке флоту было приказано занять Порт Гамильтон в Корее, с тем, чтобы тот можно было использовать как плацдарм для проведения операций против крупной российской военно-морской базы во Владивостоке и других объектов в северной части Тихого океана. Рассматривалась возможность нанесения удара по русским на Кавказе, предпочтительнее при поддержке Турции.

Чтобы царь и его министры не сомневались в твердости намерений правительства, британский посол в Санкт-Петербурге получил инструкции предупредить Гирса, что любое дальнейшее продвижение на Герат однозначно будет подразумевать войну. В случае, если и это не остановит русских, вице-король подготовился отправить двадцатипятитысячное войско в Кветту, где им предстояло ждать согласия эмира Абдур Рахмана на поход к Герату. В Тегеране шах Персии, изрядно встревоженный агрессивными действиями России в непосредственной близости от его собственной границы с Афганистаном, убеждал Британию захватить Герат прежде, чем это сделает Санкт-Петербург, заявляя при этом, что в случае войны между могущественными соседями намерен строго соблюдать нейтралитет.

Новости о том, что Панджшех пал и афганский гарнизон перебит, сообщил Абдур Рахману министр иностранных дел индийского правительства сэр Мортимер Даренд: так уж вышло, что он был сыном Генри Даренда - младшего офицера, взорвавшего во время первой афганской войны ворота Газни. Никто не мог предсказать заранее, как вспыльчивый и безжалостный эмир воспримет дурную весть. Полагали, что он, скорее всего, потребует смыть оскорбление российской кровью и в соответствии с англо-афганским соглашением потребует британской помощи. Если это произойдет, то трудно придумать, как избежать войны, - ведь пока что Британия не была готова отказаться от своего буферного государства, доставшегося с таким трудом и такой дорогою ценой, и впредь полагаться лишь на милость России.

'Мы получили известия во время обеда, - сообщал Даренд, - и я решил сразу сообщить о гибели его людей'. К облегчению и удивлению Даренда, эмир воспринял весть весьма спокойно, без той эмоциональной реакции, которую она вызвала в Британии, Индии и в других местах. 'Он попросил меня не беспокоиться, - записал Даренда. - Сказав, что потеря двухсот или двух тысяч человек - это мелочи'. Что же касается смерти их командующего, то 'это даже меньше, чем ничто'. Лорд Дафферин, прежний британский посол в России, недавно ставший вице-королем Индии, позднее заметил: 'Несмотря на случайность пребывания эмира в моем лагере в Равалпинди и тот удачный факт, что принц обладал большими способностями, опытом, знаниями и спокойной рассудительностью, единичный инцидент в Панджшехе в условиях напряженных отношений, которые существовали тогда между нами и Россией, сам по себе мог оказаться поводом для длительной и ужасной войны'.

Настоящая же правда состояла в том, что эмир не имел ни малейшего желания видеть свою страну еще раз превращенной в поле битвы, на этот раз между двумя своими конфликтующими соседями. Некоторые авторитеты даже сомневались, слышал ли он когда-либо до тех пор что-либо о Панджшехе. Тем не менее его сдержанность во многом помогла разрядить взрывоопасную ситуацию. И все равно несколько следующих недель, ежедневно ожидая вспышки войны, британские газеты требовали преподать урок русским, а газеты Санкт-Петербурга и Москвы настойчиво домогались от своего правительства аннексии Герата и предостерегали Британию держаться подальше. Но помимо позиции Абдур Рахмана были и другие сдерживающие факторы, которые оказывали негласное влияние на ситуацию.

Фактически ни одна из стран не была заинтересована в начале войны из-за Панджшеха, хотя с Гератом дело обстояло иначе. Кроме того, на этот раз русским уже стало очевидно, что если они продвинутся еще дальше, то британцы, даже при условии пребывания у власти либералов, готовы будут сражаться. Весь период кризиса действовала 'горячая линия' между британским министром иностранных дел лордом Гренвиллем и Гирсом. Постепенно спокойствие восстановилось. Было согласовано, что Панджшех останется нейтральным до тех пор, пока его будущее не будет решено тремя заинтересованными странами, а до тех пор российские войска отойдут на небольшое расстояние от селения; переговоры относительно границы следовало начать как можно скорее. По мере постепенного угасания непосредственной угрозы войны и королевский флот, и британские войска в Индии возвращались на исходные позиции...

Будет помнить враг всегда, англичане и афганцы - не забудут никогда.
Таш-Кепри - населенный пункт в Туркмении, около реки Кушка. 18 марта 1885 г. в районе Таш-Кепри произошло сражение между русским отрядом под командованием генерала А.В. Комарова (1,8 тыс. чел.) и отрядом из войска афганского эмира Абдуррахмана (4,7 тыс. чел.). Афганцы, в рядах которых находились 100 английских инструкторов, вторглись на территорию Мервского оазиса, стремясь овладеть данным районом.

Узнав об этом нападении, начальник Закаспийской области генерал Комаров атаковал у Таш-Кепри афганские части и нанес им полное поражение. Потеряв свыше 1 тысячу человек и всю артиллерию, войска эмира отступили за Кушку. Потери русских составили 54 человека. Победа при Таш-Кепри положила конец афганским набегам в район Мервского оазиса, который отныне был окончательно закреплен за Россией. В 1885 г. здесь была официально проведена российско-афганская граница.

Вооружённый конфликт 1885 г. был единственным столкновением такого рода, произошедшим в годы правления (1881-1894) Александра III Миротворца. В некоторых справочниках этот конфликт называется 'русско-английским вооружённым конфликтом' - из-за присутствия в рядах афганцев сотни английских советников. В других трудах это называется русско-афганским вооружённым конфликтом. Англичане среди афганцев были, и были биты - этот факт не подлежит сомнению. Что и нашло отражение в, приводимой здесь, песне из книги Горного М. 'Поход на афганцев и бой на Кушке': '...Будет помнить враг всегда, Англичане и афганцы не забудут никогда...'.

25 августа 1883 года Документ N.94. Журнал Особого совещания по вопросам, касающимся Закаспийской области, Туркестанского края и Мерва.

В помещении министерства иностранных дел собралось Особое совещание для обсуждения вопросов, касающихся Закаспийской области, Туркестанского края и Мерва, на каковом совещании присутствовали: министр иностранных дел статс-секретарь действительный тайный советник Гирс, управляющий Морским министерством генерал-адъютант Шестаков, начальник Главного Штаба генерал-адъютант Обручев, степной генерал-губернатор генерал-лейтенант Колпаковский, Туркестанский генерал-губернатор генерал-лейтенант Черняев, начальник Закаспийской области генерал-лейтенант Комаров, начальник Азиатского департамента тайный советник Зиновьев, Генерального Штаба генерал-майор Куропаткин.

Основанием совещания послужила составленная в Азиатском-Департаменте министерства иностранных дел записка, рассматривающая невыгоды настоящего двойственного отношения нашего к Мерву (из Туркестана и Асхабада) и указывающая на необходимое в видах упрочения нашей власти на пространстве между Каспийским морем и Аму-Дарьей присоединить к Закаспийской области Аму-Дарьинский отдел и сосредоточить в руках начальника области влияние на Хиву и Мерв, с изъятием его в то же время из ведения Кавказской администрации.

В 1881 году Россия вынуждена была подчинить себе силою оружия Ахалтекинский оазис, и благодаря завоеванию этому приблизилась к Мерву. Погром под Геок-Тепе тяжело поразил туркмен теке, произвел потрясающее впечатление и на родственных им мервцев, которые убедившись в невозможности борьбы с Россией, обратились в 1881 г. через своих выборных к ее правительству.

С высочайшего соизволения, представители различных отделений Мерва были приняты в Асхабаде и заключили с нами договор, в силу коего им обещаны были покровительство России, сохранение самостоятельного внутреннего их правлении и свобода от каких бы то ни было налогов, а сами они обязывались прекратить грабежи, давать почте и караванам охрану за установленную плату и принимать с почетом тех лиц, коих правительство наше будет временно посылать в Мерв. Но в Мерве не имеется прочной организованной власти и ханы каждого из 4-х главных отделений, составляющих население оазиса, не могут быть ответственными за своих своевольных единомышленников.

Поэтому и по вопросу о признании покровительства России между мервскими племенами не было полного единства, и в то время, как одни из их представителей договаривались с нами через начальника Закаспийской области в Асхабаде, другие отправились в Хиву и изъявили готовность подчиниться русскому правительству через посредство назначенного хивинским ханом управителя. Эта форма влияния на Мерз, через вполне подвластного нам хана хивинского, представлялась Туркестанскому начальству выгодною и возможною под условием исполнения мервцами тех же самых обязательств, которые предъявлялись им в Асхабаде. С своей стороны и Кавказское начальство, за недостатком имевшихся в распоряжении его способов действия на население это, не видело к тому препятствии.

На сих основаниях хивинскому хану разрешено было удовлетворить желание искавших его посредничества некоторых мервских племен и он послал к ним ставленником Юсуф-бея. Но очень скоро обозначились неудобства такого двойственного влияния на население Мерва. К начальнику Закаспийской области стали поступать жалобы на Юсуф-бея, бравшего поборы с населения, и наши власти в г. Асхабаде подверглись справедливому упреку в нарушении только что заключенного договора. По обсуждении возникших недоразумений выяснилось, что одновременное влияние на мервские дела из Асхабада и из Хивы может только ослабить наше значение среди туркмен Мерва, вследствие чего было решено предоставить сношения с Мервом и упрочение нашего там влияния исключительно начальнику Закаспийской области; вместе с тем через Туркестанского генерал-губернатора предложено было хану хивинскому отозвать Юсуф-бея.

Неожиданная смерть Юсуф-бея, казалось, самым благоприятным образом решала возникшие затруднения, но, к сожалению, ранее получения приказания об отозвании своего первого посланца, хан уже назначил на его место другого - Абдурахман-бея. Этому последнему, пришлось, едва прибыв на место, возвратиться обратно, причем приверженцам в Мерве хана хивинского дан был совет обращаться впредь по их нуждам не в Хиву, а в Ашхабад. Несмотря на это, часть населения Мерва снова послала в Хиву многочисленную депутацию, до 60 человек, просить о назначении им правителя от хана. Приезд этой депутации в Хиву совпал с приездом в Петро-александровск, в апреле настоящего года, Туркестанского генерал-губернатора. Убедившись в искренности выраженного туркменами желания покориться хивинскому хану, генерал-лейтенант Черняев разрешил хивинскому хану послать для управления Мервом хивинца Бабаджан-бека, предоставив этому последнему права сбора податей для содержания джигитов.

Запрошенный о положении в Мерве Бабаджан-бека, начальник Закаспийской области донес, что большинство мервского населения не хочет подчиниться новому ставленнику Хивы и платить объявленные им налоги, что из 4-х главных мервских племен, отделение Вакиль - 15000 кибиток и отделение Бахши - 12000 крепко держатся Асхабада. Намерение отделения Сычмаз еще достаточно не выяснилось, и только хан самого малочисленного отделения, Бек, ездил в Хиву и, повидимому, признает Бабаджана.

Генерал-лейтенант Комаров присовокупил, что нарушенный нами договор (в статьях 1-й и 2-й) ставит его в невозможность вести с достоинством дальнейшие сношения с Мервом и, в заключение своего донесения, высказал убеждение, что успех наших мирных сношений с Мервом может быть достигнут только при единоличном ведении дела.

Ввиду серьезных последствий, к коим могли бы повлечь возникшие между представителями власти в Туркестанском крае и Закаспийской области разногласия по вопросу о влиянии на Мерв, Министерства иностранных дел и военное приступили, с высочайшего государя императора соизволения к рассмотрению означенного положения дел в Особом совещании. Совещание собиралось 4-го и 11-го минувшего июня, но, за отсутствием начальника Закаспийской области, вызванного по распоряжению военного министерства, отложило окончательное заключение по предложенным рассмотрению вопросам впредь до прибытия в С.-Петербург генерал-лейтенанта Комарова.

В заседании 25 августа рассмотренные вопросы предложены были Министром Иностранных Дел в том самом порядке, в коем они предъявлены были на предыдущих и по всем им выслушаны были объяснения начальника Закаспийской области.

I.

Не представляется ли выгодным для объединения и упрочения нашего влияния на Мерв присоединить Аму-Дарьиский отдел к Закаспийской области, подчинив ей и хана Хивинского?

Подобное присоединение, как это признано было на предыдущих совещаниях, имеет за собой серьезные основания, вследствие однородности страны между Персией и Аму-Дарьей в географическом и этнографическом отношениях, а также вследствие возможности объединить в одних руках влияние наше на Мерв, где в настоящее время находится присланный хивинским ханом с согласия Туркестанского генерал-губернатора, ставленник Бабаджан-бек.

Но, с другой стороны, как равным образом заявлено было на предыдущих совещаниях выделения Аму-Дарьинского отдела из Туркестанского генерал-губернаторства неизбежно ослабит представительство и значение нашей власти в Туркестане, каковое обстоятельство может повлечь за собой неблагоприятные для положения нашего в Средней Азии последствия. Вместе с тем, рассматриваемое увеличение Закаспийской области, полезное в смысле объединения Мервского вопроса, не послужит к объединению всего туркменского вопроса, так как некоторые туркменские племена, как например, эрсари, останутся попрежнему вне пределов области.

С своей стороны генерал-лейтенант Комаров объяснил, что присоединение к Закаспийской области Аму-Дарьинского отдела приняло бы несомненную пользу, так как отдел этот естественно тяготеет к Каспийскому морю, с которым необходимо связать его удобным путем. Доказательством этого тяготения служит, между прочим, то, что торговля Хивы уже и ныне направляется к Каспийскому морю и, в особенности, к главному приморскому пункту Закаспийской области - Красноводску.

Путь на Красноводск хивинские купцы предпочитают ныне прежнему пути на Мангишлак, где торговля встречает чувствительное неудобство в крайней органиченности морских перевозочных средств, каковое неудобство не существует в Красноводске, куда, помимо срочных пароходов общества 'Кавказ и Меркурий', заходят и другие суда.Торговля между Хивой и Красноводском, которая в прошлом году выразилась прибытием в последний пункт приблизительно 2000 верблюдов, могла бы еще более развиться, если бы этом не препятствовал хивинский хан, разоривший главного хивинского караван баши, Худай Мергена, в наказание за выраженное сим последним желание перейти в русское подданство.

К этому генерал-лейтенант Комаров присовокупил, что вообще торговое значение Закаспийской области заметно развивается. В настоящее время в Асхабаде существует склад московского торгового дома братьев Коншиных, где имеется товар приблизительно на 400 тыс. рублей. Торговые сношения с Асхабадом и Бухарой через Мерв равным образом открылись, хотя бухарские купцы и не посещают еще Асхабада, почему товары их доставляются в этот пункт мервскими купцами.

Выслушав объяснения эти, Совещание не сочло возможным упустить из виду изложенные выше неудобства, кои повлекли бы за собой выделение Аму-Дарьинского отдела из Туркестанского генерал-губернаторства, и потому положило:оставить в настоящее время Закаспийскую область в ее настоящих границах. При этом совещание высказалось за необходимость привести в ясность положение путей через степи, отделяющие Хиву от Закаспийской области, в видах возможного улучшения оных и подготовления связи между ханством и областью.

II.

Не представляется ли своевременным отделить Закаспийскую область от Кавказского военного округа?

Зависимость Закаспийской области от Кавказа обусловливается лишь тем обстоятельством, что покорение Ахал-Текинского оазиса совершено было Кавказскими войсками, но иной связи между ними не существует. Поэтому на предшествовавших совещаниях признано было полезным, для обеспечения самостоятельного развития области, или вовсе выделить ее из ведения Кавказа, или, по крайней мере, предоставить начальнику оной, более самостоятельности, поставив его по некоторым вопросам в прямую зависимость от министерств военного и иностранных, дел.

Со своей стороны генерал-лейтенант Комаров объяснил, что-хотя в будущем, вероятно, и потребуется отделить Закаспийскую область от Кавказа, но что в настоящее время в этом, не представляется надобности, тем более, что зависимое положение области во многих отношениях для нее полезно. В военном отношении область подчиняется Кавказскому военному округу лишь по инспекторской части и пользуется полной самостоятельностью по части хозяйственной. Что же касается других отраслей управления, то отпускаемые от казны на Закаспийский край средства до такой степени ограничены и местные источники доходов так незначительны, что потребности края не представляется возможным удовлетворять без содействия со стороны администрации.

Признав, несмотря на это, что сохранение промежуточной инстанции между начальником Закаспийской области и подлежащими министерствами влечет за собой замедление в движении дел, совещание признало полезным, чтобы было обращено внимание иа изыскание средств с целью обеспечения за начальником области большей самостоятельноегн и в этих видах пересмотрены были штаты области и ее общее положение.

Со своей стороны Управляющий Морским министерством заявил, что пока область будет находиться в зависимости от Кавказского военного округа, морское министерство обязано будет содержать особый пароход на случай переезда командующего войсками округа, на что с выделением Закаспийского края из ведення округа в этом не будет представляться надобности, вследствие чего окажется возможным сократить расход на содержание Каспийской флотилии, существование которой в настоящем составе лишено всякого значения с тех пор, как прочно занят нами восточный берег Каспийского моря.

Со своей стороны совещание полагало, что сохранение административных связей между Кавказом и Закаспийской областью не должно служить препятствием к сокращению расходов на Каспийскую флотилию и что существование срочных пароходных рейсов между Каспийскими портами избавляет морское министерство от необходимости содержать особый пароход для переездов начальника Кавказского края.

За сим совещание соглашаясь с мнением министра иностранных дел, признало необходимым, чтобы обо всех делах, касающихся сношений, как с пограничными персидскими властями, так и с туркменскими племенами, населяющими прилегающие к области степи, начальник Закаспийской области одновременно сообщал, как командующему войсками Кавказского военного округа, так и министерству иностранных дел.

III.

Каким образом поступить с новым ставленником хивинского хана в Мерве Бабаджан-беком?

Принимая во внимание, что немедленное отозвание Бабаджан-бека из Мерва могло бы умалить значение Туркестанского генерал-губернатора в глазах средне-азиатских населений, предшествовавшее совещание признало возможным оставить пока Бабаджан-бека в Мерве, хотя с целесообразностью этого заключення и не согласились некоторые из членов совещания. На сделанный ему по этому предмету запрос начальник Закаспийской области объяснил, что присутствие в Мерве хивинского ставленника, присланного туда с согласия туркестанского генерал-губернатора, поставило его в невозможность вести прежним порядком сношения с Мервом, что, согласно полученным им сведениям, мервское население не признает над собой власти ставленника, вследствие чего сей последний решился уже былы вернуться в Хиву, но не был допущен к этому привезшим его старшиною рода бек, Кара-Кули-Ханом, и что, без всякого сомнения, Бабаджан-бек или вынужден будет покинуть Мервский оазис, или же будет убит текинцами.

Вследствие сделанного со стороны совещания заявления, что присутствие Хивинского ставленника ни в каком случае не должно изменить прежний порядок сношения начальника Закаспийской области с мервским населением и вследствие выраженной туркестанским генерал-губернатором готовности немедленно по прибытии в Ташкент сделать распоряжение об отозвании Бабаджан-бека из Мерва, генерал-лейтенант Комаров изложил свол взгляд на способ устройства положенния дела в Мургабском оазисе, с целью упрочения в нем русского влияния.

Согласно его мнению, через местных, наиболее влиятельных ханов, приняв за основание существующее разделение населения на утамышей населяющих левый берег Мургаба и тахтамышей, живущих на правом берегу. Главою первых можно было бы признать Махтум-Кули Хана, из племени Векиль, который пользуется большим влиянием, как сын известного Нур-Берды хана, присутствовал на торжестве коронования и был по этому случаю всемилостивейше удостоен государем императором чина майора милиции. Во главе тахтамышей можно было бы поставить Кара-Кули Хана, который хотя и был почему то враждебно расположен к прежнему начальнику Закаспийской области генералу Рербергу, но, без всякого сомнения, будет польщен признанием его главой части мервского населения. Хотя генерал Рерберг и находил полезным, чтобы в распоряжение утверждаемых русским правительством Мервских ханов была ежегодно отпускаема сумма в 45 т. рублей на содержание местной милиции, при помощи коей ханы имели бы возможность поддерживать свою власть и порядок в Мерве, но генерал-лейтенант Комаров не разделяет мнения этого и полагает, что если и придется русскому правительству назначить какое либо денежное пособие избранным им ханам, то пособие это будет во всяком случае, весьма ограничено.

К этому начальник Закаспийской области присовокупил, что, вследствие сделанного мервцами в ноябре 1882 г. нападения на топографа Парфенова, причем убиты трое казаков, посланы были в Мерв люди, которые, захватив двух главных виновников нападения, доставили их в Асхабад, где, по приговору военного суда, один из разбойников был казнен через повешение, а другой сослан в каторжные работы. Этот пример строгости подействовал весьма внушительно на мервцев и с тех пор разбои их не возобновлялись.

По поводу вышеизложенных объяснений генерал-лейтенанта Комарова относительно устройства дел в Мерве туркестанский генерал-губернатор заметил, что он находит положительно вредным производство правительством нашим постоянных выдач мервским ханам и полагает, что расходы по содержанию как ханов, так и милиции, должны быть обращаемы на местные сборы. Совещание выразило желание, чтобы по возвращении в Асхабад начальник Закаспийской области подробно разработал свой проект будущего устройства дел в Мерве и представил бы таковой в военное министерство на обсуждение.

IV.

Какими фактическими мерами надлежит установить наше влияние на Мерв более прочно,чем в настоящее время?

На предшествовавшем Совещании высказано было мнение,что наиболее благонадежным средством к упрочению влияния нашего на Мерв могло бы служить занятие постоянным гарнизоном Кары-Бенда, на р. Теджене, отстоящего от первых поселений Мервского оазиса на 80 - 90 верст и от средоточия оазиса Кале-Коушуд-Хан, на 120 верст, и другого пункта на пути из Бухары к Мерву. Так как выбор последнего пункта должен находиться в связи с предполагаемым открытием пароходства на Аму-Дарье, то согласно мнению, высказанному на предшествовавшем совещании Туркестанским генерал губернатором, означенной цели всего лучше соответствовало бы занятие урочища Устых, находящегося на бухарской территории, по соседству с г. Чарджуем. В пункте этом следовало бы устроить торговую факторию расположив в оной, для охраны торговых интересов со стороны Туркменских степей небольшой гарнизон, примерно в 2 роты.

...Отношения к нам мервцев не таковы, чтобы ощущалась потребность в безотлагательном принятии мер к их обузданию, почему необходимо соблюдать осторожность и известную постепенность в измененин нашего образа действий относительно населения этого и между прочим выждать обещанных начальников Закаспийской области соображений по предмету устройства дел в Мерве.

Что же касается присутствия нашего гарнизона на бухарской территории, то не подлежит сомнению, что он вызовет неудовольствие в местном населении и повлечет за собой ухудшение положения эмира, которого и без того подданные его обвиняют в излишней угодливости России. Как то, так и другое обстоятельство могут послужить источником замешательств в ханстве, вследствие чего мы очутимся в необходимости решиться на новые военные предприятия с целью поддержания власти эмира или обеспечения безопасности гарнизона нашего, и таким образом придется изменить наши теперешние отношения к Бухаре.

Основываясь на этом, министр иностранных дел полагал, чго в настоящее время казалось бы лучшим не занимать окончательно Кары-Бенда и ограничиться периодическою посылкою туда обходных колонн. В случае же осуществления проекта открытия пароходства по Аму-Дарье, было бы достаточно на первый раз учредить на бухарском берегу пристани и помещения для товаров в количестве по возможности ограниченном, дабы постепенно приучить бухарцев к нашим новым торговым учреждениям, и охранение учреждений этих возложить на эмира. Результаты, которые добыты будут опытом, послужат лучшим указанием того, что нам предстоять будет предпринять для дальнейшего упрочения влияния нашего в Средней Азии.

Со своей стороны начальник Закаспийской области заявил, что для постоянного занятия Кары-Бенда, которое не преминуло бы выгодно отозваться на отношениях наших к мервцам, потребовалось бы сосредоточение в означенном пункте до двух рот и одной сотни при двух орудиях. Продовольствие войск этих в Кары-Бенде может быть обеспечено местными средствами и на этот предмет не потребуется никаких излишних расходов.Весной будущего года начальник области предполагает лично посетить Кары-Бенды.

Несмотря на это, ввиду неудобств, кои повлекли бы за собою, по мнению министра иностранных дел, постоянное занятие Кары-Бенда, генерал-лейтенант Комаров не считает нужным на этом настаивать, но при этом сомневается в действительности периодического появления наших обходных колонн на Теджене.Как доказано опытом, уход войск из пунктов, даже временно занятых, всегда действует на азиатцев ободряющим образом, почему посылать колонны на Теджен следует лишь тогда, когда этого потребуют обстоятельства, как например в случае возобновления мервцами их разбоев.При всем том начальник Закаспийской области полагает, что даже предполагаемое в будущем году сосредоточение в Асхабаде всей стрелковой бригады произведет на мервцев известное впечатление и будет содействовать усилению нашего влияния на это население.С другой стороны и Туркестанский генерал-губернатор признал возможным не посылать гарнизона в Устых и предоставить эмиру Бухарскому охранение факторий, которые устроены будут на его территории.

Приняв в соображение вышеизложенные данные, совещание пришло к заключению, что ввиду последовавшего высочайшего соизволения на постройку нового укрепления в Питняке, на правом берегу Аму-Дарьи, следовало бы отсрочить, как постоянное занятие Кары-Бенда, так и постройку укрепления по соседству с Чарджуем, а в случае открытия пароходства на Аму-Дарье, ограничиться приведением в исполнение предположения министра иностранных дел об устройстве на бухарском берегу реки этой товарных пристаней с возложением охраны их на эмира Бухарского.

Вышеизложенные заключения совещание полагало подвергнуть на высочайшее государя императора усмотрение через министра иностранных дел.Подписали: И. Гирс, И. Обручев, Г. Колпаковский, И. Зиновьев, И. Шестаков, А. Комаров, А. Куропаткин.

Поход на афганцев и бой на Кушке. Горный М.(1885 г.)
Январь 1885 года. Самарканд. 3-й линейный Туркестанский батальон.Полковник Михаил Петрович К. получил телеграмму от главнокомандующего с предписание выступить в город Мерв. В телеграмме так же, приказывалось каждому солдату 'собственных вещей иметь не более пуда'.

Женатых приказано было сначала взять в поход, но после вышло приказание оставить женатых и заменить их людьми из других частей.

Солдаты все громоздкое, лишнее срочно продавали: кровати, ящики, поношенные мундиры. Все спускалось за дешево и увозилось из казарм целыми возами скупщиками - сартами , 'продувным народом'.

Из Ташкента привезли войлочные кибитки и деревянные чашки. Порядили подрядчиков представить сартов для 'тюковки' верблюдов.

Из главных складов прислали 4 полных годовых комплекта патронов.

От каждой из прочих частей ассигновано было по 200 рублей, и устроен был обед в городском парк. За обедом подавали плов, суп, пироги, - по пирогу на солдата, - баварское пиво, - по нескольку ведер на стол, - вина, сколько кто хотел, фруктов разных, - словом, был пир горой. Гремела музыка, присутствовало два генерала - Гродеков и Ефимович.

18-го января 1885 года. Пасмурный день, часов в 5:00 утра дежурные по ротам пошли будить спавших Раздалась команда, заиграла музыка походный марш, и, мерно отбивая ногами мерзлую землю, двинулся батальон по Самарканду.

По пути полурота зашла на квартиру к полковнику за знаменем и денежным ящиком.

Наконец, подошли к большой каменной церкви. Офицеры ушли туда, а солдаты остались на площади. Народу собралась тьма. В церкви служили молебен. Солдаты стояли без шапок и молились. Скомандовали, наконец, на молитву; потом из церкви вынесли знамя.

- На караул!.. - раздалась новая команда.

Сверкнули солдатские ружья. Музыка заиграла: 'Боже, царя храни'. Потом генералы Гродеков и Ефимович, попеременно, сказали солдатам напутственные речи.

- Счастливого пути, братцы! - закончили они их.

- На пра-аво кругом!.. ряды взвод.. Ша-агомъ марш!..

...Кое-как прошли верст двадцать. Пришли к какой-то речке. Разбили привезенные на верблюдах кибитки и заползли туда, как попало. Ноги у всех ломило. Многие к тому же 'смозолили' их. Стали ужинать, но большинство отказалось, и завалились, как убитые, спать, и когда играли вечернюю зорю, то почти никто не вышел из кибиток.

На рассвете снова зарокотал барабан, заиграли зорю. Начали будить солдат. Наконец, все выстраивается и разбивается на четыре кучки. Впереди авангард, - взвод человек в пятьдесят, - потом сам батальон, потом обоз, а потом аррьергард, такой же взвод, как и в авангарде. Тут же везут и санитарную арбу с двумя висячими койками. Песенники поют перед каждой ротой поочередно. Поют, впрочем, вместе, только две роты: или первая и третья, или вторая и четвертая. И идут все вперед да вперед солдатики, пока не достигнут назначенного привала.

Иной привал - четверть часа, другой - полчаса, а иной и еще больше. Успевают, особенно ежели случится стоять у какой-нибудь степной речки, разложить костры, поставить чайники и вскипятить чайку. Но заиграют горнисты подъем и бросают солдатики разговор, кидаю то к оружейным козлам, разбирают, строятся и опять идут, изредка только переговариваясь кое о чем между собою.

21 января 1885 года. Добрались до маленького городка Катакургана, окруженного со всех сторон садами, в которых, впрочем, не было еще ни единого листочка. Из русских построек в этом азиатском захолустье были только казармы да бани. Еще за городом туркестанцев встретил стоявший в то время там 8-й батальон, солдаты которого были выстроены, с ружьями на караул, вдоль дороги, по которой, с ружьями на плечо, шел 3-й батальон. При громе музыки, оба батальона вошли в город. Солдатам выдали по чарке водки. Завязались разговоры.

22 января 1885 года. Вставши и напившись чаю, оба батальона собрались у маленькой церкви, единственной во всем городе. Отслужили молебен. Генерал Ефимович, сопровождавший туркестанцев от самого Самарканда, подарил им на прощанье створную большую икону Николая Чудотворца. И опять таким же порядком, как из Самарканда, двинулись дальше. Вскоре добрались, перешедши в брод через быструю речку Заравшан, и до Бухарской границы.

Границей оказался какой-то деревянный столб с полумесяцем, стоявший под довольно крутой горой. Тут же лепились кое-какие домишки бухарцев. Солдат ввели на гору и расположили на ночлег. Проводники явились: красивые, чернобородые, в белых шелковых чалмах, в цветных шелковых халатах, на лошадях, убранных золотом и серебром и покрытых дорогими коврами. Полковник все-таки, на всякий случай, было приказано выставить посты и бдительно нести караульную службу, не доверяя мирным заверениям бухарцев.Ночью, для сохранения боевого духа и получения навыков, игрались тревоги.

В целом, отношение к местному населению было доброжелательным, но осторожным.При приближении на марше к кишлакам, оркестр играл Бухарский гимн. Солдаты посмеивались:

- Ну, играйте громче, музыканты, - говорят, - палавой угощать Бухара будет!..

На Бухарской границе с Мервом, у реки Амударья пришлось идти низкими, болотистыми местами, сплошь поросшими камышом. Проводники заблудились. Это затянуло переправу и вымотало солдат - переправа продолжалась с раннего утра до позднего вечера. Измучившимся солдатам выдали по чарке водки и сыграли отбой. Полковник вызвал к себе проводников и отругал их, угрожая пожаловаться султану.

По прибытии в Чарджоу, русских встретил почетный караул нестройного и недисциплинированного войска в разноцветных халатах. Это потешное войско дивилось как скоро и умело собирались, строились русские солдаты, как умело выполняли приемы с оружием. Проводники, которые были отпущены в Чарджоу без последствий, говорили про бухарских солдат: '...бухарский солдат ни за что не выйдет на построение, пока не доест свою лепешку...'.

На следующие сутки после прибытия в Чарджоу бухарцы выдали русским солдатам по фунту сахару, по фунту леденцов, по четверти фунта чаю. Получив бухарское довольствие русские выступили в Мервские сыпучие пески. До Мерва оставалось 850 миль.

Перед последним переходом в Мерв, к полковнику прибыл нарочный, с известием, что батальон встертит сам генерал Комаров. Для приведения в порядок амуниции, был сделан привал. За 25 верст от Мерва встретились с 17-м линейным батальоном. Встретивший батальоны на марше генерал сообщил, что оба батальона передаются в Мервинский отряд и что мирный поход заканчивается, начинается военный. Речь генерала закончилась приказанием идти в Мерв с музыкой и песенниками впереди. Вечером пришли в Мерв, где простояли двое суток.

В Мерве комбату предложили взять в поход полубатальон, оставив вторую его часть в Мерве, дополнив батальон двумя ротами 17 батальона, который еще не бывал в боях. Полковник был категорически против - его батальон участвовал в 64 сражениях, имел серебряные трубы, георгиевское знамя, знаки отличия на головных уборах и никогда не был и не будет сводным!На третьи сутки выступили в солончаковую пустынную степь.

6 марта 1885 года. У развалин Имам-Баба, где стоял казачий пост, к туркестанцам присоединился сводный стрелковый закаспийский батальон, 6-я горная полубатарея, рота саперов и полк кубанских казаков.

8 марта 1885 года. Началось передвижение в Аймак-Джар - развалины в песчаной холмистой степи. В Аймак-Джар привезли хлеба, муки, крупы. Под открытым небом устроили продовольственный склад и организовали хлебопекарное производство.

9 марта 1885 года. Из Аймак-Джара отправились на рекогносцировку два офицера - с целью узнать расположение афганской армии. Когда в 1884 году Мерв присоединился к России, возникла необходимость определения границ между новой русской провинцией и Афганистаном. Англия, защищая свои имперские интересы, послала свою разграничительную комиссию, с военным отрядом для ее охраны. Россия тоже послала свою комиссию и тоже с военным отрядом, под начальством генерала Комарова. Комаров растянул свой отряд от Пули-Хатума до Ак-Тепе. Афганцы, ободряемые присутствием англичан и малочисленностью наших войск предприняли провокации - перешли спорную границу, переправились через реку Кушка и стали стоить свои укрепления, позволяя себе стрелять в казаков. Необходимо было шугануть соседей. Поэтому Комаров и поспешил навстречу Самаркандскому батальону, с целью усиления своего закаспийского батальона. Офицеры, сделав рекогносцировку, доложили, что в афганском лагере было около 2.600-3.000 человек.

12 марта 1885 года. Под дождем и в грязи отряд Комарова выступил в Уруш-Душан. Переночевав в холоде и сырости, отряд двинулся дальше и остановился в двух верстах от первого русского поста в Кизыл-ли-Тепе - в четырех-пяти верстах от расположения афганцев. Афганцы стали воинственно выдвигать свои посты вперед и во фланги русского бивуака, а на левом берегу построили даже четыре редута! Когда туман спал, русские оказались с врагом лицом к лицу.

14 марта 1885 года. Свита генерала Комарова, в составе капитан генерального штаба, пяти джигитов, отправилась на рекогносцировку на правый берег реки Мургаб.

15 марта 1885 года. Генерал Комаров, с той же свитой, под охраной роты закаспийских стрелков, несмотря на угрозу афганцев, подошедших на 800 шагов, выдержал нападки афганцев и не покинул занятого им места.

15 марта 1885 года. Сотня мервской милиции, под командованием лихого полковника Алиханова*, отправилась на рекогносцировку левого берега Кушки. Навстречу им выехал с большим кавалерийским отрядом начальник Афганской кавалерии Джарнейль-Гос-Эдин-хан. Столкновения не произошло.

17 марта 1885 года. Генерал Комаров потребовал от афганцев освободить левый берег реки Кушка. Это требование не было выполнено. В 20:00 Комаров провел совещание и дал необходимые указания на следующий день. Солдатам выдали по 120 патронов. Сухарей - на двое суток. Велели осмотреться, переодеться и быть готовыми к бою.

________________________________________
Примечание:

* Максуд Алиханов-Аварский (в некоторых документах его имя пишется как Александр Михайлович) - военный, писатель, художник, востоковед, один из крупнейших российских разведчиков. Родился 23 ноября 1846 г. в селе Хунзах в Дагестане в семье офицера-аварца. В детстве находился в заложниках у Шамиля, после выкупа был определен во 2-ю Тифлисскую дворянскую гимназию. В 1862 г. поступил во 2-е Константиновское военное училище и в 1864 г. выпущен корнетом в Сумской гусарский полк. С 1871 г. в чине ротмистра служил адъютантом Воинского начальника Дагестанской области князя Л. И. Меликова. В 1873 г. в составе Мангышлакского отряда принял участие в Хивинском походе, был ранен. По излечении получил назначение на службу в Красноводск. Летом 1875 г. произошла ссора Алиханова с другим офицером, оба попали под суд. Спустя год с формулировкой 'за покушение на убийство' Алиханов-Аварский был разжалован в рядовые с лишением всех орденов. В сентябре 1877 г. назначен на службу рядовым в 18-й Переяславский драгунский полк, который в составе Эриванского отряда действовал на Кавказском театре русско-турецкой войны. За отличие в сражении при Деве-Бойну Алиханов-Аварский награжден знаком отличия Военного ордена 4-й степени. Через год произошла первая публикация: в 'Инженерном журнале' была напечатана статья 'Заметки о Деве-Бойнской позиции'. В 1879 г. Алиханов-Аварский был откомандирован в Закаспийскую область и в составе отряда генерала Ломакина принял участие в штурме Ахал-Теке. Несмотря на неудачу штурма был произведен в прапорщики. В 1882 г. Алиханов-Аварский под прикрытием купеческого каравана совершил поездку в Мерв где провел тайные переговоры с туркменскими старейшинами. В 1883 г. с небольшим отрядом рекогносцировал Персидский Хорасан, во время рекогносцировки встретился с шахом и обсудил с ним пограничные вопросы. Через год состоялась уже официальная поездка в Мерв, результатом которой произошло добровольное присоединение Мервского оазиса к Российской империи, а сам Алиханов-Аварский назначен первым Мервским губернатором. Также ему были возвращены утраченные по суду чин майора и ордена. В марте 1885 г. под Кушкой произошло сражение русских войск под командованием генерала Комарова с афганцами, подполковник Алиханов-Аварский в сражении командовал русской конницей. За отличие в этом бою он был награжден орденом Св. Георгия 4-й степени. В 1900 г. участвовал в Китайском походе, по окончании которого в 1901 г. произведен в генерал-майоры. В декабре 1905 г. Алиханов-Аварский был назначен временным Тифлисским губернатором, с января 1906 - временным генерал-губернатором Кутаисской губернии. Убит террористами-дашнаками 3 июля 1907 г. Автор множества статей, репортажей и иллюстраций в периодике и четырех книг: 'Мервский оазис и дороги ведущие к нему'. СПб., 1883; 'В гостях у шаха. Очерки Персии'. Тифлис., 1898; 'Поход в Хиву (кавказских отрядов). Степь и оазис'. СПб., 1899; 'Тарихи Дербенд-Наме'. Тифлис, 1898.

___________________________________________________

18 марта 1885 года. В 4:00 приказано было выдвигаться. Было еще темно. Внизу была непролазная грязь. К 6:00 туркестанцы, скрытно, по оврагу, вышли к холмам, в левый фланг неприятеля - его ряды виднелись на Ташкепринском кургане. Там было около 1200 кавалеристов, несколько рот пехоты и до 8-и орудий. Позиции туркестанцев оказались напротив кавалерии противника. Вправо от моста встали еще две роты. Рядом с туркестанцами, выдвинувшись вперед, встала прибывшая с ними, полубатарея. Левее виднелись казаки и мервская милиция подполковника Алиханова, которая вопреки диспозиции, сделалась центром русских войск.

Афганцы первыми открыли оружейный огонь.

Спешенная кавалерия Алиханова дала залп и продолжила отвечать на огонь афганцев дружными залпами.

Афганцы сначала заколебались, но потом их кавалерия дружно устремилась в атаку на Алиханова. Мервские сотни поскакали им навстречу.

Тогда открыли оружейный огонь и туркестанцы, да так, что в первом батальоне не хватило даже патронов. Солдаты бегали в расположение, нося , под пулями, в подолах шинелей, патроны!

За реку стреляла горная полубатарея, разметавшая своим огнем строившиеся там афганские резервы.

Джигиты, ударившие, было, на афганских всадников, не выдержали их стремительной атаки, которую не мог даже удержать губительный огонь всех частей, и смешавших все ряды свои. Тогда Алиханов, которого солдаты называли вторым Скобелевым, потому что он был везде, видел все и знал обо всем, подскакал к ним и крикнул:

- Умрите тут все или истребите их!

Джигиты ободрились, ударили в шашки и прогнали афганскую кавалерию.

Казаки начали посылать ей вдогонку тучи пуль.

Афганцы тогда быстро очистили Ташкепринский бугор и толпами, по мосту, а то и прямо в воду, бросились бежать при непрерывной стрельбе русских.

В то же время на левом фланге началась атака на афганские редуты. Солдаты бежали, падали, кричали 'ура' и добежали таки, скользя и спотыкаясь на глинистой почве до рва, вскочили на бруствер и ворвались в укрепления. В рассыпную, кучками сбегались наши и неприятельские солдаты. Последние почти и не сражались, а отбегали назад, бросая ружья.

Один рекрут выхватил у афганца знамя, которое тот выпустил и побежал. Рекрут, не зная, что ему делать со знаменем, побежал к своему унтер-офицеру. Унтер-офицер грубо вырвал у него знамя и потащил его к Комарову.

- Вот, ваше превосходительство, - сказал он: - неприятельское знамя!

В ложементах захватили 4 орудия, а урядник временной милиции Аман-Клыч отобрал у афганского кавалериста бунчук с лошадиным хвостом и полумесяцем. Афганцы повсюду бежали под беспрерывной пальбой наших войск. За ними тотчас же бросились казаки и джигиты по кирпичному мосту, сажень в сто длиною, перекинутому через Кушку.

Комбат повел свой стрелковый батальон, а за ним уже двинулись туркестанцы.

Мост был покрыт трупами беглецов. Солдаты русские старались даже на них и не глядеть. Молча, с серьезными лицами, сохраняя равнение, шли они, обхватив почерневшими от пороха руками свои берданы, в своих серых шинельках. 'Раз, два, три, четыре... раз, два, три, четыре!..' - считало большинство из них, перешагивая через трупы афганцев, пеших и конных, потоптанных, истерзанных конскими копытами, снарядами артиллерии и сапогами пехотинцев. Под арками моста засели еще кое-какие беглецы и стреляли из своих плохих ружей (англичане снабдили афганцев только своими орудиями) по проходящим солдатам. Пули неприятно щелкали по кирпичным бокам моста. Солдаты еще больше хмурились. 'Раз, два, три, четыре... раз, два, три, четыре'... казалось, не хотел каждый сбиться с принятого им такта, как будто все дело заключалось в том, чтобы идти в ногу.

Взвод солдат 3-й роты, с низеньким, русым унтер-офицером, отделился от войск, чтобы очистить берег от засевших под арками моста афганцев. Отряженные спустились к берегу и уложили всех. Явились. - Ну, что, как? успокоили? - спрашивает ротный.

- Да, буянили, ваше благородие, и на солдат бросались, ну, мы их штыками, как червяков...

- Ну, и ладно: так и полковнику доложу! В самом деле, что с ними возиться? Не ребят, ведь, крестить?!

А полковник, ехавший посреди солдат на своей рыжей лошадке, сказал:

- А что, братцы, есть еще у вас патроны?

И вдруг против всякого ожидания, серые люди весело, громко крикнули:

- Точно так, ваше высокоблагородие!

В афганских кибитках и палатках, поставленных на толстых камышовых подставках, находили медные чайники с чаем, лепешки, заведенные в больших чашках, фисташки, фрукты, урюк, медные кувшины для омовений, полушубки, белье, чалмы и прочую рухлядь. Посреди лагеря был устроен бархан (укрепление), в котором, впрочем, находились только раненые да прикованный к английской пушке афганец. С горбатым носом, усатый, смуглолицый, он был закован по ногам и рукам и, испуганно ворочая белками своих глаз, глядел на обступивших его русских солдат.Позвали переводчика. Оказалось, что его приковали к пушке за то, что он не пошел в цепь и силой заставили стрелять в русских.

Ударили сбор. Солдаты выстроились посреди опустошенного афганского лагеря. Скомандовали: 'на караул!' и вдоль фронта проехал генерал Комаров.

- Поздравляю, братцы, с победой, благодарю вас!

- Урра! - закричали в рядах.

Вдали, в степи послышались также радостные непонятные крики. Оказалось, что толпы сарыков и текинцев, выбежав из своих саклей, также торжествовали победу 'урусов' над ненавистными им афганцами. Комаров обласкал их, а солдатам сказал, что поход кончен, что афганцев преследовать больше не будут, и что теперь можно уже всем возвратиться домой. И, странное дело, по всем солдатским лицам пробежало, как будто, облако неудовольствия.

- А теперь все равно бы уж, хоть бы и в Герат идти! - говорили многие, как будто, недовольны были тем, что избежали они смерти и не пойдут больше на встречу к ней.

Перед переходом войск обратно, Комаров приказал убрать трупы, патроны, афганцев бросить в воду, ячмень же и продовольственные припасы разделить между людьми. Сарыков послали зарывать трупы, а несколько солдатиков отрядили для исполнения других генеральских приказаний. Человек шесть из них захотели пошалить. Взяли они мешочка четыре пороху, сложили их рядком и попросили одного солдатика поджечь их. Солдат взял палку, зажег и приложил к пороху. Тррах! Яркое пламя осветило вдруг всех, и солдатик опрокинулся навзничь. Другие солдаты засмеялись:

- Вот, и не вятские мы, а хуже вятских сделали.

Да, как увидели, что солдатик лежит почти без движения, а все лицо у него опалило, кинулись к нему, взяли и увели в больницу.

- Вот, - говорили они потом, - на войне не попало, так после досталось бедняге!

21 марта 1885 года. Капитан П. с сотней джигитов отправился на рекогносцировку в Кала-и-Мор, а на следующий день подполковник Алиханов с сотней казаков на Меручак. Возвратившись, они донесли, что афганцы очистили всю местность, по которой они проходили, а путь их обозначился множеством свежих могил, погибших от ран, холода и голода и отчаянного бегства. Рассказывали, что начальник афганский Джарнейль, убегая с остатками своего отряда, получил письмо от гератского Наибель-Гукума, в котором последний уговаривал его держаться против русских крепче, так как были высланы ему на помощь сильные отряды. Джарнейль, будто бы на это тольлко вскрикнул:

- Теперь уже ничего не надо, потому что все пропало!

Погода стояла самая скверная: то холод, то дождь, то снег, а то и все вместе. Но солдаты несильно горевали: они выбросили, несмотря на холод, даже все подобранные у афганцев полушубки, потому что афганские вши, в изобилии их наполнявшие, сразу же дали почувствовать себя победителям. В лагере гремел оркестр музыки, а песенники распевали сочиненную капитаном П. песню:

Вспомним, братцы-Туркестанцы,

Вспомним дедов и отцов,

Туркестанцевъ-молодцов!

Как они нам завещали

Без пощады врага бить,

Басурманов не щадить!

Вспомним, братцы, про былое,

Как на Кушке на реке

Удирал враг налегке.

Утром рано, чуть светало,

Мы в обход скоро пошли,

А когда же рассветало

Перестрелка загремела,

Раздался орудий гром,

- Тут и дело заявилось

И сильней пошло потом!

И афганцы не зевали,

Цепь прорвать хотели нас,

- Но зачем было стараться,

- Нас нельзя остановить!..

Им пришлося убираться

Да и пушки отвозить...

Отвозить мы не давали,

Сами пушки забирали...

А афганцы удирали,

Туфли-ружья побросали,

Мы за ними вслед идем,

Им в вдогонку пули шлем.

Наша музыка играет,

Отряд дружно наступает

Через мост мы все идем,

Главный лагерь их берем...

18-е марта

Будет помнить враг всегда,

Англичане и афганцы -

не забудут никогда,

А мы то же не забудем,

Это дело помнить будем,

Как разбили мы врага

И утешили Царя!

25 марта 1885 года. Пасха. Редко кому приходилось провести такую Пасху, какую пришлось провести солдатикам, бывшим у Кушки. Дождь, холод не прекращались; свету Божьего не было видно. В 12 часов ночи в походной церкви начали служить заутреню. При возвращении в палатки, солдатам роздали по два яйца, за которыми ездил зведывающий хозяйством в г. Мерв. Суп хлебали пополам с землей. Вместо жаркого было подано жареное мясо.

- Эх, братцы, не то было бы в казармах, в Самарканде, - вздыхали некоторые.

- А дома я еще бы лучше наелся, чем в казармах, - говорил какой-нибудь из рекрутов.

- В том-то и дело, братцы, что за морем телушка-полушка да рубль перевозу! И за то благодарите Бога, что живы остались!

После обеда играла музыка, и солдаты, для развлечения, палили из оставленных афганцами пушек. Так провел Пасху, на клочке земли, отбитой у врагов, заброшенный в глубь Азии маленький отряде в то время, как там, далеко, на Руси святой, по всем городам и селам звонили все колокола, и веселился православный народ!..

N. 115.

Рапорт Начальника Закаспийской области и Командующего в оной войсками Командующему войсками Кавказского военного округа.

(Получено 26 апреля).

Даш-Кёпри, 30-го марта 1885 г.

6-го марта, по сборе войск Мургабского отряда в Имам-Баба, я принял на себя непосредственное командование этим отрядом.

7-го и 8-го марта передвинул весь отряд в Аймак-Джар, куда перевезены все продовольственные запасы и устроено там хлебопечение; в Имам-Баба оставлена команда в 25 человек.

9-го марта из Аймак-Джара посланы два офицера генерального штаба на рекогносцировку расположения афганских войск. Офицеры эти, в сопровождении четырех казаков, поехали на наш милиционерский пост в Кызыл-ли-Тепе, верстах в двух от афганского лагеря и, обозрев расположение афганцев, доложили обо всем замеченном. Доклад этих офицеров подтверждал прежде полученные сведения от начальника поста и разведчиков; офицеры генерального штаба, утверждая, что войск в афганском лагере должно быть более 2,500 - 3,000 человек, доложили, что позиция очень сильна, но левый фланг ее несколько слаб; на левом берегу Кушка, у Таш-Кёпри, 10-го марта видели только сторожевые посты из несколько всадников и с полсотни пеших на бугре, рывших траншеи.

12-го марта отряд ночевал в Уруш-Душане, откуда выступил на другой день и расположился биваком, верст двух не доходя до нашего поста, на Кызыл-ли-Тепе, т. е. верстах в четырех или пяти от афганцев. Место это выбрано мною в видах того, чтобы не возбуждать в афганцах ложной тревоги и в надежде привести в исполнение данные мне указании о занятии Таш-Кёпри мирным соглашением, оставив афганские войска сидеть спокойно в их лагере на правом берегу р. Кушка. Оказалось, что афганцы, немедленно после появления русских войск на равнине севернее Таш-Кёпри, поспешили выслать на левый берег Кушка сильный отряд кавалерии, к которой потом присоединили небольшую часть пехоты и два орудия.

Тогда же я должен был принять необходимые меры для охранения своего бивака и ежедневно, до 18-го марта, наряжал на передовые посты полуроту пехоты и взвод казаков; впрочем, во все это время ни один наш пост не располагался впереди пункта, занятого нашими милиционерами еще с 5-го февраля, т. е. впереди Кызыл-ли-Тепе.

14-го марта, утром, было получено письмо от капитана Иэта, назначенного для наблюдения в (пункте) Пенде, начальником английской пограничной Комиссии генералом Лемсденом. В письме этом, адресованном на имя начальника русских войск, капитан Иэт сообщает, что Наиб-Салар, т. е. начальник афганских войск, передавал ему, что какой-то русский начальник желает с ним видеться и что свидание необходимо для выяснении взаимного положения. На это письмо, по моему приказанию; отвечал подполковник генерального штаба Закржевский, что никто из русских начальников ни о каком свидании не просил, но, если угодно, то в 5 часов пополудни он выедет на встречу. Свидание в назначенное время состоялось. Со стороны англичан были: капитан Иэт, капитан Лассё, доктор Оуэн и двое индийцев. Подполковник Закржевский, после взаимных представлений и приветствий, предложил англичанам закуску и затем повторил, что никто из русских военачальников не просил ни о каком свидании; что, вероятно, они ошиблись по какому нибудь недоразумению. На это англичане поспешили ответить, что если и произошла ошибка, то они ей очень рады, потому что, благодаря этой ошибке, они приобрели приятное знакомство. Затем англичане, упомянув, что между Российским и Британским правительствами состоялось соглашение и что, в виду этого соглашения, они решаются откровенно высказать, что находятся в очень затруднительном положении; что им поставлена трудная задача поддерживать status quo в сарыкском населении Пенде, и что задача эта с минуты на минуту становится труднее, особенно в виду возможности столкновений русских с афганцами; особенно настойчиво добивались сведения по поводу последнего обстоятельства, т. е. о намерениях русских. На это подполковник Закржевский отвечал, что он не имеет никаких полномочий от своего начальства и о намерениях его ничего не знает, но с готовностью, если им угодно, выскажет по интересующим их вопросам свое личное мнение, и прибавил, что самая очевидность событий и обстановки данной минуты может служить для них самым лучшим доказательством того, что русские не имеют ни малейщего намерения атаковать афганцев, ибо если бы таковое намерение существовало, то ничто не мешало русским уничтожить афганцев в первую же четверть часа по прибытии своем на место, на котором они устроили свой бивак; но что нельзя обойти молчанием, что афганцы без всякого повода начали выдвигать вперед и на фланги свои посты и рыть укрепления. Англичане ответили, что в исходе могущего произойти столкновения они нисколько не сомневаются, только повторяют, что их положение очень затруднительно и они были бы весьма обязаны, если бы их предупредили о могущих возникнуть осложнениях. Ответом на это было уверение в полной готовности быть к услугам и не оставлять сообщением, насколько это позволит положение русского офицера.

На другой день, т. е. 15-го марта, капитан Иэт прислал другое письмо на имя подполковника Закржевского, с приложением копии телеграммы лорда Гранвилля генералу Лемсдену о соглашении между российским и британским кабинетами. На это письмо я приказал подполковнику Закржевскому отвечать, что я безусловно и не думаю ни о каких наступательных действиях против афганцев, но что именно, во избежание столкновения, необходимо отодвинуть назад слишком выдвинувшиеся в последние дни афганские посты.

На это письмо капитан Иэт, от 16-го марта, отвечал просьбою о новом свидании, для того, чтобы переговорить об улажении вопроса о передовых постах. Я приказал вышеназванному офицеру генерального штаба отвечать, что он в условленное время на свидание явится. Действительно, предстояла настоятельная необходимость разрешить немедленно вопрос о передовых постах.

Афганцы, с самого дня прибытия Мургабского отряда к Кызыл-ли-Тепе, начали выдвигать свои посты вперед и на фланги русского бивака, на левый берег р. Кушка, начали на целые дни выдвигать массы кавалерии и усиленно занялись постройкой укреплений, особенно на левом берегу Кушка. Это вынудило меня, с своей стороны, выслать на рекогносцировки: 14-го марта, на правый берег р. Мургаба, капитана генерального штаба Прасалова с пятью джигитами, а 15-го марта того же офицера, дав ему в прикрытие роту стрелков. На рекогносцировку к левому берегу Кушка, по направлению на Кала-и-Мор, также 15-го марта, я выслал сотню туркмен Мервской милиции. В ответ на высылку мною роты на правый берег Мургаба, афганцы выслали в подкрепление находившемуся там их посту, в составе до 50 челов., еще две роты и, подойдя к нашей роте шегов на 800, потребовали немедленного удаления, схватили урядника милиции, бывщего при роте в качестве переводчика, продержали его более часа, наносили ему оскорбления и, наконец, отпустили с требованием передать, что они готовы встретить русских с оружием в руках. По донесению о ходе дел на правом берегу Мургаба 14-го марта, я приказал написать офицеру, производившему рекогносцировку, две записки, в обеих - с категорическим приказанием вернуться на бивак; в первой записке еще было добавлено, что никаких постоянных постов на правом берегу Мургаба я ставить не желаю; но записка эта была перехвачена афганцами и до сих пор не возвращена, а джигит, везший записку, на всю ночь был задержан в афганском лагере. Рота, высланная на правый берег Мургаба 15-го марта, вернулась на бивак в тот же день перед вечером, согласно отданного мною вообще по всему отряду приказания: всячески избегать столкновений с афганцами и даже в случае открытия ими огня не отвечать без моего разрешения. Вдогонку сотне Мервской милиции, выехавшей под начальством полковника Алиханова, на рекогносцировку левого фланга расположения афганцев, выехал с несколькими сотнями кавалерии Джарнейль-Гос-Эддин-хан; тут встреча прошла благополучно. Подполковник Алиханов вступил с Джарнейлем в дружественный разговор и доехал рядом с ним почти до Таш-Кепри, где, однако, Джарнейль просил подполковника Алиханова удалиться, иначе высказывал необходимость прибегнуть к оружию. Затруднительнее всего было положение мелких постов: афганцы, пользуясь многочисленностью своей кавалерии, не скупились нарядом на передовые посты и протягивали свою цепь все дальше и дальше; так что к 16-му марта охватывали с обоих флангов не только линию наших передовых постов, но и самый бивак.

Дерзость и нахальство афганцев все возрастали: как только могли через кого-нибудь передать, не упускали случая высказывать: 'убирайтесь отсюда; здесь не мервцы; здесь вам не туркмены; здесь все афганцы; бивали мы не раз англичан и вас побьем, если не уйдете'.

16-го марта один афганский разъезд, убедясь в полной безнаказанности, подъехал к самой переправе через Мургаб, которую я распорядился устроить через эту реку в виде ничтожного парома на баклагах, т. е. подъехали на несколько десятков шегов к биваку и на вопрос, что им надо и на предложение удалиться, отвечал, что они только хотят посмотреть: на чем мы переправляемся, отъехал на несколько сот шегов лишь после неоднократных напоминаний, и совсем уехал через несколько часов.

Видя, что дерзость афганцев, оставаясь ненаказанной, все возрастает и, что если так будет продолжаться, то через несколько дней придется самому быть атакованным; предположение, которому впоследствии явились подтверждающая обстоятельства; замечая возбужденное состояние всего отряда и наконец брожение и даже как бы умаление русского обаяния между окружавшими меня туркменскими ханами, почетными людьми и милиционерами, - я нашел, что такое положение продолжаться не может, а потому почел необходимым предпринять крайнюю меру.

17-го марта, утром, я послал с разъездом, под командою сотника Кобцева, письмо к Наиб-Салару-Теймур-Шаху, начальнику афганских войск, с категорическим требованием в течении одного дня убрать все свои посты с левого берега Кушка и с правого берега Мургаба ниже впадения в него Кушка. Хотя со стороны афганцев, в ответ на это письмо, было заметно только новое усиление войск на левом берегу Кушка и лихорадочная работа по возведению укреплений, я все еще не терял надежды на мирное соглашение и потому приказал подполковнику Закржевскому выехать в условленное время на просимое англичанами свидание, но, вместе с тем, подтвердил этому штаб-офицеру, что требование мое убрать все афганские посты до единого с левого берега Кушка остается неизменным. Подполковник Закржевский, по моему приказанию, изъявляя согласие явиться на свидание, вместе с тем в письме своем добавил, что, по его мнению, лучше всего было бы пригласить на предполагаемое свидание кого либо из афганских военачальников. Явившись в назначенное время на свидание, подполковник Закржевский спросил капитана Иэта, передавал ли ему Наиб-Салар содержание моего письма и; получив утвердительный ответ, спросил, передавали ли они его просьбу пригласить на свидание кого либо из афганских начальствующих лиц. На это капитан Иэт отвечал, что он с полной готовностью исполнил это желание, передавал о нем Наиб-Салару, но тот ответил, что в настоящий день он считает необходимым, чтобы все афганские начальники не отлучались от своих людей. Затем, на упоминание подполковника Закржевского о назойливом выдвижении афганских постов, вследствие которого положение русских войск сделалось невыносимым, капитан Иэт отвечал, что расположение некоторых афганских постов изменить можно, но совершенное удаление их за Кушк будет равносильно оставлению позиции, которые афганцы, на основании соглашений между заинтересованными кабинетами, вправе занимать беспрепятственно; при этом просил самого подполковника Закржевского ответить: где именно находились афганские посты в день соглашении, т. е. 5-го (17-го) марта. На это наш офицер отвечал, что он признает, что действительно афганские посты в указанный день находились на левом берегу Кушка, но эти посты были составлены всего из нескольких человек, что русские разъезды тоже доходили до Кушка и моста Таш-Кепри, а теперь раз русские войска подошли к реке Кушку, - левого берега этой реки не покинут и занимать оный вправе на основании того же соглашения, о котором говорится в телеграмме лорда Гранвиля, копия с которой ему прислана; наступательные же действия афганских постов идут совершенно в разрез с условиями, постановленными в той же телеграмме. На это англичане просили указать, до какого именно пункта русские претендуют на левый берег Кушка. Подполковник Закржевский отвечал, что он не имеет никаких полномочий для ответа на такой вопрос; генерал же Комаров требует очищения афганскими постами местности на левом берегу р. Кушка собственно против русских постов, только у Таш-Кепри, именно с целью избежать столкновения, поставив между аванпостами обеих сторон естественную преграду; но даже и этим требованием не желает предрешать могущих состояться впоследствии решений смешанной пограничной Коммисии. Выслушав доклад подполковника Закржевского о результатах переговоров и увидя, что ни переговоры, ни категорические требования не привели ни к чему, я решил, что необходимо привести в исполнение поставленное мною афганцам требование, немедленно.

Для этого, к 8 часам вечера, в тот же день, т. е. 17-го марта я собрал начальников частей Мургабского отряда, изложил им сущность нашего положения и отдал необходимые приказания, изложенные в приказе по отряду.

Только после 10 часов вечера был получен ответ на мое требование от Наиб-Салара. В этом письме он уведомляет, что, получив приказание от гератского Наиб-уль-Гукуме советоваться о всех пограничных делах с капитаном Иэтом, он не преминул это сделать, и затем он прежде всего должен исполнять приказания своего Эмира. Желая еще раз сделать попытку к мирному окончанию дела, я дружеским, полуофициальным письмом ответил Наиб-Салару, что от своего первоначального требования отступить не могу, а ответственность за последствия столкновения, происшедщего от дурных советов, падет на него, так как я всеми возможными мерами старался о сохранении дружественных отношений.

На другой день, 18-го марта, в 4 часа утра, войска, согласно отданной накануне диспозиции, выступили с бивака, оставив в лагере только караульных и часть нестроевых, всего до 50 человек. Правая колонна, в составе 3-го Туркестанского линейного баталиона и полубатареи 6-й горной батареи 21-й артиллерийской Ее Императорского Высочества Великой Княгини Ольги Федоровны бригады (4 роты 4 орудия), под общим начальством командира названного баталиона полковника Казанцева, пошла, согласно диспозиции, песчаными буграми, для того, чтобы сразу выйти во фланг и тыл передовому участку неприятельской позиции; кавалерия, в составе 1-й, 2-й и 3-й сотен 1-го Кавказского конного полка Кубанского Казачьего войска и сотни временной Мервской туркменской милиции с присоединением к оной туркменских ханов, почетных старшин с их свитою и семи всадников Ахал-Текинской милиции, составлявших мой личный конвой (4 сотни), под общим начальством начальника Мервского округа подполковника Алиханова, пошла несколько левее, чем бы следовало по диспозиции, от этого очутилась к началу боя в центре позиции; что мною не было изменено и впоследствии, во время самого боя, так как по ходу оного и по местности оказалось вполне целесообразным.

Левая колонна, в составе 2-й и 3-й рот 3-го Закаспийского стрелкового баталиона и двух рот тех же нумеров 6-го Закаспийского стрелкового баталиона под общим начальством командира 3-го Закаспийского стрелкового баталиона, полковника Никшича, выступила, тоже в 4 часа утра, и приостановилась, согласно диспозиции, за бугром Кызыл-ли-Тепе. Афганцы были расположены следующим образом: так названный Таш-Кепринский бугор, на левом берегу Кушка, составлял передовой пункт их общей позиции. На этом бугре уже ожидала нас в полной готовности афганская кавалерия, в составе около 1,200 коней; на фланге их выстроилось около роты пехоты; в окопах находилось 4 орудия; правее и несколько отступя назад, на левом же берегу Кушка было выстроено несколько рот регулярной пехоты и 3 орудия, все прикрытые окопами с бойницами для стрелков и амбразурами для пушек. Остальные афганские войска были выстроены впереди своего лагеря на правом берегу Кушка. На правом берегу Мургаба, во все время боя, оставалось около 200 афганцев.

Всего афганцев против нас было выстроено, как выяснилось впоследствии, около 4,000 человек при 8 орудиях, и кроме того, как передавали впоследствии пленные, Джемшидский Елантуш-хан с частью кавалерии охранял афганский лагерь с тыла от ожидаемого нападения сарыков. Как сказано выше, наша кавалерия пошла более прямой дорогой, чем было определено по диспозиции, поэтому опередила туркестанцев и, в начале 6-го часа утра, поднялась на Таш-Кепринский бугор, подошла шегов на 500 к фронту афганской кавалерии, выстроила против нее фронт и остановилась, выжидая подхода туркестанцев, которые еще были в расстоянии около версты.

Горной полубатарее я приказал покамест пристроиться к кавалерии; сводному Закаспийскому баталиону, стоявшему у Кызыл-ли-Тепе, послано было приказание пододвинуться вперед для поддержания кавалерии, но командующей сим баталионом предупредил приказание и в строю поротно подошел вперед. Покуда дело обходилось без выстрела, аванпосты обеих сторон к рассвету уже были сняты и отошли к своим частям; с нашей стороны для наблюдения за флангами были высланы: в пески на правый фланг разъезд из джигитов, за левым же флангом наблюдал пост из трех казаков на Ярым-Тепе.В исходе 6-го часа подошли туркестанцы, к ним я направил горную полубатарею.

К передовой кавалерийской массе афганцев подъехал сам Наиб-Салар и приветствовал своих людей словами: 'подвизайтесь во славу Божию'. На это афганцы отвечали троекратным криком, призывая Аллаха и крича, что будут сражаться во имя Господне.

Подполковник Алиханов, ожидая, что за этими возгласами последует немедленно атака, спешил все три сотни казаков и до 20 чел, джигитов, имевших ружья; в сомкнутом конном строю остались только остальные джигиты.

Огня все еще не открывали; афганцы видимо не решались, нашим же я строго запретил открывать огонь первым. Только несколько минут спустя после объезда Наиб-Салара, раздались со стороны афганцев выстрелы по нашей кавалерии; когда подполковнику Алиханову доложили, что у нашего казака ранена лошадь, он приказал всем трем спешенным сотням дать залп и за тем открыл огонь определенным числом патронов по времени.

Афганцы отвечали огнем со всех своих линий, артиллерийским и ружейным. Пехота афганцев попряталась в траншеи; кавалерия же поколебалась, несколько отхлынула, но, видимо, начала готовиться опять к атаке, а часть их, силою коней в 300, спустилась с бугра и заскакала в тыл нашей кавалерии; против сих последних подполковник Алиханов направил в атаку мервскую сотню милиционеров и открыл огонь с коня коноводами, а полковник Никшич, оставив на время без внимании огонь, направленный на его колонну с фронта, сделал двумя ротами три залпа по кавалерии; в это время, по моему приказанию, и две роты туркестанцев открыли уже огонь по этой кавалерии. Такого огня афганцы не выдержали и бросились в полном расстройстве к р. Кушку; бросались с круч вниз и, толпясь густыми массами у брода, начали переправляться на правый берег; тут афганцы понесли весьма большие потери от неустанного провожания их огнем с близкого расстояния со стороны туркестанцев.

Наши джигиты, пущенные подполковником Алихановым в атаку против афганцев; заскакавших в тыл нашей кавалерии, первую минуту замялись; только несколько храбрецов с командующим сотней прапорщиком Баба-Ханом по первой же команде врубились в ряды афганцев. Видя это, подполковник Алиханов подскакал к джигитам и крикнул: 'умрите тут все, или истребите их'. Этого напоминания было достаточно и сотня дружно бросилась в сабли.

Туркестанцы в это время для лучшей поддержки коноводов удлинили свой левый фланг; тогда и последние остатки афганцев бросились бежать с Таш-Кепринского бугра за Кушк, покрыв весь этот бугор трупами и оставя в наших руках 4 орудия и знамя (Знамя взято с бою урядником временной милиции сарыком Аман-Клычем.). Полковник Никшич в это время приказал идти в атаку на траншеи левого участка передовой афганской позиции. Афганцы не выдержали удара в штыки и бросились бежать на ту сторону Кушка, оставив на этом участке позиции в наших руках три орудия и знамя (Знамя взято унтер-офицером 6-го Закаспийского стрелкового баталиона сапером Кобылкиным) и покрыв свои траншеи во всю длину трупами.

Афганцы сделали еще последнюю, хотя и слабую попытку померяться силами с нашими войсками. Поддерживая артиллерийский огонь с Ак-Тепе, на который отвечала наша горная полубатарея, они начали выстраиваться отчасти впереди и большею частью правее (западнее) своего главного лагеря на правом берегу Кушка, силились поддерживать и ружейный огонь, но губительный огонь по ним туркестанцев и затем быстрое наступление всех наших войск и переход на тот берег Кушка, отняли у афганцев всякую мысль о возможности дальнейщего продолжения боя. Все бросилось бежать в полнейшем расстройстве.

Преследовать бегунов я не приказал, желая тем доказать, что единственной моей целью было исполнение моего требования об очистке левого берега Кушка. В тех же видах, я распорядился не только остановить всякое движение войск к Пенде, но даже не остался ночевать в афганском лагере, а через несколько часов после боя перевел войска обратно на левый берег Кушка и там расположил биваком. На Ак-Тепе оставил только караул в несколько человек, дабы обезопасить бивак от возможной неожиданности. Мера эта была тем более необходимою, что, по занятии афганского лагеря, несколько афганских пехотинцев попрятались в ямах, палатках, под арками моста и стреляли по нашим солдатам, упорно отказываясь сдаться.

Не смотря на то, что преследования бегущих вовсе не было, поражение афганцев было полное. Вся их позиция, и авангардная и главная на несколько квадратных верст, все их окопы, траншеи и батареи покрылись трупами; множество трупов унесено быстрым течением Кушка. По моему соображению, афганцы потеряли убитыми более 500 человек, как передавали потом разведчики; сам Джарнейль считает свою потерю убитыми более 1000 чел., а из числа бежавших более половины раненых. Из начальствующих лиц афганцев убиты: один корнейль, два капитана, начальник Гезаринской кавалерии Шир-Хан; сам Наиб-Салар ранен, как передают, двумя пулями.

В наших руках остались: весь афганский лагерь, вся их артиллерия, в числе 8-ми орудий с зарядными ящиками и артиллерийскими припасами, огромный бунчук Джарнейля, два знамени пехотных баталионов, множество значков, барабанов, труб, все их продовольственные запасы: мука, ячмень; боевые запасы: большое количество пороха и свинца, и верблюжий транспорт. В лагере валялось множество платья, белья и мелких вещей домашнего обихода. Пленных мы взяли не много, так как не преследовали, а взяли только тех, которые сами отдались; всего не раненых 7 и раненых 17 челов. Один не раненый был закован по ногам и за шею.

От пленных получены сведения об их начальствовавших лицах, о времени начатия постройки укреплений, сбивчивые показании о роли, которую играли англичане, и положительные уверения о том, что от сарыков была потребована настоятельная помощь не менее как в 1000 стрелков, и самый день боя, 18-го марта, был назначен последним сроком для категорического ответа.

Такую полную победу я могу приписать доблестному поведению всех чинов отряда. Начальники колонн выказали в превосходной степени дух почина, предупреждая приказания, когда нужно было одной части поддержать другую для достижении общей поставленной цели; все гг. офицеры служили прекрасным примером беззаветной храбрости и исполнительности для нижних чинов. Нижние чины исполняли каждую команду без замедления так дружно и стройно, как не всегда и на ученьи. Во все время боя ни один человек не ступил ни шагу назад. Джигиты употребляли все усилия стать достойными Государевыми слугами и своею кровью заслужили право на братское товарищество с регулярными войсками.

Отбитые орудия я распорядился отправить, впредь до приказания Вашего Сиятельства, в Асхабад; знамена отправляю к Вашему Сиятельству теперь же с подполковником Закржевским; продовольственные запасы, по приведении точного количества оных в известность, приказал обратить в собственность казны; часть верблюжьего транспорта, до 70 голов, также обратить в собственность казны, а несколько верблюдов отдать Мервским ханам и милиционерам, бывшим в бою, для подвоза фуража и дров. Порох и свинец приказал затопить. Лагерь передан в войска для употребления.

Мы потеряли всего в сражении убитыми - одного обер-офицера, прапорщика милиции Сеид-Назара-Юз-Баши, семь человек нижних чинов сводного Закаспийского стрелкового баталиона и одного джигита Мервской милиции; ранены: два обер-офицера: командир 1-й сотни 1-го Кавказского казачьего полка сотник Кобцев и подпоручик 6-го Закаспийского стрелкового баталиона Хабалов; нижних чинов: сводного Закаспийского баталиона - 11-ть, 3-го Туркестанского - двое, казак - один и туркмен-милиционеров - 4; контужены: один штаб-офицер и два обер-офицера: командир 3-го Закаспийского стрелкового баталиона полковник Никшич, того же баталиона подпоручик Космин и 6-го Закаспийского стрелкового баталиона штабс-капитан Курочкин; нижних чинов сводного баталиона - 15, Туркестанского - один и казаков - двое.

По окончании боя, около полудня, капитан Иэт прислал, одно за другим, два письма на имя подполковника Закржевского; в первом уведомлял, что доктор Оуен предлагает свои услуги лечить наших раненых, если у нас их много, а во втором уведомляет, что англичане не считают себя в безопасности и просит покровительства и присылки конвоя. Первое письмо оставлено без ответа, а на второе я приказал подполковнику Закржевскому ехать с тремя офицерами и несколькими джигитами в Пенде и предложить капитану Иэту от моего имени просимую защиту. Когда названный офицер приехал в аул, где жил капитан Иэт, то оказалось, что он уже уехал, предполагая, что посланное им письмо не получено; но, так как капитан отъехал не далеко и находился со своими всадниками еще в виду, то подполковник Закржевский послал двух джигитов передать, что он, прибыл и готов выслушать капитана и, на сколько возможно, исполнить его просьбу.

Посланные нашли капитана Иэта окруженным своим конвоем бенгальских улан и толпою конных бежавших афганцев. Выслушав присланных джигитов, англичане уклонились от всякого ответа. После боя, я послал по разным направлениям разведчиков, которые через несколько дней вернулись и донесли, что главная масса афганцев побежала по направлению на Бала-Мургаб и только немногие на Кала-и-Мор; что бегут без оглядки, стараясь миновать сарыкские аулы; что только в Бала-Мургабе остановились на первый ночлег, но что, так как там склад запасов ничтожный, то бегство продолжалось без замедления на Кале-и-Ноу к Герату.

Донесли, что Джарнейль по дороге получил письмо от гератского Наиб-Уль-Гукуме, в котором тот убеждал держаться против русских крепче, что подкрепления уже отправлены; на что Джарнейль, произнеся несколько народных слов, выражающих негодование и отчаяние, воскликнул: 'теперь уже ничего не надо, потому что все пропало'.

Об англичанах разведчики донесли, что негодование против них возбуждено не только в сарыках, но даже и в самих афганцах; что афганцы сожгли оставленные англичанами кибитки; что сарыки, нанявшиеся перевозить багаж англичан, вместо того, чтобы везти по назначению, увезли оный в свои аулы и присвоили себе. О генерале Лемсдене передавали, что он со всеми чинами Комиссии ушел из Гюльрана в Кусан.

21-го марта я отправить на рекогносцировку в Кала-и-Мор капитана Прасалова с сотней джигитов, а 22-го марта подполковника Алиханова с 100 казаками на Меручаг. Названные офицеры, пробыв на рекогносцировке несколько более суток, привезли известия, подтверждающия донесения разведчиков; они доложили, что пункты, до которых они доходили, очищены афганцами и, по слухам, их уже нет нигде на далекое расстояние.

Подполковник Алиханов, шедши по пути отступления афганцев, доложил, что действительно путь бежавших обозначается множеством свежих могил погибших от ран, голода, холода, напряжения сил на отчаянное бегство и других лишений. Погода все это время стоит весьма неблагоприятная; холод, непрерывные дожди и иногда снег. Даже нашим войскам, снабженным всем в изобилии, приходится не мало терпеть от непогоды; положение же афганцев, лишившихся всего, должно быть чрезмерно тяжкое.

Передают, что в самый день бегства в Меручаке и Бала-Мургабе стояли жестокие холода и шел сильный снег. Сарыкское население Пенде, сейчас же по окончании боя, поспешило заявить свои симпатии к русским. Немедленно, как только замолкли последние выстрелы, ко мне явились старики из ближайших аулов заявить о своей преданности. По первому приказанию, сарыки немедленно выслали 100 человек рабочих для уборки афганских трупов и погребении их. На другой же день, трупы были убраны и хотя и недостаточно тщательно, но все-таки зарыты. На другой день после боя, т. е. 19-го марта, ко мне явилась депутация из всех почетных пендинских сарыков. От каких либо категорических заявлений с их стороны в нашу пользу я постарался их отклонить.

Для учреждения порядка в Пенде, я приказал выбрать старшин и временное управление. В тот же день прибыл ко мне, от племени эрсаринских туркмен, выбранный ими ханом, Гельды-хан с прошением от племени о принятии оного в русское подданство. Гельды-хану я отвечал, что об этом теперь не время думать, прошение же эрсаринцев я представлю на благоусмотрение высщего начальства, а они сами пусть покамест только прекратят аламаны и будут жить спокойно. 26-го марта отправил письмо к Наиб-Салару, в котором пишу, что к причинению поражения, нанесенного его войскам, я был вынужден неисполнением моего справедливого требования, но отнюдь не желанием открытия враждебных действий против афганцев; никакой вражды и теперь не желаю.

Из Ак-Рабата и Зюльфагара я получил известия 27-го марта о совершенном очищении афганцами и этих пунктов. Сего числа отправляюсь в Серахс, через Кала-и-Мор, Хан-Гоуз, Адам-Елен и Пули-и-Хатун. Командующей войсками, Генерал-лейтенант Комаров.

Приложения к N.115. (В переводах)

А.

Г. Командующему русскими войсками.Пенждэ 14-го (26 го) марта 1885 г.Г. Полковник,

Наиб-Салар, командующий афганскими войсками, уведомил меня, что Вы выражали желание повидаться со мною. С своей стороны, я очень желал бы иметь с вами объяснение, которое могло бы повести к выяснению нашего взаимного положения. Поэтому я буду к Вашим услугам, в ожидании, что Вы благоволите назначить мне удобный для вас час.Имею честь просить Вас, г. Полковник, принять уверение в моем глубочайшем уважении. Ч. Э. Иэт, Капитан, политический агент Ее Великобританского Величества

В.

От Подполковника Закржевского Капитану Иэту.

Г. Капитан. Имею честь сообщить Вам, что, хотя никто из командующих русскими отрядами не просил о свидании, но что, тем не менее, я прибуду к пяти часам к мосту Даш-Кепри и мне будет весьма лестно познакомиться с Вами. Имею честь просить Вас, г. Капитан, принять уверение в моем глубочайшем уважении.Н. Закржевский Генерального штаба Подполковник

С.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пендждэ, 27-го (15-го) марта 1885 г

Г. Полковник, Вчера я имел честь объяснить Вам положение, в котором мы здесь находимся, равно как и наши инструкции, предписывающая нам охранять, насколько от нас зависит, спокойствие и status quo и, тем самым, содействовать облегчению щекотливых переговоров, начатых между обоими правительствами. Полученные наши из Лондона известия, которые я сообщил вам, указывают, что ваше Правительство разделяет мнение Британского Правительства и готово, с своей стороны, облегчить переговоры сохранением status quo. Известие о таком соглашении побудило меня откровенно сказать Вам, в чем состоят наши затруднения, и просить Вас об обязательном содействии нашим усилиям на пользу того, что представляется общим интересом обоих правительств. Так как Вы заметили, что некоторые афганские посты слишком выдвинулись вперед, то я посоветовал Наиб-Салару отозвать все посты, расположенные по ту сторону черты, которая была занята во время прибытия ваших всадников в Кызыль-Тепе. Предложение мое он принял хорошо, и я надеюсь; что Афганцы не причинят Вам никаких неприятностей. Теперь я считаю своих долгом Вас уведомить, что Афганцы получили от Эмира приказание, как только сделана будет попытка заставить их очистить занимаемую ими ныне позицию, открыть огонь, хотя бы только для того, чтобы обозначить начало активных враждебных действий. Я вполне понимаю, что, с военной точки зрения, к обстоятельству этому вы отнесетесь довольно равнодушно; но, с политической точки зрения, дело представляется в совершенно ином виде, и столкновение, как бы оно ни было незначительно, не замедлит прискорбным образом помешать переговорам, успешного окончания которых мы так желаем. Я не совсем хорошо понял, получили ли уже Вы то известие, о котором я упоминал вчера, а потому спешу послать Вам перевод полученной телеграммы. Доктор Оуэн, которого я имел честь представить вам вчера, просит меня сказать Вам, что он предоставляет себя в полное ваше распоряжение, на случай, если бы Вам понадобились его услуги. Он один из лучших наших медиков и один из первых окулистов своего времени; если бы в Вашем лагере не оказалось специалиста, он мог бы быть Вам полезен. Имею честь просить Вас, г. Полковник, принять уверение в глубочайшем моем почтении. Ч. Э. Иэт, Капитан, политический агент Ее Великобританского Величества.

Телеграмма Лорда Гранвилля Генералу Лемсдену от 17-го (5-го) марта 1885 г.

Русский Министр Иностранных Дел уверяет нашего Посла, что русские войска не пойдут далее занимаемых ими ныне позиций, если только Афганцы не подвинутся вперед и не аттакуют и если, равным образом, не возникнет какого-нибудь чрезвычайного события, как например беспорядков, в Пендждэ. Русский Министр прибавляет, что посланы точные приказания не вызывать столкновений, но избегать его всеми возможными средствами. Приказания эти будут еще повторены. С подлинным верно: Лассё, Капитан, политический агент.

D.

От Подполковника Закржевского Капитану Иэту. 16-го (28-го) марта 1885 г.

Г. Капитан, Спешу поблагодарить Вас за обязательное сообщение известий копии с депеши Лорда Гранвилля. Прошу Вас передать мою искреннюю благодарность г. доктору Оуэну за его предупредительность; но, в настоящую минуту, мы, благодаря Бога, не встречаем надобности обращаться к его искусству. При всем том я буду счастлив пожать ему руку при первом свидании. Я представил Командующему Закаспийским отрядом русских войск, Генералу Комарову, подробный доклад о нашем последнем свидании, равно как и о письмах, которые Вам угодно было адресовать мне. Его Прев - ство разрешил мне уведомить Вас, г. Капитан, что он вовсе не имеет намерения начинать враждебные действия против Афганцев, если они не вынудят его к тому, перейдя в наступление; но он считает безусловно необходимым пригласить Афганцев отодвинуть свои посты, которые, продолжая выдвигаться вперед, ставят его в необходимость принять серьезные меры, чтобы заставить их отойти и, таким образом, уменьшить вероятность столкновений. Если Афганцы пожелают убрать свои аванпосты с левого берега Кушка, равно как и с правого берега Мургаба, то он может положительно отвечать за их безопасность, так как ни одному русскому солдату не будет дозволено перейти через Кушк. Позволяю себе присовокупить несколько слов, чтобы сообщить Вам, милостивый государь, мой личный взгляд на последния события. Постоянно изменяя линию своих аванпостов, Афганцы отнимают у нас всякую возможность сохранить status quo, в поддержании которого мы были бы счастливы помочь Вам при иных обстоятельствах. В депеше Лорда Гранвилля сказано, что русские войска не пойдут далее занимаемых ими ныне позиций, если только Афганцы не подвинутся вперед, и т. д., что вполне согласно с полученными нами приказаниями. Я нахожу, что образ действий Афганцев, нарушающий помянутое условие, является довольно оригинальным средством к тому, чтобы не вызывать столкновений. Прошу Вас, милостивый государь, принять уверение в моем глубочайшем уважении. Н. Закржевский Подполковник.

Е.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пендждэ, 28-го (16-го) марта 1885 г.

Г. Полковник, Я должен поблагодарить Вас за сегодняшнее любезное письмо и спешу ответить на него выражением благодарности за то, что вы оказали мне честь сообщив Его Превосходительству г. Генералу Комарову о результатах нашего объяснения. Я поспешил сообщить начальнику афганских войск, что Вы упрекаете его в неправильных действиях, непригодных для того, чтобы предотвратить столкновение. В ответе своем он сослался на экскурсию г. Полковника Алиханова, которую он находит довольно странною, и утверждал, что движение двух рот ваших войск вдоль правого берега Мургаба вызвало необходимость, с военной точки зрения, постановки на этом берегу наблюдательного поста. Взвесив все надлежащим образом, я полагаю, г. Полковник, что было бы гораздо легче на словах обсудить дела, о которых упоминается в письме вашем, и мне кажется, что новое свидание было бы лучшим средством придти к удовлетворительному результату. Поэтому я надеюсь, что Вы сделаете мне честь принять небольшой завтрак, который доставит нам удовольствие вновь повидаться с Вами и с некоторыми из тех лиц, с которыми мы имели удовольствие на днях познакомиться. Завтра, в воскресенье, в три часа пополудни, я буду несколько впереди Пули-Хишти (Даш-Кёпри); но, если этот час и это место для Вас неудобны, прошу Вас назначить мне день, час и место по вашему благоусмотрению. Я буду безусловно к вашим услугам, и, вместе с моими сотоварищами, надеюсь, что Вы найдете возможным доставить нам удовольствие нового свидания. Имею честь просить Вас, г. Полковник, принять уверение в глубочайшем моем уважении. Ч. Э. Иэт, политический агент, Капитан Ее Британского Величества.

F.

От Подполковника Закржевского Капитану Иэту.

17-го (29-го) марта 1885 г.

Г. Капитан. В ответ на любезное письмо ваше, спешу Вас уведомить, что я готов прибыть на назначенное Вами место и в назначенный час. Мне кажется, что было бы лучше пригласить к участию в наших переговорах кого-нибудь из начальников афганских войск. Прошу вас, милостивый государь, принять уверение в моем глубочайшем уважении. Подполковник Закржевский

G.

Перевод с персидского.

От Генерал-Лейтенанта Комарова Теймур-Шах-Хану, Наиби-Саляру,

Командующему афганскими войсками.

Даш-Кёпри, 17-го марта 1885 г.

Требую, чтобы сегодня до вечера все подчиненные вам военные чины до единого возвратились в прежния стоянки свои на правый берег р. Мор (Кушк), чтобы посты ваши на правом берегу Мургаба не спускались ниже соединения рек. Переговоров и объяснений по этому вопросу не будет. Вы обладаете умом и проницательностью и, вероятно, не допустите, чтобы я свое требование привел в исполнение сам. Командующий войсками Закаспийской области, Генерал-Лейтенант Комаров.

Н.

Перевод с персидского.

От Наиби-Саляра Генерал-Лейтенанту Комарову.

29 (17) марта 1885 г.

Его Превосходительству, храброму и отважному господину Генералу-бехадуру (Бехадур (храбрый, герой) - почетный титул, даваемый в Индии сановникам). Да увеличится его расположение! Сегодняшнее письмо Ваше относительно отступления и движения батальонов, караулов и проч. мною получено. Так как я получил от его Прев - ства господина гератского Наиб-Уль-Гукуме инструкцию и приказание во всех отношениях советоваться с господином капитаном-бехадуром Иэт, назначенным со стороны его Прев - ства господина генерала-бехадура сэр Питер Лемсдена, Комиссара пограничной Комиссии, то, согласно этому приказанию гератского Наиб-Уль-Гукуме, я дал прочесть письмо ваше господину капитану Иэт. После рассмотрения письма Вашего, г. капитан имел свидание с господином полковником Закржевским и происходившие между ним и г. полковником переговоры г. капитан объяснил мне в подробности. Да будет известно Его Превосходительству, что я обязан душою и сердцем исполнять последовавшие от Его Светлости господина Эмира приказания и что я ни под каким видом не могу противодействовать повелениям моего Государя. Само собою разумеется, в некоторых маловажных действиях, каковы движение и изменение отдельных передовых разъездов и караулов, расположенных перед фронтом войск обоих государств, я согласен сходиться с его Превосходительством Генералом Комаровым, господином старшим офицером русского государства, дабы из за таких маловажных дел не произошло столкновений.12 Джемади-сани 1302 г. Гиджры. Теймур-Шах Хан Наиб-Саляр Гератских и Пендждинских войск.

Перевод с персидского.

От Генерал-Лейтенанта Комарова Наиби-Саляру.

17-го марта 1885 г.

Уважаемому, отважному и благородному. Ответ ваш получил. В видах сохранения дружественно-соседских отношений, считаю необходимым объяснить, что маловажные изменения передовых постов и разъездов я, в силу данной мне моим правительством задачи, могу допускать только в виде исполнения сегодняшнего письма моего, в коем объяснены мои предложения. Хотя советники ваши, о которых вы пишете, видимо стараются разорвать дружественные наши отношения, при всем том я повторяю, что если только не будут удалены на ту сторону р. Кушка караулы и посты, то обстоятельство это не повлечет за собою хороших последствий, в чем, после сего вторичного письма своего, я слагаю с себя всякую ответственность, ибо честь и высокое положение России не могут допустить, чтобы невраждебно-расположенный лагерь войск ее был обхвачен дерзко-враждебными постами и разъездами. Да поможет вам Господь в разрешении этого дела и установлении, вместо вражды, дружественно-соседских отношений, дабы не пришлось раскаяться в том, что Вы слушались бесполезных советов посторонних лиц. Выбор между дружбою и враждою зависит от вас самих. Командующий войсками, Генерал-лейтенант Комаров.

J.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пенждэ, 30-го (18-го) марта, 1885 г.

Г. Полковник, Доктор Оуэн просит меня написать вам, чтобы предложить его услуги, в случае, если у вас раненых больше чем вашим медикам под силу. Если вы примете его предложение, прошу вас прислать ему конвой из ваших туркмен. Имею честь просить вас, г. Полковник, принять уверение в моем глубочайшем уважении. Ч. Э. Иэт, Капитан, политический агент Ее Британского Величества.

К.

От Капитана Иэта Подполковнику Закржевскому.

Пендждэ 30-го (18-го) марта 1885 г.

Г. Полковник, Позвольте мне просить Вас назначить мне свидание и сказать вам, что, при настоящих обстоятельствах, положение наше не безопасно и что мы просим вас о покровительстве и конвое. Имею честь просить вас, г. Полковник, принять уверение в моем глубочайшем уважении. Ч. Э. Иэт, Капитан, политический агент.

L.

Перевод с персидского.

От Генерал-Лейтенанта Комарова Наиби-Саляру.

Даш-Кёпри, 25-го марта 1885 г.

Высокостепенному, славному и благородному. После добрых пожеланий, считаю необходимым уведомить Вас, что попавшие, из состава вверенных Вам войск, в плен люди, снабженные продовольствием и деньгами на дорожные расходы, освобождены и отправились на места своего жительства; что семнадцать человек раненых приняты в госпиталь на лечение и, по мере выздоровления, будут освобождены и отправятся к вам, и что все убитые похоронены с помощью мусульман, согласно правилам шариата. Что касается всего этого, то вы можете быть спокойным, ибо я с самого начала вовсе не имел намерения входить в столкновение и воевать, а лишь домогался исполнения моего справедливого требования и в результате, в пределах того же требования, расположил лагерь по ту сторону реки, оставаясь с подданными и войсками афганскими всегда в добрых и дружественных отношениях, без всяких враждебных целей. Командующий войсками, Генерал-Лейтенант Комаров.

N. 99.

От Генерал-Лейтенанта Комарова

Генерал-Адъютанту Обручеву.

ТЕЛЕГРАММА.

(Получено 12-го апреля 1885 г.)

Серахс, 6-го апреля 1885 г.

Телеграмма, запрещавшая занятие Пенджэ, получена мною 11-го марта; командуя лично передовым отрядом, я не объявлял в общее сведение. Подполковник Закржевский, с моего разрешения, разговаривал, переписывался с английскими офицерами совершенно частно. Я не признал за ними права вести оффициальные переговоры и с своими требованиями обращался непосредственно к Командующему афганским отрядом. Подполковник Алиханов с одною сотнею Туркмен ездил по направлению к Мор-Кала по нашему берегу; пробраться в Пенджэ не имел даже в виду; днем идти с сотнею, вооруженною одними саблями, в тыл четырех тысячного отряда не мыслимо. На высоту правого берега Мургаба ходила только одна рота; она даже не поравнялась с нашими постами левого берега; когда Афганцы начали наступление, то она, согласно данного приказания, вернулась в лагерь. При постоянных передвижениях, на сотни верст, я лишен возможности аккуратно представлять периодические донесения, но о всем; заслуживающем внимания, доношу по возможности. Необыкновенные разливы рек и каналов прервали сообщения, переправы возможны лишь для искусных пловцов. Нового нет ничего. Генерал-Лейтенант Комаров.

N. 107.

От Генерал-Лейтенанта Комарова

Генерал-Адъютанту Обручеву.

ТЕЛЕГРАММА.

(Получено 21-го апреля 1885 г.).

Серахс, 19-го апреля 1885 г.

Возражения Генерала Лемсдена не опровергают сущности фактов, изложенных в моей телеграмме, а только изменяют их смысл натянутыми толкованиями. В дополнение моего донесения, посланного с Подполковником Закржевским, считаю нужным донести, что позиция Афганцев на высоком правом берегу Кушка совершенно обеспечивала их от атаки, как прикрытая двумя реками; берег Кушка обрывист, вода была большая. Переход Афганцев на левый, низменный берег, оставляя в тылу проходимую лишь по одному мосту реку, никоим образом нельзя признать за желание усилить позицию; напротив, он, в связи с охватыванием наших флангов, несомненно указывал на намерение при первом удобном случае коварно напасть на наш малочисленный отряд и истребить его. Об этом намерении доходили до меня слухи. Для приведения его в исполнение, Афганцы ждали прихода 18-го марта кавалерии из Герата и 1000 завербованных вооруженных Сарыков. Эти обстоятельства, в совокупности с другими, известными из моих донесений и объяснений, не дозволяли мне терять время в бесполезных переговорах. Я счел себя обязанным категорически потребовать немедленного удаления Афганцев на их первую позицию и привести это требование в исполнение. Генерал-Лейтенант Комаров.

N. 155.

От Тайного Советника Стааля Тайному Советнику Влангали.

Лондон, 31 августа 1885 г.

Имею честь препроводить при сем к Вашему Прев - ству экземпляр протокола, подписанного мною 29 августа (10 сентября) совместно с Лордом Сольсбери в подтверждение состоявшегося между обоими Кабинетами соглашения по предмету определения границы Афганистана от Ходжа-Салеха до Герируда. Я не считаю нужным входить здесь в мелкие подробности наших последних переговоров, касавшихся различных постановлений протокола. Г. Лессар, которому я вверяю настоящую экспедицию, более чем кто либо в состоянии восполнить этот пробел. Ему я предоставляю передать Вашему Прев - ству все те сведения, которые Вы пожелаете получить, как по предмету включенных в протокол определений, так и вообще относительно продолжительным переговоров по настоящему вопросу, в которых ему пришлось принять деятельное участие. Примите и проч. Стааль.

Приложение к N.155.

ПРОТОКОЛ.

Нижеподписавшиеся Его Прев - ство Георгий Стааль, Чрезвычайный и Полномочный Посол Его Величества Императора Всероссийского при Ее Британском Величестве и пр. и пр., и Маркиз Сольсбери, Кавалер благороднейщего Ордена Подвязки, Главный Статс-Секретарь для Иностранных Дел Ее Британского Величества и пр. и пр., собрались с целию изложения в настоящем протоколе нижеследующего соглашения, состоявшегося между Его Величеством Императором Всероссийским и Ее Величеством Королевою Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии:

I.

На основании состоявшегося соглашения, афганская граница между Гери-Рудом и Оксусом будет проведена следующим образом: Граница, имея исходный пункт на Гери-Руде в двух приблизительно верстах ниже Зульфагарской башни, направится к пункту К по обозначенной на приложенной к протоколу карте N.1 и красной черте таким образом, чтобы расстояние между нею и гребнем откоса западного ущелья (включая в оное гребень, обозначенный буквами L M N северной ветви того же ущелья) не было нигде менее 3,000 английских футов.

От пункта К граница направится по гребню высот, окаймляющих с севера второе ущелье и перережет ущелье это несколько западнее его разветвления, в расстоянии приблизительно 850 сажень от пункта, где сходятся дороги из Адам-Елана, Кунгруели и Ак-Рабата.

Далее граница будет следовать по вершине высот до пункта Р, обозначенного на приложенной к протоколу карте N.2.

Затем она примет юго-восточное направление, почти параллельное дороге в Ак-Рабат, пройдет между соляными озерами, обозначенными буквами Q и R и находящимися на юге от Ак-Рабата и севернее Суме-Кехриза, и, оставляя Суме-Кехриз Афганцам, направится на Ислим, где граница перейдет на правый берег Егри-Гёка, оставляя Ислим вне афганской территории.

Далее граница будет следовать по вершинам холмов, окаймляющих правый берег Егри-Гёка, оставляя Чемени-Бид вне афганской границы. Таким же образом она направится по вершинам холмов, окаймляющих правый берег Кушка, до Хаузи-Хана.

От Хаузи-Хана граница направится почти по прямой линии к пункту на Мургабе, на севере от Меручага, определенному таким образом, чтобы за Россиею оставались обрабатываемые Сарыками земли и их пастбища.

Под условием применения того же принципа как к Туркменам, подданным России, так и к подданным Эмира Афганистана, граница на востоке от Мургаба направится по черте проведенной по северной стороне долины Кайсора и по западной стороне долины Сангалака (Аби-Андхой) и, оставляя Андхой на востоке, примкнет к Ходжа-Салеху, на Оксусе.

Разграничение пастбищ, принадлежащих населениям обеих сторон, будет предоставлено Коммисарам. В случае же если бы между ними не состоялось соглашения, разграничение будет произведено обоими Кабинетами на основании карт, изготовленных и подписанных Коммисарами.

Для большей ясности главные пункты пограничной черты обозначены на приложенных к настоящему протоколу картах.

II.

На основании состоявшегося соглашения, Правительства Его Величества Императора Всероссийкого и Ее Величества Королевы Соединенного Королевства Великобритании и Ирландии назначат немедленно Коммисаров, которые приступят к рассмотрению и обозначению на месте подробностей афганской границы, определенной в предшествовавшей статье.

Один Коммисар будет назначен Его Величеством Императором и один Ее Величеством Королевою. Конвои Коммисии будут состоять не более как из 100 человек с каждой стороны и никакое увеличение не может быть допускаемо помимо соглашения между Коммисарами. Коммисары съедутся в Зульфагаре чрез два месяца со дня подписания настоящего Протокола и немедленно приступят к проведению границы согласно предшествующим постановлениям.

Разграничение начнется от Зульфагара и, тотчас после съезда Коммисаров и начала работ, нейтрализация Пендждэ будет ограничена округом, заключающимся между чертою, проведенною с севера, от Бенди-Надири до Бурджи-Ураз-Хана, и чертою, проведенною с юга, от Меручага до Хаузи-Хана, при чем русские и афганские посты будут расположены: первые - в Бенди-Надири, а вторые - в Меручаге. Коммисары обязаны будут окончить свои работы как можно скорее.

III.

При определении границы, помянутые Коммисары, сообразуясь, насколько возможно, с описанием ея, изложенным в настоящем Протоколе, а равно с обозначенными на приложенных к оному картах пунктами, будут принимать как следует в соображение условия местностей, а также потребности и благосостояние местных населений.

IV.

По мере того, как будут подвигаться работы по разграничению, обе стороны будут иметь право учреждать по границе посты. 5. На основании состоявшегося соглашения, помянутые Коммисары, по окончании возложенных на них работ, изготовят и подпишут карты, которые они и сообщат своим Правительствам.

В удостоверение чего нижеподписавшиеся, будучи на то надлежащим образом уполномочены, подписали настоящий Протокол и приложили к оному гербов своих печати. Учинено в Лондоне, 10-го сентября 1885 г. (М. П.) Стааль. (М. П.) Солсбери.

"Вакханский мешок" - защита от политического проникновения, главной угрозы возможных успехов русских. Ней Елиас.
Работа совместной Афганской пограничной комиссии из-за многочисленных разногласий затянулась до лета 1887 года, когда наконец были окончательно подписаны протоколы, касающиеся всех поселений, за исключением расположенных в восточной части границы. При этом русские сохранили за собой Панджшех, который 'разменяли' с Абдур Рахманом, уступив афганской стороне находящийся западнее стратегический перевал, который ему и его британским советникам хотелось взять под свой контроль. В очередной раз русские показали себя мастерами совершившегося факта и получили примерно то, что и хотели (даже если их генералы были недовольны ограничениями, связанными с фиксированной границей).

Очень приблизительно новая граница прошла по первоначальной линии, согласованной в 1873 году, если не считать изгиба на юг в районе Панджшеха, который серьезно приблизился к Герату. Войну удалось предотвратить. Кроме того, англичане решительно дали понять русским, что любое дальнейшее продвижение к Герату будет расценено как объявление войны. При всем этом многие комментаторы были далеко не убеждены, что что-либо сможет надолго остановить продвижение русских. Тем не менее история доказала их неправоту.

Прошло почти столетие, прежде чем русские войска и танки зимой 1979 года пересекли Оксус и вошли в Афганистан. Но дальше к востоку, в районе Памира, границу еще нужно было устанавливать. Это касалось той пустынной области, где сегодня проходит граница между Афганистаном и Пакистаном: теперь на ней сосредоточились интересы, которые, в свою очередь, в течение последующих десяти лет подталкивали Британию и Россию к военным и политическим демаршам друг против друга. Но на самом деле события уже развивались не по прежним схемам, что неизбежно повлияло на дальнейшие изменения в правилах игры.

В ходе панджшехского кризиса, в зависимости от точки зрения, деятельность правительства Гладстона характеризовалась и как 'совершенное искусство управлять государством', и как 'прискорбная нерешительность', и даже как 'постыдная капитуляция' - так выразился один комментатор. Многие из британских избирателей, очевидно, придерживались последнего суждения, тем более что это произошло вскоре после гибели в Хартуме Гордона, ответственность за которую полностью возлагали на правительство.

В результате в августе 1886 года к власти вернулся кабинет тори, теперь под началом лорда Солсбери, человека, весьма озабоченного обороной Индии. В значительной степени именно благодаря отважным путешественникам, таким, как Джордж Хейуорд и Роберт Шоу, британцы наконец осознали уязвимость перевалов, пересекающих Памир, Гиндукуш и Каракорум на севере Индии. Но несмотря на их отчеты об изысканиях и путешествиях и на краткую разведку, предпринятую в 1874 году отрядом под руководством сэра Дугласа Форсайта, в военном отношении о далеком севере Индии, регионе, где она граничила с Афганистаном и Китаем, известно было очень немного.

А в это время русские исследователи, все те же военные, уже были заняты составлением карт и изысканиями на этой обширной безлюдной земле, расположенной намного южнее Оксуса. Сообщалось, что по крайней мере один русский генерал разрабатывал планы вторжения в Кашмир через Памир. Желая исправить это упущение, летом 1885 года отряд британских военных исследователей был послан в этот район для изучения и картографирования широкой полосы территории, простирающейся от Читрала на запад, к Хунзе, и дальше на восток.

Одна из неотложных задач состояла в том, чтобы исследовать перевалы, ведущие на север к верховьям Оксуса, и окончательно дать ответ на мучительный вопрос: представляют ли они реальную угрозу для обороны Индии? Руководил отрядом полковник Уильям Локхарт, весьма уважаемый офицер из отдела разведки Макгрегора, которому позднее было суждено стать главнокомандующим индийскими вооруженными силами. Его сопровождали еще три офицера, пять местных топографов и военный эскорт. За остаток того года и несколько первых месяцев следующего им предстояло нанести на карту 12 000 квадратных миль ранее не изученной территории по ту сторону северной границы Индии.

В написанном по возвращении объемистом отчете Локхарт доказывал, что существовавшие прежде опасения в отношении данного региона, и в частности перевала Бархил, были преувеличены, хотя вспомогательная российская атака по эту сторону Памира все-таки возможна - для поддержки полномасштабного вторжения, осуществляемого через Хайбер и Болан. Памирские перевалы каждую зиму засыпаны снегом; летом многочисленные реки превращаются в бушующие потоки, так что этот район уязвим только в течение короткой весны и осени. Но и тогда, если планируется задействовать крупные силы, включая артиллерию и другое тяжелое оборудование, и доставлять припасы, вначале следует построить военную дорогу.

По мнению Локхарта, более подходящей стратегией является использование четырех небольших высокомобильных подразделений. Предварительное обследование Локхартом ведущих на север перевалов заставило предположить, что такие силы, вероятнее всего, прибудут через Читрал. В регионе, где полностью отсутствуют шоссе и железные дороги, потребуется некоторое время, чтобы британские войска могли добраться до места, а затем адаптироваться к местным условиям, чтобы сражаться не хуже туземных воинов Читрала. С полного одобрения вице-короля Локхарт подписал оборонительное соглашение с правителем Читрала Аман-аль-Мулюком, которого когда-то подозревали в соучастии в убийстве Хейуорда. В обмен на щедрую субсидию плюс гарантии, что трон навсегда останется за его семейством, правитель обязался заставить своих воинственных соплеменников держать оборону против продвигающихся российских сил, пока не подоспеют британские войска.

Эта рекогносцировка Локхарта была не единственной поездкой на передовую, санкционированной в то время лордом Дафферином. Как только либеральное правительство пало, табу на отправку офицеров и политиков в миссии, расположенные по ту сторону индийской границы, были сняты.Особенно тревожился вице-король за Синьцзян, где появились русские, значительно опередившие британцев. Согласно Санкт-Петербургскому соглашению, которое оставляло Кульджу (Или) за Китаем, последний согласился на открытие русского консульства в Кашгаре.

На этот пост Санкт-Петербург выбрал грозного типа по имени Николай Петровский. Воинственный англофоб,' Петровский поклялся любой ценой не допустить ни коммерческого, ни политического проникновения в Синьцзян англичан. За три года исключительно благодаря силе своего характера он сделался фактическим правителем Кашгара, наводил страх на запуганных китайских чиновников и терроризировал мусульманское население. Китайцы, прекрасно осознающие, что ближайшие российские гарнизоны стоят у самой границы, пребывали в состоянии постоянного беспокойства по поводу возможной аннексии Санкт-Петербургом, чем российский консул не брезговал им угрожать. В деловых отношениях с ним китайцы были чрезвычайно осторожны, чтобы ничем его не оскорбить и не дать русским никаких оснований для аннексии Кашгара.

Могущество Петровского серьезно увеличивал тот факт, что там не было никакого британского представителя. Поле боя оставалось за ним, и он твердо намеревался это положение сохранить. Лорд Дафферин был настроен прекратить монополию Петровского в Кашгаре прежде, чем она распространится на весь Синьцзян. Для начала вице-король хотел получить для индийских торговцев равные с их российскими конкурентами права. Хотя рынок был гораздо менее емким, чем когда-то предполагали, он существовал и был завален дешевыми, но дрянными российскими товарами, которым не было альтернативы. Дафферин также хотел разместить там постоянного индийского правительственного чиновника. Видимой функцией чиновника была бы охрана интересов живущих в Синьцзяне граждан Британской Индии, в основном индусских ростовщиков и членов их семей. Реальной же функцией резидента стало бы пристальное наблюдение за Петровским, предоставление отчетов относительно его и любых российских действий в регионе. Сейчас это неофициально проделывал инициативный молодой шотландский коммерсант Эндрю Далглиш, регулярно разъезжавший между Лехом и Кашгаром. Вице-король хотел поставить дело на более прочную основу.

Человеком, избранным Дафферином для попытки обеспечить Британии равные с Россией права в Кашгаре, стал опытный политический советник и среднеазиатский путешественник с оригинальным именем Ней Елиас. Он работал в качестве представителя индийского правительства в Лехе, где уже шесть лет собирал политические и другие сведения у путешественников, прибывающих из всех уголков Средней Азии, особенно из Кашгара и Яркенда. Далглиш был одним из его основных и самых надежных источников. Вице-король попросил британскую дипломатическую миссию в Пекине получить для Елиаса дипломатическую аккредитацию и сделать так, чтобы в Кашгаре его принял старший китайский представитель для обсуждения вопросов британского представительства и прав торговли. К чрезвычайному раздражению Дафферина, китайцы на запрос ответили отказом, утверждая, что объем торговли между Индией и Синьцзяном слишком мал, чтобы оправдать специальные переговоры или какие-то соглашения. Тем не менее они согласились выдать Елиасу паспорт, хотя тот не давал ему никакого дипломатического статуса.

Было два возможных объяснения этого отказа.Во-первых, Пекин все еще с горечью вспоминал британские попытки заключить союз с Якуб Беком во времена его правления в Синьцзяне. Во-вторых, коварный Петровский с обычным сочетанием угроз и взяток интенсивно давил на китайцев, чтобы не допустить приезда Елиаса. Несмотря на это препятствие, вице-король приказал, чтобы Елиас даже без дипломатической аккредитации отправился на место, лично выяснил состояние коммуникаций через Каракорум и установил, какую угрозу они могли бы представлять Британской Индии. Но не успел еще Елиас покинуть Лех, как из Кашгара поступила вторая порция дурных вестей. Китайские власти потребовали отъезда Далглиша на том основании, что у него нет визы. Раньше они не только закрывали на это глаза, но и всегда приветствовали Далглиша. По мнению Эндрю, за этим изгнанием стояли происки российского консула. Это было плохим предзнаменованием для собственных перспектив Елиаса.

Наконец он выехал, но добрался только до Яркенда. Встречал его там почетный караул, но Елиас обнаружил, что старший китайский представитель - амбан - относится к нему откровенно враждебно. Когда же ему, несмотря на выданный китайской стороной паспорт, не разрешили посетить Кашгар, Елиас понял, что надежды на переговоры, столь ожидаемые вице-королем, напрасны. Заодно он узнал и о третьей возможной причине отказа китайцев от переговоров. В прежние времена они бы приветствовали британское присутствие в Кашгаре, чтобы противостоять чрезмерному влиянию Петровского. Но теперь, получив болезненный опыт постоянного общения с задиристым жителем Запада, они решили, что еще один окажется точно таким же, и не желали нести двойное бремя. Хотя миссия оказалась прерванной, Елиас не собирался возвращаться из Яркенда с пустыми руками, не воспользовавшись возможностью самому проверить различные политические и военные аспекты сведений, которые прежде зачастую поступали из сомнительных источников на базарах Ладака.

Вице-король надеялся, что в случае российского вторжения в Синьцзян или даже в Восточный Памир между Британией и Китаем возможны некоторые виды военного сотрудничества для противостояния агрессии. Предполагалось, например, что офицеров индийской армии можно использовать в качестве советников или даже командиров китайских частей. Первый же взгляд на почетный караул у въезда в Яркенд вместе с последующими наблюдениями показал Елиасу безнадежность этой затеи. Плохо вооруженные, плохо обученные и недисциплинированные вояки сутулились, болтали, шутили, ели фрукты и громко обсуждали вид и поведение 'чужеземного дьявола'. 'И эти люди, - с раздражением отметил Елиас в своем дневнике, - просят нас объединиться с ними против русских. О, Боги!'. Но Елиасу были поставлены и другие задачи.

Вице-король надеялся, что на обратном пути в Индию он сможет проехать через Восточный Памир и верховья Оксуса, включая регионы, которые не исследовала и не описала экспедиция Локхарта. Китайцы, имевшие определенный интерес к этой заброшенной области, где сходились территории России, Афганистана и Кашмира, никаких возражений не выдвигали. В дополнение к изучению этих ранее неизведанных (кроме как русскими) пространств Елиаса попросили разузнать все возможное о признанных там на местном уровне границах - русских ли, китайских ли, афганских или просто племенных. Наконец, он должен был исследовать спорный промежуток неразграниченных и пока еще не востребованных земель, расположенных между восточной частью Афганистана и западной частью Синьцзяна.

Первым об их существовании сообщил сэр Дуглас Форсайт после своей миссии ко двору Якуб Бека: последующая разведка была там предпринята двенадцать лет назад. Руководители обороны Индии надеялись, что русские не появятся там раньше, чем будут приняты меры безопасности. На выполнение всех задач, многие из которых пришлось решать в разгар зимы, ушло семнадцать месяцев. За это время, преодолевая болезнь, Елиас проехал 3000 миль и исследовал не менее сорока перевалов. Его мнение совпало с мнением Локхарта: русские вряд ли осуществят полномасштабное вторжение через регион, не способный прокормить большую армию. Иное дело - политическое проникновение, и в нем он видел главную угрозу возможных успехов русских в этом далеком северном регионе. Что же касается уязвимого промежутка между афганской и китайской границей, Елиас рекомендовал убедить эти страны соединить границы, превращая, таким образом, любые российские вторжения в их нарушения.

В этом Елиас и Локхарт были полностью солидарны. Однако в вопросе о том, как лучше всего удержать русских подальше от Читрала, солдат и политик кардинально разошлись. Правителя Читрала, с которым Локхарт только что подписал соглашение, Елиас считал совершенно ненадежным типом. На него нельзя было полагаться, особенно если его станут уговаривать русские. 'Никакие гарантии, данные подобными безответственными дикарями, ничего не стоят', - предупредил Елиас. Единственный способ предотвратить подкуп нового британского союзника русскими, считал он, - это крепкие гарнизоны на южной границе Читрала (см. приложение: карта "Вакханский мешок"), чтобы угроза с тыла была большей, чем с фронта.

Такие различия во мнениях между недолюбливающими друг друга военными и политиками не были новостью для вице-короля. Куда больше, чем проблема Читрала, беспокоила руководителей обороны Индии Транскаспийская железная дорога. Русские инженеры словно по тревоге продвигали на восток магистраль, явно способную перевозить войска и артиллерию. Работы на этой линии начались в 1880 году по приказу генерала Скобелева, когда тот готовился к наступлению на Геок-Тепе. Сначала он смотрел на нее как на средство доставки от каспийского порта Красноводск через пустыни боеприпасов и снаряжения. Предполагалось построить легкую узкоколейку, по которой тяжелые грузы можно буксировать хоть механической тягой, хоть верблюдами и которую можно наращивать по мере продвижения войск. Однако вскоре приняли решение строить более престижную стационарную железную дорогу. Сто миль стандартной железнодорожной колеи из европейской России перевезли через Каспий. Для укладки сформировали специальный железнодорожный батальон под командованием генерала. Скобелев оказался расторопнее железнодорожных строителей и штурмовал Геок-Тепе, не дожидаясь их. А железная дорога продвигалась по мере усмирения туземных племен и достигла Мерва только через год после его капитуляции перед Алихановым.Угроза войны с Британией за Панджшех привела к формированию второго железнодорожного батальона и быстрому росту темпов строительства. К середине 1888 года она достигла Бухары и Самарканда, и началась работа на заключительном участке маршрута, ведущего к Ташкенту.

Эта железная дорога делает их необыкновенно сильными.И они думают о ее применении в деле. Чарльз Марвин
Среди первых, кто забил тревогу по поводу новой российской железной дороги и ее стратегической угрозы для Индии, был Чарльз Марвин. В 1882 году, когда дорога еще не слишком продвинулась на восток и задолго до панджшехского кризиса, он предупреждал относительно угрозы, которую представляет постройка русскими железной дороги, особенно если русские захватят Герат и существенно укрепятся там, продлив дорогу до него. На это, утверждал он, российским военным инженерам и саперам понадобится всего несколько месяцев. С тех пор вопрос об угрозе Герату стал непременным для всех приверженцев афганского пограничного урегулирования. На случай военных действий (пусть в неопределенном будущем) российская железная дорога была значительно ближе к Герату, чем самая близкая британская. А несколькими годами позже, вскоре после смерти Марвина, русские еще сократили промежуток, продлив сеть железных дорог на юг, значительно далее Панджшеха.

Бросающуюся в глаза слабость индийских приграничных коммуникаций, особенно шоссейных и железных дорог, теперь осознали и в Калькутте, и в Лондоне. Генерал Робертс заявил, что русскому 'железнодорожному окружению' Северной Индии и Афганистана должна противостоять соответствующая строительная программа в пределах индийских границ. Главнокомандующий провел тщательную рекогносцировку на местах и решил, что средства вечно напряженного бюджета обороны Индии лучше потратить на обеспечение возможности переброски войск к угрожаемому сектору границы, а не на строительство фортов и укреплений, которые, возможно, никогда не придется защищать. 'Нам нужны и шоссейные, и железные дороги, - писал он в секретном рапорте вице-королю. - Их не построить тотчас же, но каждая рупия, потраченная на них теперь, вернется к нам в будущем в десятикратном размере... Нет лучшего способа приобщения к цивилизации, чем строительство шоссейных и железных дорог. Возможно, некоторые из тех, что предстоит проложить, никогда не будут востребованы для военных целей, но окажут громадную помощь гражданским властям и администрации страны'.

В дальнейшем, если Абдур Рахман поддастся на уговоры и согласится, Роберте предполагал продлить железную дорогу в Афганистан, с ветками на Джалалабад и Кандагар, и разместить там британские войска. Без этого, как полагал Роберте, русские постепенно займут весь Афганистан, поглощая его кусочек за кусочком, как получилось с Панджшехом. И когда не станет Абдур Рахмана, Санкт-Петербург, вероятно, усилит натиск, добиваясь новых преимуществ. Но даже необходимость продления железной дороги до афганской границы приходилось доказывать с большим трудом: не всякий член Совета Индии был убежден в необходимости таких крупных расходов. Так что, несмотря на непрерывное давление военных, и через несколько лет в пограничье действовало меньше пятидесяти миль железнодорожных путей, хотя сеть шоссе существенно улучшилась.

Интенсивное расширение сети железных и шоссейных дорог, а также телеграфа, которые Робертс считал жизненно важными для обороны Индии, требовало настоятельной поддержки на самом верху. Попросту говоря, нужен был человек, убежденный в реальности долговременной российской угрозы, но еще и обладающий как властью, так и решимостью смести все препятствия и возражения. Личность, определяющая действия правительства. Человек, которому судьбой суждено было все это исполнить, путешествовал тем временем с постоянной скоростью пятнадцать миль в час по российской Центральной Азии, по той самой железной дороге, которая вызывала столько тревоги у Робертса и других военачальников.

Достопочтенный Джордж Натаниель Керзон, молодой и честолюбивый тори-заднескамеечник двадцати девяти лет от роду, летом 1888 года отправился в Среднюю Азию, чтобы лично посмотреть, как там действуют русские, и попробовать понять их намерения относительно Британской Индии, вице-королем которой он решил когда-нибудь непременно стать. Отворотясь от светской жизни Лондона, этот холостяк-аристократ сел в поезд и проехал через Европу в Санкт-Петербург. Затем - в Москву, чьи политические настроения счел нужным для начала оценить, прежде чем направиться на юг страны, на Кавказ. В Баку Керзон сел на старый колесный пароход, бывший воинский транспорт 'Князь Баратынский', и переправился через Каспий в Красноводск.Именно там началась по-настоящему его личная разведка Средней Азии - региона, который стал его пожизненной страстью.

Керзон отправился на восток через пустыни по новой российской железной дороге, эксплуатация которой его так интересовала. Его конечной целью был Ташкент, нервный центр всех российских военных операций в Средней Азии, но маршрут пролегал через Геок-Тепе Ашхабад, Мерв, Бухару и Самарканд. Сначала почти 300 миль колея проходила параллельно и близко к персидской границе. Железная дорога, обладающая высокой пропускной способностью для доставки войск и артиллерии, заметил позже Керзон, представляла для шаха 'дамоклов меч постоянно висящий над его головой'. Дальше к востоку, где рельсы повернули к северу от Мерва в сторону Бухары, она служила подобным же напоминанием о российском военном присутствии вблизи Афганистана и Британской Индии.

Поездка до Самарканда, где к тому времени заканчивалась колея, обычно продолжалась трое суток. Но Керзон не единожды прерывал 900-мильную поездку, сходил, осматривал все, что надо, и садился на следующий поезд. По ходу путешествия он заполнял блокноты тем, что узнавал вблизи самой железной дороги и в населенных оазисах вдоль маршрута. Когда речь заходила об оценке подвижного состава другими словами, о возможностях железной дороги по доставке войск и снаряжения, русские предпочитали отмалчиваться. Трудно было что-то узнать сверх того, что удавалось увидеть собственными глазами. 'Получить точную статистику... от русского, - жаловался Керзон, - не легче чем выжать сок из камня '. Местные власти отлично знали кто он такой, и, конечно же, порекомендовали железнодорожному начальству и кое-кому еще не распускать язык. Тем не менее Керзон смог собрать достаточный материал и о работе Транскаспийской (Закаспийской) железной дороги, и о ее стратегическом значении для Британской Индии, и написать комментарий на 478 страницах, изданный под названием 'Россия в Центральной Азии и англо-русский вопрос'.

Судя по записям, первая остановка произошла в Геок-Тепе, где восемью годами раньше солдаты Скобелева взрывом расчистили путь в громадную туркменскую цитадель а затем перебили множество убегающих жителей. Когда поезд приблизился к бесплодному месту среди пустыни, Керзон увидел разрушенную крепость - глиняные стены периметром почти в три мили, исклеванные пулями и снарядами. Увидел огромный пролом, проделанный миной скобелевских саперов, через который шла на штурм пехота. Поезд на станции Геок-Тепе достаточно долго стоял всего в шестидесяти ярдах от призрачной крепости, так что Керзон смог изучить детали. 'Возле пустынного сооружения все еще можно заметить кости верблюдов, а иногда и людей, - записал он. - Говорят, еще долго после нападения невозможно было ехать по равнине без того, чтобы копыта лошадей на каждом шагу не сокрушали человеческие черепа'. В отдалении он мог видеть холмы, которые служили наблюдательным пунктом Эдмунда О'Донована из 'Дейли Ньюс', свидетеля бегства через равнину побежденных туркмен.

Древний Мерв, когда-то известный во всей Центральной Азии как 'Королева мира', обманул его надежды, утратив все следы своего прежнего величия. Четыре года российской оккупации лишили его всякой романтики и превратили в заурядный маленький гарнизонный городок с магазинами, торгующими дешевыми российскими товарами, и клубом с танцами раз в неделю. Некогда буйные и грозные туркмены были окончательно приручены. Керзон видел многих бывших врагов России в мундирах царской армии - и солдат, и офицеров. 'Ничто не оставило большего впечатления завершенности завоеваний России, - записал он, - чем зрелище этих людей, только восемь лет назад ожесточенных и решительных врагов России на поле боя, а теперь носящих форму ее армии, делающих карьеру на царской службе и пересекающих Европу, чтобы приветствовать Большого Белого Царя как своего властелина'.

Из Мерва поезд целый день тащился среди сурового безлюдья пустыни Каракум - 'самой мрачной пустыни из всех виденных' - и въехал на большой деревянный мост через Оксус. Даже сегодня немногие иностранцы бросают взгляд на эту реку - по столь отдаленной местности пролегает ее русло. Керзон блеснул литературным мастерством, записав: 'В лунном свете мерцала перед нами широкая грудь могучей реки, которая с ледников Памира катится 1500 миль вниз к Аральскому морю'. Возможно, в ту минуту его посетили некие героические и возвышенные видения - нечто наподобие истории из поэмы 'Сухраб и Рустам', в которой повествуется о легендарном персидском воине, который по ужасной ошибке на берегах Оксуса убивает собственного сына. Поезд медленно двигался по скрипучей конструкции, затратив целых пятнадцать минут, чтобы достичь противоположной стороны. Керзон оторвался от размышлений и записал в блокноте, что мост опирался на более чем 3000 деревянных свай, был 2000 ярдов длиной и что потребовалось 103 дня, чтобы его построить. Как ожидалось, скоро его должен был заменить постоянный железный мост стоимостью в 2 миллиона фунтов.

И Бухара, и Самарканд совершенно превзошли все ожидания Керзона. Кроме русских, мало кто видел эти легендарные города Шелкового пути, все еще благоухающие романтикой и тайной. Керзон посвятил немало страниц своей книги описанию их великолепных мечетей, мавзолеев и других прославленных памятников. В Бухаре, где он остался на несколько дней, его как почетного гостя разместили в здании, которое русские официально называли своим посольством. Санкт-Петербург все еще поддерживал видимость того, что эмир является независимым правителем, а не вассалом царя. В самом городе сохранялось незначительное российское присутствие - посол, небольшой эскорт и штат. Однако, чтобы напоминать эмиру о его положении, на расстоянии всего лишь десяти миль размещался российский гарнизон. Якобы для защиты железной дороги. Именно в Бухаре на большой площади перед Ковчегом, как называлась тамошняя цитадель, почти полвека назад жестоко казнили Конолли и Стоддарта. 'Где-то среди этой груды зданий, - записал Керзон, - находилась ужасная яма, или яма-клоповник, в которую были сброшены Стоддард и Конолли'. Он был уверен, что ее уже давно засыпали, но когда попытался войти в Ковчег, чтобы увидеть это самому, толпа местных жителей преградила путь и жестами приказала ему убираться прочь.

Исходя из рассказов, которые он слышал о заключенных, содержавшихся в подземельях Ковчега, 'прикованных друг к другу железными воротниками... так, что нельзя было ни стоять, ни поворачиваться, ни передвигаться', Керзон заподозрил, что яма, кишащая паразитами, все еще использовалась по назначению. В 'святом городе' применялись и другие варварские методы наказания. К примеру, там находился известный Минарет Смерти. С его вершины регулярно сбрасывали преступников, включая убийц, воров и фальшивомонетчиков, которые разбивались насмерть. 'Экзекуции, - сообщал Керзон, - назначали на базарный день, когда примыкающие к площади улицы и сама площадь, на которой высится башня, переполнены людьми. Глашатай громко объявляет о вине осужденного человека и о возмездии, которое его ожидает со стороны владыки. Затем преступника швыряют с самой вершины, и, покувыркавшись в воздухе, он разбивается в лепешку на твердом грунте у подножия башни'. Приноравливаясь к эмиру и религиозным авторитетам, русские старались как можно меньше вмешиваться в народные обычаи и традиции, хотя рабство было уничтожено. Формальная же аннексия эмирата означала бы бесполезные расходы и неприятности. На практике, как имел возможность убедиться Керзон, 'Россия может делать в Бухаре все, что пожелает'.

В Самарканде, где тогда заканчивалась железная дорога, он не встретил таких проявлений 'независимости', хотя русские неоднократно заявляли о своем намерении вернуть город и его плодородные земли эмиру Бухары, у которого их отобрали. 'Не стоит и говорить, - писал Керзон, - что никогда не было ни малейшего намерения выполнять такие обязательства'. Только российский дипломат, добавлял он сардонически, мог взять на себя такое обязательство, и только британский мог ему поверить. Среди символов, наводящих на мысль о долговременной российской оккупации, была большая и претенциозная губернаторская резиденция, окруженная собственным парком, новая православная церковь и тщательно распланированный европейский квартал, расположенный в удобном отдалении от шума и нищеты старого города. Освободясь от неотложных дел, Керзон проводил немало времени, блуждая среди бесконечных архитектурных сокровищ Самарканда, чьи великолепные синие изразцы, увы, уже тогда быстро приходили в негодность и крошились.Подобно сегодняшним туристам, он в благоговении созерцал величественный Регистан, пристально разглядывал строения, которые относятся к самым прекрасным образцам архитектуры Центральной Азии, да и не только ее. Керзон считал ее даже в тогдашнем заброшенном состоянии 'самой замечательной общественной площадью в мире', а сам Самарканд он описал как 'чудо Азиатского континента'. Он упрекал русских, которые ничего не делали, чтобы сохранить его прекрасные памятники для будущих поколений.

Из Самарканда, используя специфически русское средство передвижения - гужевой тарантас, за тридцать мучительных часов Керзон добрался до Ташкента. Но дискомфорт вскоре был позабыт среди благ цивилизации официальной губернаторской резиденции, где его принимал генерал-губернатор - преемник грозного Кауфмана, который уже шесть лет как умер и был похоронен в Ташкенте. Керзон теперь находился в самом сердце обширной Центрально-Азиатской империи царя - уникальная позиция для того, чтобы попытаться понять намерения России в отношении Индии. Во время пребывания в Ташкенте, который, по его наблюдениям, был превращен в один огромный укрепленный лагерь, где управляли исключительно военные, он использовал любую возможность выяснить взгляды высокопоставленных чиновников, включая его хозяина, на долгосрочные цели России в Азии. Он не был удивлен, обнаружив их явную агрессивность, особенно по отношению к Британии, и понимал, что этому не следовало придавать слишком большого значения. 'Там, где военные - правящий класс, - заметил он, - и где продвижение по службе происходит медленно, неизбежно становится желанной война как единственно доступный путь отличиться'.Ташкент, напомнил он своим читателям, долго служил убежищем для 'пошатнувшихся репутаций и разрушенных состояний, возможность восстановления которых была связана исключительно с полем битвы'. Незадолго до его прибытия гарнизон наполнился многообещающими слухами о надвигающемся вторжении в Афганистан. На границе такие мечты помогали людям сохранять здравый рассудок...

Керзон вернулся в Лондон тем же маршрутом, которым прибыл, и сразу засел за книгу. Он был вынужден признать, что российское правление принесло мусульманским народам Средней Азии немалые выгоды, а новая железная дорога будет способствовать ускорению экономического развития региона. Но наличие Транскаспийской магистрали драматично изменило стратегическое равновесие в регионе. Прежде продвигающиеся к Индии российские армии сталкивались с почти неразрешимой задачей перемещения крупных войсковых соединений, артиллерии и другого тяжелого оборудования на колоссальные расстояния и по кошмарной местности. Когда строительство заключительного 200-мильного отрезка железной дороги, связывающего Самарканд и Ташкент, завершится, это позволит Санкт-Петербургу быстро сконцентрировать на персидских или афганских границах стотысячную армию. Войска могут быть переброшены из столь отдаленных мест, как Кавказ и Сибирь.

Керзон был убежден, что истинное значение железной дороги в Британии серьезно недооценивали. 'Эта железная дорога, - писал он другу, - делает их необыкновенно сильными. И они думают о ее применении в деле'. Он не верил, что неудержимое наступление русских в Центральной Азии было частью некоего грандиозного проекта или (как некоторые все еще думали) завершением выполнения завещания Петра Великого. 'При отсутствии каких-либо физических препятствий, - писал он, - и во враждебном окружении... вся логика дипломатии сводится к пониманию альтернативы: победа или поражение. Россия была просто вынуждена продвигаться вперед, как Земля - вращаться вокруг Солнца'. Первоначальный мотив продвижения России в направлении Индии существовал и в то время, когда еще отсутствовала всякая перспектива вторжения. Керзон соглашался, что многочисленные разработанные царскими генералами планы показывали: 'В течение целого столетия в намерения российских государственных деятелей входила возможность добраться до Индии через Центральную Азию'. Он пришел к выводу, что хотя ни российские государственные деятели, ни генералы не планировали завоевание Индии, 'они очень серьезно рассматривают вопрос о проникновении в Индию, причем с конкретной целью, о чем многие из них достаточно искренне признаются'. Их реальная цель - не Калькутта, а Константинополь. 'Ради сохранения возможности использования колоний в Азии Британия пойдет на любые уступки в Европе. Вот вкратце итог и сущность российской политики', - заявил Керзон. Об этом говорили и прежде. Значимость данного заявления связана с тем, что сделано оно было человеком, который за десять лет сумел реализовать свои амбиции, став в 39 лет вице-королем Индии, а затем достиг еще больших высот...

Использованы материалы:

o Книга: Сомерсет Моэм (Перевод Бориса Штерна), 'Второе июля четвертого года'. (Новейшие материалы к биографии Чехова)

o Сайт 'Военная литература': militera.lib.ru/

Книга: Горный М. Поход на афганцев и бой на Кушке (1885 г.) - М.: Издание Е. И. Коноваловой, 1901 Книга: Алиханов-Аварский М. Поход в Хиву (кавказских отрядов). 1873. Степь и оазис. - СПб.: Паровая скоропечатня Я. И. Либермана, 1899. - 314 с.

o Книга: Николай Шефов. Битвы России. Военно-историческая библиотека. М., 2002.

o Книга: В. Похлёбкин. 'Внешняя политика Руси, России и СССР за 1000 лет', М., 1995

o Сайт 'Библиотека Альдебаран': http://lib.aldebaran.ru/

o Книга: Питер Хопкирк 'Большая Игра против России: Азиатский синдром'. Недостаток у книги 'Большая Игра' только один, но глобальный - это истинное дитя 'холодной войны', изданное на ее финише, в 1990 году. С историей там все в порядке, но, к сожалению, и с идеологией тоже. Автор не грешит против исторической правды, но при малейшей возможности не преминет подать ее под привычным соусом 'благородных англичан, сдерживающих русских агрессоров'. Трактовка - великое дело!

o материалы сайта: http://www.vostlit.info АФГАНСКОЕ РАЗГРАНИЧЕНИЕ ПЕРЕГОВОРЫ МЕЖДУ РОССИЕЙ И ВЕЛИКОБРИТАНИЕЙ 1872-1885.

--------------------------------------------------------------------------------

afgan

Туркестанские походы. Кушка