Art Of War - Военно-исторический литературный портал

--------------------------------------------------------------------------------

В царствие Александра I (1801-1825 гг.) Россия пережила огромные потрясения. Поражение от Наполеона под Аустерлицем и последовавший затем унизительный Тильзитский мир (1807 г.), вторжение Наполеона а Россию в 1812 году, драматическая сдача столицы и пожар в Москве; а затем перелом в ходе военной компании с последующим изгнанием французов из России. Великая Победа над Наполеоном, триумфальное вступление русской армии во главе с Александром I в Париж, создание Священного союза под эгидой России вот далеко не полный перечень драматических событий, пережитых нашими соотечественниками в начале XIX столетия.

Осознание новой роли России как выразительницы христианского идеала в содружестве христианских монархий, личные симпатии императора-победителя к Англии и признание роли Британии в окончательном разгроме Наполеона (победа герцога Веллингтона при Ватерлоо) способствовали привлечению английского гимна в качестве государственного гимна России в 1816 году.

С событийной стороны история его утверждения в России выглядела так. Во время парада в Варшаве в 1816 году по приказу великого князя Константина для встречи императора Александра I был впервые исполнен английский гимн. Его величественная, торжественная мелодия весьма понравилась императору, и он повелел исполнять гимн для встречи царя каждый раз. Что же стояло за этим историческим эпизодом?

Царь Александр I, утвердивший музыку "God, save the King" в качестве русского гимна, выразил общие настроения, бытовавшие тогда в обществе. Русская армия, возвращавшаяся из Европы с великой Победой, несла с собой не только чувство утвержденного духовного идеала и исторической правоты, но и более конкретные свидетельства эпохи: популярные мелодии победившей коалиции, французский роялистский гимн "Да здравствует Генрих IV" и, конечно, английский гимн "God, save the King".

Он как бы исподволь появился на культурном небосклоне России. Сначала в популярной фортепианной фантазии "Изображение объятой пламенем Москвы" (1813 г.) Д. Штельбельт процитировал музыку английского гимна как светлый символ в противовес мелодии "Марсельезы". Затем в том же 1813 году в Санкт-Петербурге была опубликована "Песнь русскому царю" на слова А. Вострова "на голос английской песни", которую впервые исполнили на благотворительном концерте в пользу инвалидов Отечественной войны. Вот эти слова:

Прими побед венец,

Отечества Отец,

Хвала Тебе!

О, Александр, живи

И царствуй царь любви,

Хвала Тебе!

Престола с высоты

Почувствуй сладость Ты

От всех любиму быть.

Хвала Тебе!

И наконец в 1815 г. великий русский поэт и мыслитель В.А. Жуковский опубликовал в журнале "Сын Отечества" слова к этому гимну, представлявшие собой свободную аранжировку английского текста, под названием "Молитва русских". Как обычно, "перевод" Жуковского намного превзошел оригинал. Его чеканная стихотворная строфа, осмыслявшая мистическое значение царя и его связь с народом, на многие годы стала официальной программой русской самодержавной государственности, запечатленной позднее в лаконичной формуле: "Православие, Самодержавие, Народность". Вот она:

Боже, Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли!

Припев:

Гордых смирителю,

Слабых хранителю,

Всех утешителю

Все ниспошли!

К празднованию годовщины Царскосельского лицея в 1816 году А.С. Пушкин написал еще два куплета к "гимну венценосной солидарности", которые исполнялись на этих торжествах. С ними в качестве второй и третьей строфы гимн несколько раз пели на праздниках в других учебных заведениях:

Там громкой славою,

Сильной державою

Мир он покрыл

Здесь безмятежною

Нас осенил.

Брани в ужасный час

Мирно хранила нас

Верная длань

Глас умиления,

Сенью надежною

Благодарения,

Сердца стремления

Вот наша дань.

Эти две замечательные по качеству строфы А.С. Пушкина так и не были официально утверждены. Возможно, цензоры посчитали, что они не столь онтологичны, как стихи Жуковского, и "привязаны" к одном событию Отечественной войне 1812 года. А может быть, было учтено неоднозначное отношение Пушкина к персоне царя Александра I, на которого поэт писал и жесткие эпиграммы...

Так что первый русский гимн "Боже, Царя храни" на протяжении всего периода своего существования в официальных церемониях исполнялся только с одной стихотворной строфой В. А. Жуковского. А что представляла собой английская славильная песня, к которой были написаны эти стихи?

В Музыкальной Энциклопедии на счет нее есть следующие строки: "Один из старейших гимнов гимн Великобритании ("Боже, храни Короля") был написан композитором Г. Кэрри, как вставная патриотическая песня для одной из театральных постановок и утвердившаяся лишь постепенно, в соперничестве с другой патриотической песней "Правь, Британия" композитора Т. Арно. Песня с некоторыми модификациями (мелодии и вариантов текста) стала основой гимнов Дании (1789г.), Пруссии (1793г.), с 1871 года - Германии, в 1830 году - Швейцарии.

"Молитва русских" или "гимн венценосной солидарности" со словами Жуковского получился очень величественным и торжественным, смиренным и, одновременно, исполненным внутреннего достоинства и силы. И здесь огромная заслуга Жуковского, сумевшего не просто сочинить стихи к известной музыке, но найти слова, которые бы встраивались в движение мелодической линии и одновременно излагали в стихотворной форме концепцию верховной власти государства Российского.

Возвышенное, торжественной настроение создает хорально-аккордовый склад фактуры, отсылающий слушателя к традициям хоровой молитвы. Мелодия, основанная на опевании тоники, затем плавно (без скачков) поднимается вверх и создает ощущение внутренней силы, подкрепляемое переносом смыслового акцента с тоники на доминанту во втором такте. За ней угадывается характерный жест: человеческие руки, воздетые в молитвенном порыве ввысь, к Небу. Начальные слова Жуковского "Боже, Царя храни" точно "встраиваются" в этот вектор, отражающий порыв души к Богу. На словах "Славному долги дни" энергия восходящего движения у начальной интонации постепенно угасает, уступая место на словах "на земли" плавному снижению мелодии к исходной точке. Возникает обширная мелодическая и смысловая дуга, охватывающая собой весь запев.

Припев начинается с верхней позиции мелодии, нисходящей к концу фразы, когда на повторяемых нотах с пафосом подчеркиваются слова "гордых смирителю". Начало припева почти с кульминационной точки в сочетании с пафосом утверждения, а не развития (гармония до-мажора, тоники), придает гимну особый возвышенно-победный характер. Затем аналогичный, по секвенции спуск на словах "слабых хранителю". И далее, после волнообразного взлета на словах "всех утешителю", за которыми угадывается аналогичное "воздевание рук", мелодия неторопливо опускается к исходной точке в заключительном кадансе на словах "все ниспошли".

В этом виде гимн венценосной солидарности или "Молитва русских" просуществовал до 1833года.

1833 год - это был год захвата Великобританией Фолклендских островов у Аргентины (03.01.1833г.) и год запрета на продажу крепостных в России (26. 05.1833г.).

Через 149 лет в Аргентине вспомнили вторжения англичан в 1806-1807 гг., роль Британии в основании Уругвая в конце 1820-хх гг. (ранее он был провинцией Аргентины), осаду Rosas и конечно же захват Фолклендских островов в 1833 году. Аргентина вернула себе Фолклендские острова, осуществив 02.04.1982г. их захват. Через два месяца (14.06.1982 г.) Великобритания заново осуществила возврат этих островных территорий под свою юрисдикцию, вступив в военный конфликт с Аргентиной.

К этому времени Советский Союз уже два с лишним годом воевал в Афганистане, стране, которая дважды успешно противостояла Великобритании...

На Западе армии были слишком велики для здешних стран.
На Востоке страны были слишком велики для армий...
Уинстон Черчилль.

Первая половина XVIII века.

Афганистан начал формироваться как самостоятельного государства. В это время у афганцев происходил процесс разложения общинно-родового строя и формировались феодальные отношения. Основным районом расселения афганских племен были Сулеймановы горы.

XIV - XVIII века.

Афганцы утвердились также на территории, которая простирается от реки Инд (в ее верхнем течении) на востоке и до реки Гильменд - на западе. В начале XVIII века много афганских семей было расселено в районе Герата. От скотоводства, являвшегося их основным занятием, афганские племена переходили к оседлому земледелию. Наиболее крупными и развитыми в социально-экономическом отношении среди них были гильзаи и абдали (дуррани). Развитие феодальных отношений и упорная борьба против господства царствовавшей в Индии династии Великих Моголов способствовали экономическому и политическому сплочению этих племен и подготовили почву для образования Афганского государства.

1709 год.

Гильзаями во главе с Мир-Вайсом было создано первое Афганское государство, которое просуществовало недолго.

30-е годы XVIII века.

Первое Афганское государство было разгромлено персидским завоевателем Надир-шахом Афшаром и включено им в состав своих владений.

1747 год.

После убийства Надир-шаха его империя распалась. В 1747 г. было образовано независимое Афганское государство с центром в Кандагаре. Феодально-племенная знать провозгласила главой государства бывшего военачальника армии Надира - молодого афганца Ахмад-хана из рода садозаев племени дуррани.

Дуррани (буквально - жемчужные), крупнейшая группа афганских племён. До 1747 были известны под названием абдали. Главные племена: баракзаи, попальзаи, алькозаи, ацакзаи (составляют ветвь зирак), а также нурзаи, исхакзаи, ализаи и другие (ветвь панджпао). Живут в юго-западной части Афганистана, а также в крупных городах всей страны, частично в Пакистане. Общая численность около 2 млн. чел. (1967, оценочно). Говорят на дурранийском диалекте западного пушту.

Пушту (афганский язык), язык афганцев, один из двух государственных языков Афганистана. Распространен также на Северо-западе и Западе Пакистана. Число говорящих на пушту - около 20 млн. чел. (из них около половины - в Пакистане). Относится к иранской группе (восточноиранской ветви) индоевропейской семьи языков. Имеет 2 группы диалектов: юго-западную, называемую также кандагарской, и северо-восточную, или пешаварскую. Фонетические особенности: богатый консонантизм (ретрофлексные, увулярные, фарингальный h), небольшое количество гласных (различаются по долготе - краткости). Ударение разноместное, сохраняет архаичные черты. Имя различает прямую и косвенную падежные формы, мужской и женский род, 2 числа. Глагол имеет категории лица, числа, времени (будущее время выражается аналитически), рода (выражен только в 3-м лице прошедшего времени), вида, наклонения, переходности - непереходности, залога. Для синтаксиса характерны эргативная конструкция, многочисленные аналитические образования. В лексике многих персоязычных элементов, заимствований из арабского, индийского, тюркского, монгольского, западноевропейских языков. Первые образцы письменности восходят к 13 веку (некоторые тексты, по-видимому, восходят и к более раннему времени, например стихи Крора). Пушту пользуется арабо-персидским алфавитом.

Религия - ислам суннитского толка. Основные занятия - земледелие и скотоводство (в том числе отгонное); работают также на дорожном строительстве, автотранспорте, в промышленности, заняты в административном аппарате и армии страны. В середине 18 века Дуррани сыграли важную роль в образовании независимого афганского государства.

Дурранийская держава, раннефеодальное афганское государство (1747-1818), созданное после распада империи Надир-шаха Афшара в 1747. Важным фактором, способствовавшим объединению афганских земель в единое государство, была необходимость борьбы с иранскими и могольскими феодалами. Господствующее положение в Дурранийская держава заняли ханы племени абдали, вождь которого Ахмад-шах стал главой государства. Само племя абдали было переименовано в дуррани (отсюда название Дурранийская держава). Все остальные афганские племена признали Ахмад-шаха Дуррани своим верховным правителем. Развал единого иранского государства, распад империи Великих Моголов, феодальные усобицы в Средней Азии создали благоприятную внешнеполитическую обстановку не только для собирания афганских земель в единое независимое государство, но и для распространения власти афганских феодалов на территории соседних с Афганистаном стран (северо-западной Индии, восточного Ирана, южного Туркестана). К 1761 году, после ряда успешных походов Ахмад-шаха, Дурранийская держава превратилась в огромную империю. Образование Дурранийской державы, центром которой стали афганские области, способствовало подъёму экономики, расцвету культуры и росту городов Афганистана. Росту городов способствовали также оживлённая транзитная торговля и приток в страну пленных ремесленников из Индии и Ирана. Столицей Дурранийской державы до 1773-74 годов был город Кандагар; в 1773 -74 годах, при Тимур-шахе (правил в 1773-93 годы), столица была перенесена в Кабул. (Прим. Afgan. - В конце 80-х годов минувшего века более половины жителей Кандагара также составляли кланы племени дуррани. Один из последних "советских" губернаторов провинции - бывший командующий 2-м армейским корпусом генерал Нурульхак Олюми - также принадлежал к племени дуррани).

Рост крупного феодального землевладения ханов афганских племён, расхищение ими государственных земель и земель шахского домена привели в начале 19 в. к распаду Дурранийской державы, завершившемуся в 1818. На обломках Дурранийской державы образовалось несколько княжеств (Гератское, Кабульское, Кандагарское, Пешаварское и др.). Распаду Дурранийской державы способствовала также борьба народов, попавших под иго афганских феодалов (восстания сикхов Пенджаба в 50-60-х гг. 18 в., восстания узбеков южного Туркестана в 1768, 1779, 1789 и др.), и создание ими в ходе этой борьбы ряда независимых государств.

Представители садозайской династии в течение ряда лет находились на шахском престоле, а должность визиря (главного министра) занимали, как правило, члены рода баракзаев того же племени. Созданная Ахмад-шахом огромная держава, получившая название Дурранийской империи, не имела прочной экономической основы и представляла конгломерат земель и народов.

Конец XVIII века.

У западно-афганских племен (дуррани и гильзаи) полностью сформировался феодальный строй. Развитие крупного феодального землевладения вызывало обострение классовых противоречий. Положение в стране характеризовалось упорными межфеодальными раздорами, особенно усилившимися после смерти Ахмад-шаха (1773 год). Острая, напряженная борьба между различными феодальными группировками сопровождалась резким ослаблением центральной власти. Обширная Дурранийская держава стала распадаться на обособленные уделы, которыми правили враждовавшие между собой ханы и малики.

Изменилось и внешнее положение афганского государства. К востоку от него укреплялась держава сикхов. Возникшее как религиозно-политическое течение пенджабских крестьян, направленное против феодального господства Великих Моголов, движение сикхов привело к ослаблению зависимости пенджабских земель от Моголов, а затем и от афганцев.

Начало XIX века.

Ведущую роль среди феодалов Пенджаба стал играть крупный государственный деятель и умелый политик - Ранджит Синг. Его деятельность способствовала сплочению различных удельных владений и созданию в Пенджабе сикхского государства. Возникновение этого государства на территории, разделявшей Афганистан и находившийся в вассальной зависимости от него Кашмир, лишало Дурранийскую монархию возможности эксплуатации населения богатой Кашмирской долины. Пенджаб в дальнейшем и сам перешел в наступление против Афганистана, в первую очередь против примыкавшего к землям Ранджит Синга афганского Пешаварского владения.

К юго-востоку от Афганистана все более расширяла занятые в XVIII веке территории английская Ост-Индская компания. Она распространила свое господство на Бенгал и значительную часть Южной Индии, а затем предприняла широкое наступление на индийские государства.

В начале XIX века англичане вели упорные войны против маратхских княжеств, занимавших центральную часть полуострова Декан (Индия), и фактически подчинили своему контролю последних потомков. Великих Моголов. Ограбление народов Индии явилось источником колоссальных доходов Ост-Индской компании и тесно связанной с ней правящей верхушки Британской империи. Применяя политику подкупа, шантажа и прямого насилия, Ост-Индская компания продвигалась из захваченных ею районов Индии все далее на север, северо-запад и северо-восток, маскируя экспансионистскую деятельность необходимостью "защиты" британских владений, демагогическими заявлениями об "угрозе" Индии - сначала со стороны Франции, а затем - России.

В начале XIX века Британское правительство стремилось всячески расширить свое политическое влияние в странах Среднего Востока и в частности в Афганистане.

Небольшая горная страна с населением, не превышавшим в первой половине прошлого столетия 4-5 млн. человек, Афганистан привлекал пристальное внимание британских политиков, военных деятелей, ученых, журналистов.

Чем же объясняется повышенный интерес, с каким относились в Англии к далекой небольшой стране, не представлявшей по сравнению с колониальной Индией особой ценности как рынок сбыта товаров, как источник денежных поступлений или важного сырья и полезных ископаемых? Чем вызвана настойчивость, с какой британские правящие круги в XIX - начале XX веков, не жалея ни человеческих жизней, ни огромных материальных затрат, старались утвердить свое господство над Афганистаном?

Ответ на эти вопросы дает географическое положение страны. Афганистан лежит на скрещении важнейших путей, связывающих Индию, Иран, Среднюю Азию и западные области Китая. Через земли афганцев издавна проходили торговые караваны индийских купцов в среднеазиатские ханства, перевозились китайские товары в Иран и далее в Европу.

"Географическое положение Афганистана и особый характер народа придают этой стране важное политическое значение в делах Центральной Азии, которое едва ли возможно переоценить", - отмечал Ф. Энгельс. Стремясь использовать Афганистан как плацдарм для военно-политического и торгового наступления на соседние земли (в особенности в Среднюю Азию), британское правительство настойчиво пыталось превратить его в свою колонию. При этом британские колонизаторы стремились также использовать другие страны для достижения своих целей в Афганистане. Многочисленные английские дипломатические миссии были направлены в Иран, Синд и Пенджаб. Они старались навязать этим странам кабальные договоры, а также столкнуть их с Афганистаном.

Апрель 1803 года.

В это же время английская миссия во главе с Чарльзом Меткафом была направлена в столицу Пенджаба - Лахор, чтобы помешать Ранджит Сингу объединить под своей властью весь Пенджаб и натравить его на Афганистан. Под нажимом сосредоточенной у пенджабских границ британской армии Ранджит Синг был вынужден признать господство Англии над левобережьем реки Сатледж, входившим ранее в состав государства сикхов. Это было зафиксировано договором, заключенным 25 апреля 1803 года, в городе Амритсар (неподалеку от Лахора). В договоре отмечалось, кроме того, что Ранджит Сингу предоставляется полная свобода действий в областях к северу и западу от Сатледжа, в чем англичане обещали ему свое содействие. Границы этой территории умышленно не были определены. Там, "на севере и западе", лежали земли афганских племен. Попытки Ранджит Синга утвердить здесь свое влияние должны были неизбежно привести (и привели на деле) к обострению отношений между Пенджабом и Афганистаном. Амритсарский договор, таким образом, давал возможность Англии расширить свои владения в Индии, помешать объединению пенджабского народа, ослабить государство Ранджит Синга и создать предпосылки для его столкновения с Афганистаном. В специальной беседе с главой Пенджаба Меткаф старался привлечь его внимание именно к развитию экспансии "на север и запад".

1808-1809 годы.

К этому же времени относится и начало британской экспансионистской политики в отношении Афганистана.

В эту страну была снаряжена английская миссия во главе с Маунтстюартом Эльфинстоном - первое британское посольство, отправившееся в Афганистан. В задачу посольства входило детальное и всестороннее изучение Афганистана в связи с подготовкой прямой агрессии в эту страну, поиски определенных социальных слоев, групп и отдельных личностей среди афганского народа, на которых можно было бы опереться для утверждения британского влияния.

Соответственно этим целям был подобран и состав посольства. В него входили британские офицеры и чиновники, которые должны были провести глубокую и всестороннюю военно-политическую разведку в Афганистане. Лично М. Эльфинстону было поручено собрать подробные сведения о правящих кругах страны.

1803 год.

Внутриполитическая обстановка в Афганистане была очень сложной и напряженной. Ожесточенная междоусобная борьба двух претендентов на кабульский престол из рода садозаев - сводных братьев Махмуд-шаха и Шуджи уль-Мулька закончилась победой последнего. Победа эта была очень непрочной. Махмуд-шах собирал силы для новой схватки. Опиравшийся на небольшую группу феодальных приверженцев Шуджа уль-Мульк готов был пойти на укрепление своего положения за счет уступок в отношении государственного суверенитета. Он легко согласился принять английскую миссию в надежде получить от нее содействие в борьбе за трон.

Февраль 1809 года.

Посольство Эльфинстона, отправившееся из британских владений в Индии, прибыло в Пешавар. Во время путешествия, продолжавшегося почти 5 месяцев, члены миссии знакомились с дорогами, ведущими в Афганистан, с народами и племенами, которые населяли эту часть Азии. Англичане устанавливали связи с местными сановниками, раздавали богатые подарки влиятельным лицам. В этом проявился характерный прием британской политики: подкупы как средство в борьбе за установление своего господства. Стремясь путем подкупов привлечь на свою сторону феодальную верхушку той или иной страны Азии, британские колонизаторы вооруженной силой расправлялись с борцами за свободу.

12 марта 1809 года.

В Тегеране в результате переговоров между Ираном и Англией был подписан договор, по которому шах обязывался оказывать Англии всемерное содействие в случае ее войны с Афганистаном.

Июнь 1809 года.

В Пешаваре в ходе переговоров Эльфинстона с Шуджой уль-Мульком, был подписан первый англо-афганский договор. Он предусматривал участие Афганистана на стороне Англии в борьбе против Франции и Ирана в случае их попыток предпринять наступление на Индию. Ост-Индская компания обязывалась при таких обстоятельствах передать эмиру соответствующую денежную сумму. По условиям договора, афганцы рассматривались как британские наемники, которые должны были сражаться, защищая английские колониальные интересы. Характерно, что в случае возникновения ирано-афганской войны Англия не обязана была оказывать Афганистану какую-либо помощь. Неравноправный характер этого договора очевиден.

Впрочем, Пешаварский договор потерял значение чуть ли не на следующий день после его заключения: в ходе межфеодальной борьбы Шуджа уль-Мульк потерпел поражение.

Июнь 1809 года.

Новое наступление Махмуд-шаха заставило Шуджу уль-Мулька покинуть страну. В конечном итоге Шуджа уль-Мульк нашел приют во владениях Ост-Индской компании. Колониальные власти предоставили ему возможность поселиться в Лудхиане. В этом городке на реке Сатледж, у самой границы Пенджабского государства, находилась резиденция британского политического агента; здесь был создан фактически центр английской подрывной деятельности в Северной Индии и Афганистане. Из средств Ост-Индской компании эксэмиру была назначена большая пенсия, и Шуджа уль-Мульк жил в Лудхиане, выжидая момента, когда он будет использован своими хозяевами, которые в это время продолжали тщательно изучать Афганистан.

1818 год.

В афганской столице развернулась ожесточенная борьба за кабульский престол. Власть садозайской династии была свергнута. Махмуд-шах, как некогда Шуджа уль-Мульк, также был вынужден бежать. Он переехал в Герат, где вскоре умер. Власть над Гератским оазисом перешла к его сыну Камрану. Остальной Афганистан был разделен между представителями династии из рода баракзаев. Под их владычеством находились остатки огромной империи Ахмад-шаха: Кандагарский, Кабульский и Пешаварский уделы с общим количеством населения - около 2,5 млн. человек. В Кандагаре правили 5 братьев во главе с Кохендиль-ханом, в Пешаваре - Султан Мухаммед-хан, в центральном владении - кабульском - в конечном итоге утвердился Дост Мухаммед-хан. Хотя все они были сводными братьями (детьми визиря при Махмуд-шахе Фатх Али-хана), дружбы и согласия между правителями не было. Единое Афганское государство распалось. Феодальная знать полностью хозяйничала в своих землях, стремилась всецело закабалить рядовых общинников и превратить их в зависимых крестьян.

Постепенно среди баракзайских правителей выдвинулся на первый план Дост Мухаммед-хан. Этому способствовало географическое положение кабульского владения, через которое проходили важные торговые пути, а также гибкая политика Дост Мухаммеда.

1820-1825годы.

Британская экспедиция во главе с видным чиновником Ост-Индской компании - Уильямом Муркрофтом посетила Афганистан и смежные страны, собирая сведения об их экономическом и военно-политическом положении. Многие английские разведчики старательно изучали горные проходы и дороги, ведущие в афганские земли.

1826 год.

Дост Мухаммед подчинил своей власти город Газни и принял титул эмира, тем самым подчеркнув свою роль как выразителя общеафганских интересов. Объединительная политика правителя Кабула вызывала недовольство и раздражение британских колонизаторов. Они стремились помешать сплочению разрозненных афганских племен и владений и укреплению Афганского государства, рассчитывая использовать при этом "пенсионера" Ост-Индской компании Шуджу уль-Мулька.

1832 год.

Шуджа уль-Мульк предпринял поход на Кандагар. Жалкий изгнанник, он не смел и помышлять о каких-либо самостоятельных действиях. За него подумали его покровители. Основную роль в разработке планов "кандагарского похода" сыграл британский политический агент в Лудхиане капитан Клод Уэйд, сторонник активных захватов в странах Среднего Востока. По плану Уэйда, удар по Афганистану наносился сразу с двух сторон. С юго-востока двигался Шуджа уль-Мульк с навербованным для него в Индии войском. В случае успеха военных операций у Кандагара и захвата этого города армия Шуджи должна была выступить на Кабул, а отряды сикхов (с востока) - занять Пешавар. В результате реализации этого плана к власти в Афганистане должен был прийти английский ставленник - Шуджа уль-Мульк.

В обмен на обещание поддержки со стороны Ранджит Синга Шуджа по требованию англичан уступил ему свои "права" на Пешавар. Английская колониальная администрация легко пошла на это, поскольку намечала в дальнейшем захватить весь Пенджаб.

Осуществление этого плана финансировалось из английских источников. По указанию генерал-губернатора Индии Кэвендиша-Бентинка, выдаваемая Шудже уль-Мульку субсидия была не только увеличена, но и предоставлена за несколько месяцев вперед. Эти действия, по признанию английских же авторов, явились "материальной помощью и эффективной моральной поддержкой" Шуджи уль-Мулька. Англичане помогли также беглому эмиру набрать войско и включили в его состав особый отряд пехоты во главе со своим офицером Кэмпбеллом. Шуджа уль-Мульк был снабжен большим количеством писем за подписью Уэйда, адресованных различным влиятельным лицам. В этих письмах подчеркивалось, что оказанные Шудже услуги будут рассматриваться как услуги британскому правительству. Уэйд, кроме того, выступил с официальным заявлением о том, что на стороне Шуджи "все симпатии англо-индийского правительства" (так именовались британские власти в Индии - Нафтула Халфин).

Февраль 1832 года.

Отряды Шуджи уль-Мулька, собранные в районе Лудхианы, начали поход на Афганистан. Они прошли через Синд, грабя и разоряя местное население, форсировали Боланский горный проход и направились на Кандагар. Попытка правителя города Кохендиль-хана отразить нападение окончилась неудачей: он был разбит и отступил к Кандагару.

1831-1833 годы.

В это время, в районы горных проходов, ведущих из смежных стран в Афганистан, отправилась специальная экспедиция Александра Бернса. Она побывала в Синде и Пенджабе, Афганистане, Бухарском ханстве и через Иран вернулась в Индию. В ее задачи входило изучение возможностей реки Инд как транспортного пути для дешевой доставки товаров в глубь Азии, а также сбор сведений о посещенных странах. Британские правящие круги придавали большое значение поездке А. Бернса. По возвращении в Индию он был направлен в Англию, где доложил о собранных материалах королю Вильяму IV и премьер-министру лорду Грэю.

Между тем, в Афганистане складывалась очень сложная обстановка. В стране не прекращались межфеодальные раздоры, ожесточенные распри различных феодальных группировок. Расширялось крупное феодальное землевладение, усиливалась зависимость крестьян от местной феодальной знати. Все это значительно ослабило центральную власть и привело Дурранийскую державу к упадку, первые признаки которого наметились еще в конце XVIII в.

Наряду с внутренними обстоятельствами определенное значение имели и внешние: дальнейшее укрепление соседних с Афганистаном государств - Ирана и Пенджаба. Происшедшая в Иране к концу XVIII в. некоторая стабилизация внутреннего положения и активные действия этого государства по утверждению своего господства в Хорасане и Сеистане сочетались с не менее активными наступательными действиями сикхов на правобережье Инда. В то же время бухарские эмиры стремились восстановить свой суверенитет в областях к югу от Аму-Дарьи.

Лето 1834 года.

После того как к Кандагару прибыли основные силы армии Шуджи уль-Мулька, город был осажден. Хотя его защитникам дважды удавалось отбить штурм, их положение было очень тяжелым. Кандагар находился накануне падения, когда к нему на выручку прибыли из Кабула войска Дост Мухаммед-хана. Он прекрасно понимал, какую угрозу для Афганистана представляют агрессивные действия Шуджи уль-Мулька, а главное - стоявших за его спиной британских колонизаторов. Кабульские и кандагарские отряды энергично атаковали своих противников. В результате упорного сражения Шуджа уль-Мульк потерпел полное поражение. Его армия была разгромлена и рассеяна. Афганские патриоты одержали важную победу.

В то время как в районе Кандагара шли напряженные бои,и туда направились войска Дост Мухаммеда, Ранджит Синг двинул отряды сикхов на Пешавар и захватил Пешаварский округ - район расселения афганских племен. Одновременное нападение Шуджи уль-Мулька на Кандагар и Ранджит Синга на Пешавар убедительно свидетельствовало о том, что они действовали по единому плану.

Весна 1835 года.

После разгрома Шуджи уль-Мулька, снова бежавшего в Лудхиану под защиту своих покровителей, Дост Мухаммед сделал попытку вернуть Пешавар - афганские войска двинулись на сикхов, занявших позиции к западу от этого города. Однако столкновения не произошло. Ранджит Сингу удалось переманить на свою сторону правителя Пешавара Султан Мухаммед-хана, а также подкупить некоторых афганских феодалов, опасавшихся дальнейшего укрепления власти Дост Мухаммеда. Эти феодалы покинули лагерь Дост Мухаммеда вместе со своими военными отрядами. Характеризуя этот исторический эпизод, К. Маркс писал: "Дост Мухаммед провозгласил религиозную войну против сикхов, двинулся на Пенджаб с огромной армией; однако добиться успеха ему помешал генерал Гарлан, американец на жалованьи у Ранджит Синга, явившийся в афганский лагерь в качестве посла и своими интригами добившийся того, что во всей армии началось недовольство, половина ее разбежалась и разными дорогами ушла восвояси; Дост вернулся в Кабул".

Дост Мухаммед был вынужден отказаться от своих попыток включить Пешаварский округ в состав восстанавливаемого им единого Афганского государства. На долгие годы между Афганистаном и Пенджабом установились враждебные отношения, порожденные пешаварским конфликтом. Они были на руку лишь английским колонизаторам, облегчая их захватническую деятельность.

Кандагарская авантюра свидетельствовала о том, что английские правящие круги желали поставить во главе афганского государства своего прямого ставленника и перешли к активной захватнической политике на Среднем Востоке.

Неудача не остановила британских колонизаторов. Они продолжали тщательным образом изучать экономическое и политическое положение Северной Индии и Афганистана, старались найти наиболее удобные торговые пути. Британские агенты в странах Востока отправляли в Калькутту и в Лондон всевозможные материалы и данные о перспективах и условиях торговой экспансии. Так, Ч. эссон, длительное время находившийся в Афганистане в качестве неофициального английского резидента, подготовил специальный меморандум "О торговле Кабула", опубликованный в конце 1835 г. британскими властями в Индии. В этом документе Кабул рассматривался как важнейший центр торговли между Индией и Средней Азией, его товарооборот оценивался за 1834 г. в 1 млн. фунтов стерлингов. Мэссон рекомендовал наладить регулярное судоходство по Инду и организовать британскую факторию в городе Митанкоте, занимавшем ключевые позиции в отношении рек Пенджаба. Он считал, что это будет способствовать широкому развитию торговли между английскими владениями в Индии, с одной стороны, и Афганистаном и Средней Азией - с другой.

Британские торгово-промышленные круги с особым интересом относились к возможности превращения Инда в важнейший канал для доставки английских товаров на рынки Среднего Востока. По мнению крупного лондонского предпринимателя Джона Адама, небольшие затраты капитала должны были при этом дать доступ британским товарам "к восхитительным полям действия", помочь "более полно открыть Центральную Азию для английской торговли".

Весна 1836 года.

Поиски новых рынков особенно активизировались в связи с тем, что в английской экономике появились симптомы кризиса перепроизводства.

С точки зрения правящих кругов Англии, трудности, в каких оказалась английская экономика, могли быть устранены путем расширения рынков сбыта британских товаров в странах Азии.

В этой обстановке особую роль приобретали англо-афганские отношения. Превращение Дост Мухаммеда в зависимого правителя и утверждение английского господства в Афганистане могли бы разрешить многие сложные проблемы, в первую очередь - "открытие" новых рынков сбыта и распространение британского владычества на Среднем Востоке.

Вскоре английским правящим кругам представился удобный повод для оказания давления на Афганистан. Военная неудача, постигшая Дост Мухаммеда в борьбе за Пешавар, заставила его обратиться к правительствам России, Англии и Ирана, чтобы заручиться их содействием в справедливом разрешении спорного вопроса о принадлежности Пешаварского округа.

Россия

Май 1836 года.

В Оренбург прибыл афганский посол. Ему было поручено просить помощи "против угрожающей кабульскому владельцу опасности от англичан (поддерживающих свергнутую династию афганских шахов) и против Ранджид-Синга, владетеля Пенджаба".

Присланное Дост Мухаммедом послание, датированное октябрем 1835 г., гласило: "Причина, побудившая к отправлению сего уведомления, следующая: так как Шах Шуджа уль-Мульк крепко соединился с англичанами, а потому со стороны садозаев против нас объявлена вражда и несогласие. По причине сего враждования возвышенное сердце Амира Сахиба (т. е. Дост Мухаммеда. - Нафтула Халфин) обращается к вам, чтобы утвердить между двумя высокими державами мощь дружества и соотношения управления и чтобы тем самую разносторонность превратить в единство".

Оренбургский губернатор В. А. Перовский приветствовал предложение Дост Мухаммеда о развитии дружественных русско-афганских отношений. Отправляя в Петербург со своим адъютантом Виткевичем прибывшего посла, Перовский считал необходимым оказать поддержку эмиру. Если в Афганистане водворятся сикхи, писал он, то "земля опустошится, и надежды наши на торговые отношения с этой страной исчезнут". Если же Афганистаном завладеет ставленник англичан Шуджа, то это государство подчинится Англии, "...и англичанам до Бухары останется один шаг. Средняя Азия подчинится их влиянию, азиатская торговля наша рушится; они могут вооружить против нас... соседние к нам азиатские народы, снабдить их порохом, оружием и деньгами..." С ответным визитом в Кабул был отправлен представитель России - поручик Виткевич.

В это самое время русские посты постепенно продвинулись на 600 - 700 верст от Сибирской линии и стали достигать Голодной степи. Киргизские орды стали переходить в русское подданство. На Сибирской линии этот процесс проходил гладко, но на Оренбургской в "Малой орде" вспыхнули волнения, поддержанные Хивой. К концу 30-х годов положение здесь сделалось совершенно несносным.

Россия была захвачена в круг капиталистического развития Англии. Основная причина развития хлопчатобумажной промышленности в XIX веке не только в России, но и во всех других цивилизованных странах, заключалась в том, что, благодаря применению машин к пряденью и ткачеству хлопка, бумажные ткани сделались самым дешёвым предметом одежды. Чем беднее в стране масса населения, тем большим распространением в ней должны пользоваться бумажные материи. Это достаточно известно.

В Англии цена хлопчатобумажных фабрикатов сильно понизилась в 1826, 1837 и в 1840 - 1842 годах, т.е. приблизительно в те же годы, что и в России. Дело в том, что в 1825, 1836 и 1838 - 1840 года были годами промышленных кризисов, а кризисы в Англии всегда были стимулом технического прогресса. После каждого кризиса фабриканты вводили усовершенствованные машины, для удешевления производства. По этой причине кризисы в Англии не только кратковременно понижали цены фабрикатов, но и вызывали падение обычной, нормальной цены последних.

Вот в этом-то удешевлении пряжи, следовавшим за английскими промышленными кризисами, следует искать основную причину быстрого роста российского хлопчатобумажного ткацкого производства в 20 - 40-х годах. Несмотря на тариф 1822-го года, цена хлопчатобумажной пряжи в России быстро падала, параллельно этому падали цены миткаля и ситца, - спрос на хлопчатобумажные ткани возрастал, и производство их расширялось. Основным фактом всего этого процесса являлся технический прогресс бумагопрядильного производства в Англии. Очень интересно, что цена английской пряжи в России сильно понизилась в 40-х годах, - интересно потому, что как раз в 1841 году пошлина на привозную бумажную пряжу в России была сильно повышена. Но, несмотря на повышение пошлины, английская пряжа в первую половину 40-х годов стояла в Шуе на 15 - 20% ниже, чем в предшествовавшее пятилетие. А так как в 40-х годах русская пряжа очень энергично вытесняла английскую, то необходимо заключить, что и русская пряжа понизилась в цене и, без сомнения, понизилась по той же причине - вследствие улучшения техники производства, выписки из Англии улучшенных прядильных машин (вывоз которых, как сказано выше, был дозволен в 1842 г).

Английский кризис конца 30-х и начала 40-х годов очень сильно отразился на русской хлопчатобумажной промышленности. В одном донесении министру финансов 10 декабря 1838 г. мы читаем, что 'непомерное понижение в 1837 г. цен на бумажную пряжу и трудность сбыта оной, по причине большого привоза из Англии и Бухарии, значительной выпрядки домашних мануфактур и уменьшения, по случаю упадка внутренней торговли, ткачества наших артикулов - имели последствием не только закрытие 18 бумагопрядильных заведений в Московской, Калужской и некоторых других губерниях, но и несостоятельность многих владельцев сих заведений... прочие бумагопрядильни, действующие менее, нежели 4.000 веретен, никак не избежать той же участи'. В донесении 26-го ноября 1840 г. указывается, что 'число торговых несостоятельностей увеличивается ежедневно. Отсрочки следуют за отсрочками и влекут за собой добровольные сделки... Если не примут вскоре меры к отвращению этого зла, то нет надежды на восстановление в Москве кредита'. Из прошения, поданного московскими фабрикантами министру финансов 6-го ноября 1840 г., видно, что русское бумагопрядильное производство переживало в это время несомненный кризис, который всей своей тяжестью обрушился на мелкие бумагопрядильни. Крупные заведения устояли, и потому последствием кризиса была (как н в Западной Европе) концентрация производства. А так как в бумагопрядении крупное производство обладает несомненными и огромными техническими преимуществами перед мелким (по словам Самойлова, главным преимуществом Англии перед Россией в области бумагопряденья было то, что в Англии бумагопрядильни отличались более крупными размерами, - бумагопрядильни в 25.000 веретен не считались там в 40-х годах крупными, а в России бумагопрядильни, работавшие на 10.000, 12.000 и 15.000 веретен, принадлежали к первостепенным заведениям),-то несомненно, что кризис конца 30-х годов должен был поднять наше бумагопряденье в техническом отношении. В этом и заключалась причина понижения цен пряжи и развития нашего бумагопрядильного и ткацкого производства в 40-х годах.

Развитие российской хлопчатобумажной промышленности объясняется, прежде всего, общими мировыми условиями промышленной революции. Россия была захвачена в круг капиталистического развития Англии и воспользовалась техническими успехами последней. Но, разумеется, это было возможно только благодаря существованию в России покровительственного тарифа: без него Англия ввозила бы в Россию не пряжу, а миткаль и ситец, и вместо производства бумажных материй у нас в ещё больших размерах распространилось бы потребление этих материй, которые доставлялись бы Англией. Нельзя объяснить рост нашего бумаготкацкого производства одним влиянием тарифа 1822-го года; тем не менее, не подлежит сомнению, что без высоких пошлин эта промышленность не могла бы развиваться. Английское бумажное ткачество стояло в техническом отношении так высоко, что с ним не могло выдержать конкуренции даже индусское ткачество, хотя индусский ткач был артистом своего дела, а бумаготкацкое производство в Индии было старинной отраслью промышленности, к которой население привыкло за многие сотни лет . Тем невозможнее была конкуренция с английскими фабриками для русских бумажных изделий, производство которых было делом ещё совершенно новым для русского населения.

Англия.

Март 1836 года.

Послы Дост Мухаммеда прибыли также в Иран и в английские владения в Индии. В это время, на пост генерал-губернатора Индии вступил лорд Окленд, доверенное лицо министра иностранных дел Пальмерстона. Находившееся у власти правительство вигов, которое отражало интересы английской промышленной буржуазии, особенно настойчиво стремилось к расширению рынков сбыта и к территориальным захватам.

Лето 1836 года.

В Англии обострились признаки кризиса перепроизводства. Тайный комитет директоров Ост-Индской компании 25 июня 1836 г. отправил Окленду специальное послание, написанное по указаниям Пальмерстона. Генерал-губернатору Индии предлагалось принять любые меры для всестороннего изучения положения в Афганистане и под предлогом противодействия "русскому влиянию". Окленду поручалось, если он найдет нужным, "решительно вмешаться в афганские дела".

Именно в это время новый генерал-губернатор получил письмо афганского эмира с просьбой заставить сикхов вернуть Пешавар и другие афганские земли. Но англичане сами рассчитывали захватить Пешавар - важный торговый центр и стратегический пункт - и вовсе не собирались помогать Дост Мухаммеду.

Август 1836 года.

В Кабуле был получен ответ Окленда, в котором говорилось, что Англия хотела бы видеть афганцев цветущей нацией; в нем ханжески утверждалось, что она "с удивлением" узнала о раздорах между Афганистаном и сикхами. Британское правительство, демагогически декларировал Окленд, не вмешивается в дела независимых государств, но не откажется посредничать в споре. Окленд заявлял далее о своем желании "упорядочить" торговые отношения с Афганистаном и об отправке с этой целью специального посла в Кабул.

Предпринимая конкретные меры по захвату рынков Среднего Востока, британские власти в Индии отправили в 1836 г. в Кабул А. Бернса с большим штатом помощников. Ему было дано задание заключить торговые соглашения с правителями государств, лежащих на пути к Кабулу, составить окончательную карту судоходного участка Инда и выяснить возможность создания на берегах этой реки крупной международной ярмарки, "наподобие Нижегородской - в целях обеспечения за англичанами большой и ценной торговли с Центральной Азией", - писал лондонский предприниматель Джон Адам.

Но "коммерческая" миссия Бернса была призвана сыграть важную роль не только в области торговли. Она должна была способствовать захвату Афганистана и превращению его в плацдарм для дальнейшей экспансии английской буржуазии на Востоке. Интересны письма, которыми обменялись Бернс и Ч. Мэссон, находившийся с 1832 г. в Афганистане в качестве агента-осведомителя Ост-Индской компании.

Ноябрь 1837 года.

В донесении о политическом положении в Кабуле, написанном Бернсом во время его дипломатической миссии, сообщается, что войско Дост Мухаммеда состоит из 12-13 тыс. всадников, 2500 пехотинцев и имеет 45 пушек.

2 февраля 1837 года.

Бернс пишет Мэссону, что "растущая потребность в рынках для торговцев по всему свету вынудила правительство, как и торговые слои, предпринять великую попытку открыть для торговли Инд и лежащие за ним страны". Мэссон в связи с этим недоумевал, поскольку Инд и "лежащие за ним страны" никогда не были и прежде закрыты для торговли, представляя "рынки для огромного количества британских мануфактурных изделий". Результатом политики, проводившейся под флагом торговли, писал впоследствии Мэссон, было "вступление войск в земли, лежащие на этой реке и за ней", и использование Инда "не для торговли, а для военных целей".

Действительно, миссия Бернса должна была, в частности, провести важную подготовку к военному захвату Афганистана. Полученные Бернсом инструкции от генерал-губернатора обязывали его всесторонне ознакомиться с положением афганского правительства, с бюджетом страны, влиянием различных вождей, ее военной силой и ресурсами, а также взаимоотношениями с соседними государствами. Для осуществления этих задач в состав миссии были включены "лейтенант бомбейских инженеров" Роберт Лич, лейтенант индийского флота Джон Вуд и врач Персивал Лорд. Личу поручались "наблюдения воинского характера лежавших перед нами стран", Вуду - исследование водных путей (в первую очередь Аму-Дарьи), а Лорду - изучение природных ресурсов посещаемых местностей.

Декабрь 1837 года.

Бернс прибыл в Кабул и приступил к переговорам. Заявляя о превращении Инда в судоходную магистраль, он требовал от Дост Мухаммеда открытия Афганистана для британской торговли. Эмир обещал свое полное содействие в этом вопросе, но вместе с тем ответил, что страна разорена войнами с сикхами; если Англия окажет ему помощь в возврате Пешавара, то он и его правительство будут самыми верными ее друзьями. Бернс обещал поддержку Дост Мухаммеду со стороны британских властей в Индии; он дал также гарантии кандагарскому правителю Кохендиль-хану на случай продвижения иранских войск к Кандагару. Переговоры шли к благополучному завершению.

20 декабря 1837 года.

Бернс направил Окленду письмо, в котором подчеркивал, что урегулирование отношений между Англией и Афганистаном не представляет никаких затруднений. Для этого требуется лишь, чтобы британские власти подошли с минимальным вниманием к справедливым пожеланиям Дост Мухаммеда.

Но английские правящие круги вовсе не стремились к установлению дружественных отношений с Дост Мухаммедом и не были намерены заниматься ликвидацией вражды между ним и сикхами. Действия Бернса были дезавуированы, а сам он обвинен в превышении полномочий.

20 января 1838года.

В ответном письме секретарь британского правительства в Индии Макнотен от имени генерал-губернатора писал Бернсу, что эмир должен отказаться от мысли о возвращении Пешавара, а также немедленно прекратить всякие переговоры с представителем России. В противном случае Окленд угрожал отозвать английское посольство, рассматривая это как открытый разрыв отношений между Англией и Афганистаном. Макнотен подчеркивал вместе с тем необходимость продолжать "дружескую переписку с Бухарой и Кундузом". Это указание было связано с тем, что, пока Бернс вел переговоры в Кабуле, Лорд и Вуд отправились далее на север. Лорд длительное время изучал Кундузское ханство, тогда как Вуд занимался сбором разведывательных материалов в припамирских областях верховьев Аму-Дарьи - Вахане и Сарыколе. Лич в это время находился в Кандагаре и пересылал Бернсу сведения о положении в Кандагарском и Гератском оазисах и в Иране.

На основании полученных указаний Бернс предъявил Дост Мухаммеду требование отказаться от своих прав на Пешавар и прекратить отношения с Россией. Эти притязания фактически нарушали суверенитет Афганского государства и были отвергнуты эмиром. Он сказал Бернсу: "Я вижу, что Англия не дорожит моей дружбой. Я стучался к вам в дверь, но вы меня отвергли. Правда, Россия слишком далеко, но через Персию... она может мне помочь".

В связи с непримиримой позицией, занятой английской "торговой миссией" по указанию свыше, дальнейшие переговоры были бесполезны.

26 апреля 1838 года.

Бернс покинул Кабул. С дипломатической точки зрения посольство Бернса не принесло результата. Это, однако, не беспокоило британские правящие круги, которые вынашивали планы утверждения своего полного господства над афганским народом. Для осуществления таких планов была чрезвычайно важна другая сторона деятельности Бернса и остальных участников "дипломатического" визита в Афганистан. Она нашла отражение в "политических, географических и торговых" материалах, представленных членами миссии британским властям в Индии. Среди них были "Очерк состояния армии Келата в 1837 г.", "Описания Хайберского прохода, водных переправ через реку Инд и Гиндукушских перевалов", "Записка по поводу разведывания пути из Кабула в Туркестан", всевозможные разведывательные данные о Герате и т. п.

В них имелись подробнейшие сведения о дорогах из Индии в Афганистан и Среднюю Азию, о политическом, экономическом и военном положении среднеазиатских ханств, районов левобережья Аму-Дарьи и различных областей Афганистана и Синда. Эти материалы были необходимы для разработки оперативного плана военного нападения на афганские земли, как и на области Средней Азии.

Все это полностью компенсировало дипломатический "провал" посольства Бернса, на который, по сути дела, сознательно и умышленно шли британские правящие круги.

В создавшейся обстановке определенных успехов добился представитель России И. Виткевич, прибывший в Кабул вслед за Бернсом. Ему поручалось сообщить афганским феодалам о необходимости тесного сплочения их перед лицом внешней опасности. В этом состояло объективное отличие политики России, стремившейся к укреплению целостности и самостоятельности Афганского государства, от политики Англии, которая подготавливала почву для расчленения этого государства и превращения его в свою колонию.

"Главная ваша обязанность, - гласила полученная Виткевичем инструкция министерства иностранных дел, - ...примирить афганских владельцев (кабульского Дост Мухаммед-хана и кандагарского Кохендиль-хана), объяснить им, сколь полезно для них лично и для безопасности их владений состоять им в согласии и тесной связи, дабы ограждать себя от внешних врагов и внутренних смут. Убедивши афганских владельцев в пользе тесного их между собой соединения, объяснить им и необходимость пользоваться благосклонностью и покровительством Персии, ибо одни они раздельно никак не в силах устоять против общих врагов их, и потому им нужно соединение их сил и опора соседственной державы, имеющей некоторый политический вес...".

В инструкции отмечалась также целесообразность развития русско-афганских торговых отношений.

Виткевич обещал Дост-Мухаммеду содействие России в борьбе за возврат Пешавара. Эта поддержка требований правительства Дост Мухаммеда произвела большое впечатление в Афганистане. Виткевич сообщал русскому послу в Тегеране Симоничу, что эмир склонен к укреплению и развитию дружественных связей с Россией.

Известие о результатах миссии Виткевича вызвало большой шум среди британских властей в Индии и в самой Англии. Английская пресса забила тревогу о нависшей якобы над Индией "русской угрозе", о том, что Дост Мухаммед является "заклятым врагом Англии", и все существование Британской империи поставлено на карту. Такая же шумиха была поднята и в парламенте. Премьер-министр Мельбурн, министр иностранных дел Пальмерстон, генерал-губернатор Индии Окленд открыто взяли курс на развязывание войны против Афганистана. Чтобы "обосновать" свою агрессивную политику, британские правящие круги выпустили специальную "Синюю книгу" об англо-афганских отношениях. В ней они пошли на прямой подлог депеш Бернса, сообщавшего, что при определенных условиях Дост Мухаммед будет верным и преданным союзником Англии, позициям которой он ни в малейшей степени не угрожает. Опубликованная в 1839 г. и представленная парламенту "Переписка, относящаяся к афганским делам", состояла из подтасованных документов, полностью искажавших фактический ход событий. Эта фальсификация была призвана оправдать вторжение английских войск в Афганистан.

К. Маркс и Ф. Энгельс, внимательно изучавшие историю Англии, указывали на подделку документов о британской политике в Афганистане. "Г-н Денлоп, открыв атаку внесением предложения об избрании комитета по афганским документам, которые Пальмерстон представил палате в 1839 г., доказал, что Пальмерстон фактически их подделал", - писал К. Маркс. В другом месте он же отмечал: "Вторжение в Афганистан Пальмерстон оправдывал тем, что сэр А. Бернс советовал вторжение как средство, пригодное для расстройства русских интриг в Средней Азии, Но, как оказывается, сэр А. Бернс действовал как раз наоборот, и потому все его обращения в пользу Дост Мухаммеда были уничтожены в пальмерстоновском издании "Синей книги". Причем переписка, посредством искажений и подделок, получила смысл, совершенно противоположный первоначальному". Возвращаясь снова к этому вопросу, К. Маркс констатировал: "Первой войной Пальмерстона, предпринятой помимо парламента, была афганская война, смягченная и оправданная подложными документами".

Французский общественный деятель Луи Блан, долго живший в Англии и наблюдавший за ее политикой, свидетельствовал, что "лорд Окленд решился дать афганцам такого властителя, который был бы всем обязан Англии, был бы ее креатурой, ее рабом... И для этого британское правительство пошло на подлог в буквальном смысле этого слова. "Корреспонденция относительно Афганистана" была в 1839 г. напечатана правительством для представления парламенту с такими искажениями, которые прямо были рассчитаны на то, чтобы уверить парламент будто, во-первых, Дост Мухаммед-хан интригует против Англии в пользу России и, во-вторых, что это подтверждается депешами сэра Александра Бернса".

В действительности же эмир, несмотря на провал переговоров с Бернсом, вовсе не собирался проявлять враждебность к Англии, хотя и не достиг успеха в своих планах. В прощальном письме от 23 апреля 1838 г. он писал Бернсу, что отказался от предложений о содействии со стороны разных государств, так как надеялся на английскую помощь в вопросе о Пешаваре. Помощь эта, однако, не была оказана, и Дост Мухаммед подчеркивал, что он был разочарован в своих надеждах.

Искажая факты, английские правящие круги развернули активную подготовку к вторжению в Афганистан. "Если действительно Дост Мухаммед раскрыл уши внушениям России, - с иронией и сарказмом писал Луи Блан, - то нельзя терять ни минуты, надо скорее захватить его владения, низложить его, взять в плен и на его место посадить шаха Шуджу, который, правда, был низвергнут своими подданными, но имел то великое достоинство, что жил в Лудхиане пенсией, получаемой им от англо-индийского правительства, и, следовательно, был такой человек, на покорность которого можно рассчитывать".

Май 1838 год.

Помощник Окленда Макнотен был послан в Лахор для привлечения Пенджаба к нападению на Афганистан. Ссылаясь на прежние соглашения Ранджит Синга с Шуджой уль-Мульком, по которым тот обязывался помочь Шудже захватить власть, Макнотен настаивал на активном участии сикхских войск в намечавшемся походе.

Лето 1838 года.

В военном центре Британской Индии - Симле велась тщательная разработка планов и схем афганской кампании. Эти планы предусматривали превращение Афганистана в вассала Англии. Для достижения этой цели предлагались различные пути. По одному из них, первоначально избранному Оклендом, борьба должна была вестись "чужой кровью". Ранджит Сингу поручалось двинуть свои войска в Афганистан. Их должны были сопровождать отряды Шуджи уль-Мулька, которого, как и сикхов, англичане были намерены поддерживать "деньгами и советами". Кроме того, для "армии шаха Шуджи" выделялись британские офицеры. Такой план, однако, вскоре был отвергнут из-за опасения, что "афганский поход" не увенчается успехом, если в нем не будут участвовать английские войска.

Генерал-губернатор предложил К. Уэйду и А. Бернсу, считавшимся крупными специалистами по Афганистану, представить свои соображения относительно дальнейшей политики в афганском вопросе. Капитан Уэйд настаивал на необходимости поддержки сепаратистских стремлений отдельных афганских вождей и расчленения Афганистана. Он считал, что объединение и укрепление этой страны представляют большую опасность, а главное вредны для британских интересов. Но если и сохранить Афганистан как государство, писал Уэйд, то, во всяком случае, необходимо отстранить от власти Дост Мухаммеда и передать ее Шудже уль-Мульку.

20 июня 1838 года.

В письме Макнотену Бернс не только подтверждал, что афганская армия не превышает 15 тыс. человек, но добавлял, что она вместе со всем народом перейдет на сторону Шуджи уль-Мулька.

Бернс также заявил, что лучшим проанглийским правителем Афганистана будет Шуджа уль-Мульк. Достаточно договориться с Ранджит Сингом, чтобы он к двум полкам "войск" Шуджи уль-Мулька добавил 4-5 своих полков, и успех экс-эмира будет обеспечен, отмечал Бернс. Для этого Шудже уль-Мульку даже не надо будет двигаться из Пешавара в Афганистан: "...надо, чтобы он обратился из этого города к хайберцам, кухистанцам Кабула и ко всем афганцам, указав, что его советниками являются англичане и махараджа", а также, чтобы он раздал им 200-300 тыс. рупий. И "через пару месяцев он окажется подлинным афганским королем". Но англичане могут сотрудничать и с Дост Мухаммедом, доброжелательно относящимся к ним, продолжал Бернс, "...если бы половина того, что мы делаем для других, была сделана для него.., он завтра же покинул бы и Персию и Россию".

Однако собравшийся в Симле совет при генерал-губернаторе уже наметил план полного захвата Афганистана и порабощения его народов. После длительных обсуждений было решено двинуть в Афганистан крупные воинские силы, в том числе и чисто британские части.

В то время как в Симле разрабатывались проекты низложения Дост Мухаммеда и установления британского господства над Афганистаном, ближайший помощник Окленда Макнотен занимался внешнеполитической подготовкой войны.

16 июля -23 июля 1838 года.

Шуджа уль-Мульк и махараджа Пенджаба Ранджит Синг подписали разработанный Макнотеном так называемый "трехсторонний договор", в котором участвовала и Англия. По его условиям шах Шуджа в обмен на военно-политическую поддержку уступал англичанам Синд, а Ранджит Сингу - Пешавар и другие восточноафганские земли; он обязывался также подчинить свою внешнюю политику интересам Англии и не претендовать на Герат.

Британские правящие круги открыто развязывали войну против. Афганистана, стремясь утвердить свое господство над афганским народом и превратить его земли в плацдарм для дальнейшей экспансии на Среднем Востоке.

Подготавливавшаяся Англией война против Афганистана носила ярко выраженный агрессивный, захватнический характер. Лорд Элленборо, который в 1842 г. сменил Окленда на посту генерал-губернатора Индии, откровенно признавал это. "Мы воевали с Кабулом для того, чтобы удалить владетеля, который сумел соединить племена, создать войско и ввести порядок", - говорил он.

1 октября 1838 г.

В Симле была опубликована декларация британских властей в Индии о причинах военного вторжения в Афганистан. По характеристике видного русского востоковеда В. В. Григорьева, это был "документ, сделавшийся знаменитым в истории дипломатии как сплетение лжи от начала до конца..."

В декларации говорилось о намерении Дост Мухаммеда напасть на Ранджит Синга - "нашего союзника", что могло бы (!) отразиться на английской торговле и "потребностях британского правительства в мирной обстановке", о "тайных сношениях" Афганистана с Ираном, якобы направленных против Англии, о неудачном исходе "торговой миссии" Бернса. Пока Кабул находится под властью Дост Мухаммеда, "мы не можем надеяться, что будет обеспечено спокойствие по соседству с нами или что интересы нашей Индийской империи не будут нарушены", - провозглашал Окленд. И заявлял, что он "чувствует необходимость принять немедленные меры к предотвращению быстрого развития иностранных интриг и агрессии против нашей собственной территории". Учитывая все это, гласил далее манифест, генерал-губернатор "обратил внимание на положение и претензии шаха Шуджи уль-Мулька - монарха, который, будучи у власти, принимал активное участие в организации совместного сопротивления внешним врагам... и который после захвата его империи ее нынешними правителями нашел почетное убежище в британских владениях". Демагогически утверждая о непопулярности в Афганистане "баракзайских вождей" и о "сильной всеобщей симпатии" афганского народа к шаху Шудже, Окленд объявил, что англичане решили помочь Шудже уль-Мульку, который "вступит в Афганистан, окруженный своими собственными войсками, и будет поддержан британской армией против иностранного вмешательства и внутренних врагов". После этого британские войска будут выведены из страны.

В заключение повторялось, что все это делается исключительно в целях обеспечения "безопасности владений британской короны", а также для того, чтобы помочь в восстановлении единства и благосостояния афганского народа".

Автор одного из немногих сравнительно объективных английских исследований об этой войне Джон Кэй, перекликаясь с В. В. Григорьевым, очень метко писал о "симлском манифесте" лорда Окленда: "Если он не был назван коллекцией абсолютных фальшивок, то он был охарактеризован как наиболее бесчестное искажение истины".

Истинные причины нападения на Афганистан хорошо сформулировал афганский историк С. К. Риштия. "Лорд Окленд сознавал, - писал он, - что для осуществления далеко идущих английских планов на Среднем Востоке, предусматривавших установление военного и политического контроля над Синдом, Пенджабом, Кабулом, Кандагаром и Гератом, англичанам необходимо иметь в этих областях таких правителей, которые абсолютно во всех отношениях подчинялись бы британскому правительству, совершенно не имели бы своей точки зрения и, являясь орудием в руках английских представителей, и пользовались бы только номинальной властью. Понятно, что такие правители, как эмир Дост Мухаммед-хан и его братья, имевшие собственное мнение и свои планы и не допускавшие никакого вмешательства во внутренние дела своей страны, были людьми, совершенно неподходящими для этих целей... В конце концов, англичане решили открыто применить военную силу и свергнуть династию Мухаммадзаев в Афганистане, поставить на их место шаха Шуджу, который находился в руках англичан, закрепить за Англией право держать в Афганистане британские войска и британских чиновников и тем самым поставить страну под военный и политический контроль Англии".

Агрессивная война пользовалась поддержкой самых высокопоставленных представителей правящих кругов Британской империи.

13 сентября 1839 года.

Лондонский тайный комитет директоров Ост-Индской компании, тесно связанный с английским правительством, в специальном письме Окленду полностью одобрил все его планы и действия, точно так же как и деятельность Макнотена. Таким образом, к концу тридцатых годов XIX в. британские колонизаторы завершили военно-политическую и дипломатическую подготовку к вооруженному нападению на Афганистан. Они детально изучили дороги, ведущие в эту сторону, материальные ресурсы и политическую обстановку в районах, по которым должна была двигаться их армия. Был сколочен "трехсторонний союз" и найден ставленник - Шуджа уль-Мульк, претензии которого на афганский престол, с точки зрения агрессоров, являлись благовидным предлогом для вторжения в Афганистан.

Конец 1838 года.

Английские войска общей численностью свыше 30 тыс. человек были подготовлены для нападения на Афганистан. Основная их часть была собрана в Фирозпуре, на реке Сатледж. Она получила название "армии Инда" и состояла из двух дивизий англо-индийских войск - 5 бригад пехоты и 2 бригады кавалерии.

Кроме того, в этом походе должен был участвовать и так называемый "шахский контингент": это были "вооруженные силы" Шуджи уль-Мулька, насчитывавшие 6 тыс. человек. Сюда входили деклассированные элементы, набранные во владениях Ост-Индской компании. Сущность этих войск хорошо охарактеризовал английский историк Д. Форрест: "Шахский контингент, как его благозвучно именовало британское правительство, находился под командой британских офицеров, получил обмундирование из британских складов, а деньги - из Индийского казначейства (речь идет о средствах, которыми распоряжались английские власти в Индии)". Командовали войсками Шуджи уль-Мулька бригадир Роберте, а затем бригадир Анкетиль.

Со стороны Пешавара должен был наступать отряд сикхских войск, при котором находились капитан Уэйд и сын Шуджи уль-Мулька - Тимур. Еще одна группа английских войск должна была высадиться в устье реки Инд, близ Карачи. Фактическим руководителем экспедиции являлся Уильям Макнотен, который занял пост "посла и полномочного министра" при шахе Шудже. Поскольку этот "монарх" полностью зависел от Англии, Макнотен выступал, по сути дела, в роли неограниченного диктатора, хотя и действовал от имени эмира. Интервенты были уверены в успехе. В самом деле, Что мог противопоставить им Дост Мухаммед?

Располагая почти трехкратным численным перевесом и несомненным техническим превосходством, агрессоры рассчитывали добиться победы без особых усилий.

1839 год.

Англичане вторглись в Синд, они бомбардировали и захватили порт Карачи. Синдским эмирам был навязан кабальный договор, который обязывал их выплачивать дань интервентам. Британские войска оккупировали Келатское ханство и вынудили его правителя Мехраб-хана принять обязательство об охране коммуникаций английской армии и обеспечении ее транспортом.

25 апреля 1839года.

Агрессоры, миновав Боланский и Ходжакский проходы, вступили в город Кандагар. Здесь был разыгран спектакль торжественной коронации Шуджи уль-Мулька. Макнотен с упоением сообщал Окленду, что ставленник Англии встретил горячий прием населения, а генерал-губернатор немедленно известил Лондон о "дружественном расположении, проявленном афганским населением". И то и другое было заведомой ложью. За исключением незначительной группы феодалов афганцы отказались иметь какое-либо дело с английской марионеткой. Английский историк Форрест дает красочную картину вступления шаха Шуджи в Кандагар: "Английские офицеры в своих алых с золотом мундирах были слева от него, и едва ли полдюжины потрепанных, грязных, плохо одетых афганских последователей - справа. Не более ста афганцев прибыли из Кандагара, чтобы посмотреть эту инсценировку, но и среди них слышался ропот против неверных, которые вторглись в их страну". Что касается "дружественного расположения" к интервентам, то оно вскоре нашло вполне материальное выражение в пулях длинноствольных афганских мушкетов.

После захвата Кандагара Макнотен навязал Шудже соглашение, которое предусматривало постоянное пребывание английских войск в Афганистане и ставило внешнюю политику страны под полный контроль Англии. Успехи, достигнутые оккупантами на первых порах, объясняются рядом причин. Наряду с применением военной силы они особенно часто использовали метод "золотого мешка" - подкупа влиятельных феодалов. Британская армия, по выражению очевидца событий Дж. Харлана, "прокладывала себе путь соблазнительным очарованием золота..., возбуждая алчность кабульских вождей". Англичанам удалось подкупить некоторых представителей знати и на определенный срок деморализовать феодальную верхушку.

К тому же афганский народ и правительство Дост Мухаммеда не желали войны и не были готовы к ней. Нападение британских войск явилось полной неожиданностью для Афганского государства. Об этом свидетельствует отправка Дост Мухаммедом в сентябре 1838 г., т. е. тогда, когда англичане фактически завершили всю подготовку к интервенции, крупного военного отряда (около 4 тыс. всадников и пехоты) в поход против Мир Мурад-бека, правителя Кундузского ханства. Именно поэтому агрессорам удалось сравнительно легко вторгнуться в Афганистан. Они не встретили серьезного сопротивления и при овладении Кандагаром.

После падения города правившие в нем баракзайские сардары Кохендиль-хан и его братья бежали в западные районы страны, а затем в Сеистан. Они отклонили предложение британских властей переехать в Индию на "пенсию". Англичане пытались "купить" и Дост Мухаммеда, предложив ему сдаться и отправиться в Индию. Дост Мухаммед отверг это предложение.

Захватив юго-восточный Афганистан, оккупанты начали грабить города и села и притеснять население. Среди афганских племен нарастало глубокое возмущение. От пассивных форм протеста афганцы переходили к открытому сопротивлению. На первых порах оно проявлялось в нападениях на английские обозы, на отставших от своих частей британских солдат. Вскоре после начала афганского похода его участник офицер Невиль Чемберлен жаловался в письме домой: "Вы не можете отойти из лагеря на милю без охраны и, не будучи хорошо вооруженным и отправиться куда-нибудь без опасения, что вас убьют".

Постепенно борьба афганского народа против интервентов начинала принимать все более и более массовый характер. Она активизировалась по мере продвижения агрессоров внутрь страны. Вначале английские войска подвергались непрерывным нападениям белуджских племен. Затем в освободительную борьбу начали все более широко включаться афганские племена гильзаев.

Между тем, в Кабуле Дост Мухаммед-хан вел энергичную подготовку к сопротивлению захватчикам. Одного из своих сыновей - Акбар-хана он послал с войсками для укрепления горных проходов на пути в Пешавар, другого - Хайдар-хана направил в важную крепость Газни по дороге из Кандагара в Кабул, тогда как третий его сын - Афзал-хан с отрядом кавалерии расположился поблизости от Газни. Сам Дост Мухаммед остался с частью войск в столице, чтобы вовремя подоспеть к наиболее угрожаемому пункту. Надеясь на неприступность Газни, он предполагал, что английская армия будет вынуждена обойти эту крепость, оставив ее в тылу. Тогда, как рассчитывал эмир, он сможет ударить по английским войскам с нескольких сторон, окружить их и уничтожить.

Июль 1839 года.

Осуществить этот план не удалось. Племянник Дост Мухаммеда Абдул Рашид перебежал на сторону шаха Шуджи и выдал план обороны города Газни. Интервенты подошли к городу, и на подступах к нему начались упорные бои. Пользуясь своим техническим превосходством, агрессоры ворвались в Газни. Завязалось ожесточенное сражение. Вооруженные одними саблями, защитники города смело бросались на британских солдат и падали, сраженные мушкетным огнем или пушечными залпами.

После захвата Газни оккупанты подвергли город полному разграблению.

Дост Мухаммед двинулся с войсками навстречу интервентам, но не решился атаковать их. Он был деморализован падением Газни. К тому же среди феодальной верхушки развивались капитулянтские настроения. Сепаратистские устремления феодальной знати мешали объединению сил страны для борьбы с врагом. Делало свое дело и английское золото. В этих условиях Дост Мухаммед вступил в переговоры с англичанами, заявив, что готов отказаться от эмирского престола в пользу Шуджи уль-Мулька, если ему будет предоставлена должность визиря. В ответ на это оккупанты предложили ему сдаться в плен и отправиться в ссылку в Индию. Дост Мухаммед отклонил это предложение и с небольшим отрядом приближенных отправился на север, в населенные таджиками, узбеками и туркменами земли Южного Туркестана, чтобы там попытаться организовать силы для отпора врагу.

Август 1838 года.

Английские войска вступили в Кабул. Они сгоняли афганцев в стан Шуджи уль-Мулька, чтобы доказать, будто его прибытие в столицу порождает всеобщий энтузиазм. Но люди, которых насильно заставляли следовать за Шуджой, убегали при первой возможности. Участник вторжения в Афганистан У. Гриффис отмечал, что за одну ночь количество дуррани, "присоединившихся к шаху", сократилось с 2 тыс. человек до 300.

Прибытие английского ставленника в Кабул вызвало возмущение населения города, "оно было больше похоже на похоронную процессию, чем на вступление короля в столицу своих возвращенных владений".

Казалось, что замысел британских правящих кругов осуществлен полностью. Во главе Афганистана находился марионеточный эмир, всецело контролируемый англичанами. Вскоре после утверждения власти шаха Шуджи в Кабуле Макнотен навязал ему новое соглашение, которое дополняло кандагарский договор пунктом о постоянном присутствии английского представителя при шахе в качестве советника по государственным делам. Таким образом, интервенты поставили под контроль не только внешнюю политику, но и внутреннюю жизнь страны. Важнейшие города Афганистана - Кабул, Кандагар, Газни, Джелалабад и др. были заняты английскими гарнизонами, которые не собирались покидать захваченную страну. Британские правящие круги всемерно старались расширить контролируемую ими территорию. Еще в донесении тайному комитету совета директоров Ост-Индской компании от 13 марта 1839 г. Окленд выражал надежду, что правитель Кундуза и "король Бухары" установят "тесные дружественные отношения с восстановленной садозайской монархией".

Лето 1839 года.

В Герат со специальной миссией был отправлен майор Д'Арси Тодд. Его сопровождали английские офицеры Джемс Аббот и Ричмонд Шекспир. Тодд был снабжен крупными денежными суммами и получил задание подготовить условия для развития английской экспансии в среднеазиатских ханствах. На несколько лет Герат превратился в важнейший центр британской подрывной деятельности на Среднем Востоке.

Оккупанты стремились проложить себе дорогу в Среднюю Азию и по другому направлению. Они захватили город Чарикар (к северу от Кабула) и пункты Бамиан и Сейган, контролирующие важные горные проходы на пути в Южный Туркестан и в долину реки Аму-Дарья. По этой дороге отправлялись в Среднюю Азию английские разведчики. Интервенты готовились к новым захватам, и Окленд распорядился занять Гератский оазис и присоединить его к владениям Шуджи уль-Мулька.

Вскоре, однако, выяснилось, что положение в Афганистане значительно более сложное и неблагоприятное для агрессоров, чем они представляли. Стало абсолютно ясно, что посаженный ими на трон эмир не пользуется ни популярностью, ни каким бы то ни было авторитетом в стране, что власть его призрачна и простирается лишь на местности, контролируемые британскими штыками.

С выводом оккупационных войск из Афганистана Шуджа уль-Мульк был бы немедленно низложен. Характерная деталь: когда шах Шуджа зимой 1839-40 г. жил в Джелалабаде, вокруг города были размещены пехотная бригада и полк легкой кавалерии. Марионеточный эмир, безусловно, нуждался в такой охране. Как писал афганский историк Ахмад Али Кохзад, правление Шуджи "в действительности должно быть названо английской оккупацией афганской земли, и каждому было ясно, что страной правит наиболее ненавистный король при помощи иностранных войск, а народ полон страстного желания дать выход своему возмущению...".

Именно в этом заключалась сложность обстановки для захватчиков: по всему Афганистану все более ширилась и распространялась волна народного гнева, направленного против чужеземных поработителей. Английские войска грабили города и села, отнимали у населения продовольствие и фураж, транспортные средства. Они сопровождали эти действия издевательствами над жителями, зверски расправляясь с ними при малейшем проявлении недовольства. Так, например, по указанию "политического офицера" Персивала Лорда было предпринято нападение на селение народа хазара, близ Бамиана. Вся вина жителей заключалась в том, что они, по словам английского автора, "отказались выдать свои скудные запасы фуража, от наличия которых зависел корм скота зимой. Нападающие сожгли фураж, а несчастные хазарейцы были сожжены живьем или застрелены".

Подобные факты были отмечены и в других захваченных районах. Возмущение афганского народа принимало все более открытые и острые формы протеста. Выступления народных масс против интервентов развернулись особенно активно после оккупации Кабула.

Сентябрь 1839 года.

Между Кабулом и Газни было произведено нападение на английский военный отряд, эскортировавший обоз с деньгами. Начальник отряда полковник Херинг был убит. На подавление повстанческого движения была отправлена карательная экспедиция во главе с капитаном Утрамом и майором Маклареном.

Россия.

Декабрь 1839 года.

Император Николай Павлович повелел оренбургскому генерал-губернатору генералу графу Перовскому предпринять поход на Хиву. Перовский с отрядом в 3000 человек при 16 орудиях выступил в поход тургайскими степями. Лютые морозы, бураны, цинга и тиф остановили отряд, дошедший было до Аральского моря. Энергией Перовского удалось спасти остатки отряда, лишившегося почти половины своего состава. После первого похода Бековича второй русский поход в Среднюю Азию кончился неудачей, что вселило в хивинцев уверенность в своей неуязвимости и непобедимости.

Англия.

Июнь 1840 года.

Против города Келати-Гильзаи, расположенного на важной магистрали Кандагар - Кабул, был направлен английский военный отряд. Тот же Невиль Чемберлен откровенно писал в связи с этим: "Гильзаи - племя, которое населяет местность между Кандагаром и Мукуром, восстали, пытаясь помешать нам построить форт в Келати-Гильзаи, являющемся центром их земель. Они не так слепы, чтобы не понять, что когда мы будем располагать укреплением и держать войско в сердце их области, они будут вынуждены... оставить свои помыслы о независимости". Келати-Гильзаи был занят иностранными интервентами, но в районе этого города постепенно возникал очаг активного вооруженного отпора агрессорам, очаг освободительной партизанской войны.

Апрель 1840 года.

Началось новое восстание гильзаев. Повстанцы перерезали важнейшую английскую коммуникационную линию Кандагар-Кабул. Генерал Нотт отправил против них из Кандагара 200 всадников, однако они не смогли изменить положения, и вскоре в район восстания были высланы дополнительные войска под командованием капитана Андерсона - отряд пехоты, 300 всадников и артиллерийская батарея. Развернулась упорная и ожесточенная битва, во время которой гильзаи неоднократно бросались в атаку на английские пушки и штыки. Хотя оккупанты победили, победа им дорого стоила и носила временный характер.

Макнотен решил расколоть ряды гильзаев и выделил 3 тыс. фунтов стерлингов для подкупа феодальных вождей: по выражению Д. Кэя, "денежный мешок должен был завершить то, что начали штыки". Но Д. Кэй тут же добавлял: "Однако ни штык, ни денежный мешок не могли удерживать это беспокойное племя в постоянном состоянии покоя".

Аналогичное положение создалось и в Келатском ханстве, где белуджские повстанцы истребили британский отряд во главе с лейтенантом Клерком. Затем они взяли штурмом город Келат, уничтожив находившийся в нем английский гарнизон под командованием лейтенанта Ловедэя. Афганцы племени какари осадили важный узел дорог - Кветту. Британские воинские власти перебросили сюда дополнительные войска и несколько стабилизировали обстановку, но в Южном Афганистане и Белуджистане также образовались постоянные очаги сопротивления захватчикам.

Сентябрь 1840 года.

В районе Гиндукушских перевалов, близ Бамиана, враждебность населения к оккупантам начинала принимать открытые формы. Афганские патриоты нападали на английские отряды и посты и уничтожали их. К Бамиану подошло узбекское ополчение (6-8 тыс. человек) во главе с Дост Мухаммед-ханом, которое он собрал при поддержке Мир Вали - правителя узбекского ханства Хульм. Оно оттеснило англичан к Сейгану. Находившийся здесь крупный отряд афганских солдат из "шахского контингента" Шуджи уль-Мулька восстал и вместе со своим командиром Салех Мухаммедом перешел на сторону Дост Мухаммеда. Полный разгром британских войск на этом участке был предотвращен лишь в результате прибытия специально направленной сюда бригады Денни, которой удалось, используя свое численное и материальное превосходство (особенно в артиллерии), нанести поражение Дост Мухаммеду.

Но этот успех имел для англичан местное значение. Из района Бамиана и Сейгана Дост Мухаммед направился в Кухистан, где также развивалось освободительное движение. В него постепенно вовлекались и феодальные круги Афганистана, которые выражали резкое недовольство тем, что чиновники Шуджи уль-Мулька стали собирать подати и всевозможные налоги, чем обычно занималась феодальная верхушка. В ряде районов англичане проводили прямое ограбление населения под видом налоговых сборов. К тому же британское правительство резко сократило расходы на оккупационные нужды в Афганистане, которые составляли немалую сумму - 1260 тыс. фунтов стерлингов в год. Сокращение оккупационных расходов отразилось на субсидиях, которые выплачивались некоторым ханам и вождям племен, а переход интервентов к прямому взиманию "налогов" наносил этим ханам материальный ущерб, в результате чего часть феодалов стала занимать враждебную позицию по отношению к Англии.

Борьба против агрессоров принимала в Афганистане все более широкий и массовый характер. Подкупленным феодалам становилось все труднее сдерживать гнев народных масс, и, хотя Бернс прилагал много усилий для подкупа влиятельных лиц среди таджиков Кухистана, ему не удалось помешать Дост Мухаммеду объединиться с кухистанцами для совместного выступления против захватчиков. Активные действия Дост Мухаммеда в этой области, неподалеку от афганской столицы, вызвали особую тревогу в Кабуле. Макнотен, опасаясь осады города, стал требовать присылки из Индии новых подкреплений.

2 ноября 1840 года.

В ущелье Парван Дора произошло сражение между руководимым Дост Мухаммедом таджикским ополчением и бригадой английских войск под командованием генерала Сэля. Англичане рассчитывали на легкую победу. Персивал Лорд, показав своим солдатам на Дост Мухаммеда, обещал выплатить 100 тыс. рупий тому, кто доставит его живым или мертвым. Но британские войска не выдержали натиска народного ополчения. Бригада Сэля была разбита и в беспорядке отступила к Чарикару. Парванская битва вызвала большой отклик во всем Афганистане и сыграла важную роль в развитии освободительного движения.

Однако Дост Мухаммед, потеряв веру в возможность окончательной победы, вскоре сдался оккупационным властям и был отправлен ими в Индию в качестве пленника. Несмотря на пленение эмира, встреченное англичанами с большим ликованием, борьба афганского народа за свободу не ослабела, а продолжала развиваться. Как справедливо писал Сеид Касем Риштия, "афганский народ вскоре поднялся на борьбу с захватчиками и сам, без эмира и сардаров, выполнил эту задачу, восстановив, таким образом, свою национальную честь и славу".

Начало октября 1840 года.

Восточные племена гильзаев активно включились в освободительное движение и заняли горные проходы между Кабулом и Джелалабадом. Была прервана важнейшая коммуникационная линия, соединявшая интервентов с их индийским тылом. Стремясь восстановить линии связи, командование оккупационных войск попыталось оттеснить гильзаев.

В Тезинской долине, к югу-востоку от Кабула, завязалась ожесточенная, длительная и упорная борьба. Верх одержали повстанцы. Находящимся в афганской столице англичанам пришлось отказаться от использования прямого пути на Пешавар. (Прим. Afgan. Насколько важна эта транспортная артерия для Афганистана можно судить по событиям 80-х годов минувшего столетия. Старая английская дорога, о которой идет речь в документе, в виду того, что вдоль нее совершались непрекращающиеся нападения племен на колонны, подверглась неоднократно массированному воздушному минировании, и использовалась в локальных целях на входе и выходе очень ограниченно. Горная трасса на Джелалабад оставалась единственной артерией, связывавшей Кабул с юго-востоком Афганистана. Эту трассу уже усиленно минировали моджахеды. Так или иначе, блокирование этой трассы сразу же приводило к тому, что цена на продовольствие в Кабуле за пару недель вырастала почти вдвое.)

3 ноября 1840 года.

Участник событий Н. Чемберлен, в письме писал: "Мы не приобрели лавров в Тезинской кампании. Наши потери были велики - 150 человек, не считая офицеров. Мы лишились амуниции, обоза и казны, по сути дела, это было настоящее поражение, и я надеюсь, к чести нашей армии, что мы никогда больше не понесем такого поражения". Однако этим надеждам не суждено был" осуществиться.

Зима 1840/41 года.

В связи с трудностями снабжения войск оккупанты стали в более широких масштабах реквизировать продовольствие и фураж. Английским войскам вместо жалованья предоставлялись на разграбление целые округа. Оккупанты рассматривали Афганистан как свою колонию, а афганцев - как своих рабов. Все это глубоко задевало и оскорбляло национальные чувства и достоинство народа, любовь которого к независимости особо отмечал Ф. Энгельс. Интервенты были окружены жгучей ненавистью населения.

20 августа 1841 года.

Представление о положении в Афганистане дает письмо, отправленное одним английским офицером из Кандагара. "Скоро будет три года, - писал он, - как армия Инда отправилась из Фирозпура для завоевания этой несчастной страны. Шах Шуджа должен был вступить на престол отцов своих, и войско должно было возвратиться потом в Индию. Дело окончено вот уже два года, а мы все еще здесь; правительство не может нести огромных издержек, с которыми сопряжено занятие Афганистана. Но можем ли мы возвратиться? Кругом, во всей стране с каждым днем увеличивается беспокойство. Хайберцы, гильзаи и дуррани взялись за оружие, на посты наши делают нападения, солдат наших убивают перед нашими глазами. Можем ли мы оставить Афганистан в таком положении, и, с другой стороны, переменится ли оно и успокоится ли страна? Никогда, по крайней мере, мы до этого не доживем. Не могу вам сказать, как ненавидит нас народ: всякий, кто убьет европейца, считается святым. Еще недавно было несколько таких убийств, и мы не можем, не должны здесь оставаться; мы должны возвратиться, хотя бы даже с уроном нашей чести".

Первая половина 1841 года.

Упорные антианглийские выступления происходили в различных местностях Афганистана. Грабительские действия оккупантов в районе Келати-Гильзаи вызвали новое восстание западногильзайских племен. Они атаковали колонну британских войск под начальством полковника Ваймера. Гильзаи были отбиты, но нанесли тяжелые потери врагу. В то же время отряды дуррани во главе с сыном Дост Мухаммеда Актур-ханом осадили Кандагар и были оттеснены англичанами только после напряженных боев. Восточногильзайские племена продолжали контролировать вражеские коммуникации близ Джелалабада, на линии Пешавар - Кабул.

Октябрь 1841 года.

На линию Пешевар-Кабул была переброшена из Кабула пополненная после поражения в Парванской битве бригада Сэля. На своем пути Сэль подвергся ожесточенной атаке со стороны гильзаев, понес тяжелые потери и с большим трудом укрылся в Гайдамаке. Отсюда он совершил похожий на бегство переход в Джелалабад, хотя получил несколько приказов вернуться в Кабул. За высокими и толстыми стенами Джелалабадской крепости бригада Сэля отсиживалась до конца войны. (Прим. Afgan. Джелалабадская крепость сохранилась в несколько "траченном" виде до 80-х годов минувшего столетия. В 1980 году там еще можно было увидеть остатки диковинного ботанического сада, некоторые постройки. В 1980 году охрану крепости осуществляла афганская армия. Но ввиду частого проникновения туда моджахедов (крепость занимала стратегическое положение в районе), год спустя она была заминирована советскими саперами. В дальнейшем крепость не использовалась по прямому назначению в отличии от гератской старой крепости)..

Осень 1841 года.

В Кухистане напряженные сражения велись вокруг Чарикара. Здесь была резиденция британского политического агента Э. Потингера, охранявшаяся полком гуркской пехоты. В результате боев, в которых особенно активное участие приняли таджикские крестьяне, полк был уничтожен вместе с командиром и другими офицерами, а Чарикар занят повстанцами. Бежать удалось лишь Потингеру и полковому адъютанту Хаугтону. В это же время в небольшом городке Шахабаде, в 45 км от Газни, был истреблен английский военный отряд (150 человек) во главе с капитаном Вудбэрном. На открытую борьбу с оккупантами выступили племена, населявшие Хайберское ущелье. Они предприняли ряд нападений на английский гарнизон в Али-Масджиде. Несмотря на переброску сюда дополнительных британских войск, хайберцы продолжали нападения на интервентов.

Осень 1841 года.

Произошло сплочение всех сил афганского народа, боровшегося за независимость. Сопротивление англичанам принимало все более организованный характер. В различных районах Афганистана распространялись воззвания, призывавшие к всеобщему выступлению против интервентов. Под давлением народных масс, движимых ненавистью к врагу, активнее включались в борьбу и некоторые патриотически настроенные вожди племен, как, например, Абдулла-хан Ачакзай и Аминулла-хан Логари.

Сентябрь 1841 года.

В доме Абдулла-хана Ачакзая в Кабуле на совещании вождей был выработан план проведения в столице вооруженного восстания.

2 ноября 1841 года.

Восстание началось и явилось одним из кульминационных моментов освободительного движения в Афганистане. Городская беднота, ремесленники, торговцы, крестьяне окрестных селений напали на резиденцию британского губернатора Кабула Бернса. Сопротивление охраны было вскоре подавлено, и Бернc был убит.

Английские войска, расположенные в Ширпурском укрепленном лагере, под Кабулом, были настолько деморализованы, что даже не пытались предпринять какие-либо меры для борьбы с повстанцами. Власть в столице перешла в руки афганских патриотов. Вскоре англичане были окружены и в Ширпурском лагере. В Кабул просачивались повстанческие отряды из Кухистана и других местностей. Завязалась упорная и ожесточенная битва за холмы Бемару, господствовавшие над Ширпуром. Невзирая на шрапнельный огонь британских пушек, афганцы настойчиво и самоотверженно атаковали вражеские позиции. Оккупанты потеряли свыше 300 солдат и часть артиллерии.

"Неприятель стремительно двинулся вперед; наши солдаты бежали перед ним, точно стадо овец, за которыми гнался волк", - записала в дневнике жена генерала Сэля, которая жила в это время в Кабуле. В боях особенно ярко проявился народный характер освободительной войны афганских патриотов. Об этом свидетельствуют воспоминания одного из ведущих британских офицеров Д. Лоуренса, описавшего битву на холмах Бемару. (Прим. Afgan. Эти холмы каждый желающий может лицезреть, открыв карту кабульской столицы и ее окрестностей).

"Нам было интересно узнать характер войска, которое за день до того так успешно сражалось против наших солдат, - отмечал он, - и мы в связи с этим внимательно его изучали. К нашему глубокому унижению мы нашли, что вместо дюжих и фанатичных членов клана, шедших за своими вождями в битву, войско, которое изгнало английское знамя с поля боя, состояло главным образом из кабульских торговцев и ремесленников. Так что мы даже не испытали грустного удовлетворения в сознании, что боролись с воинственными племенами страны".

Весть об успехе восстания в столице с молниеносной быстротой разнеслась по всей стране и явилась сигналом к дальнейшему развертыванию активных выступлений против захватчиков. Ряды участников народно-освободительного движения росли с каждым днем. В освобожденный Кабул прибыл сын Дост Мухаммеда Мухаммед Акбар-хан, находившийся до этого на севере страны. С ним пришло около 6 тыс. человек узбекского народного ополчения, которое, по презрительному выражению жены генерала Сэля, "мало чем отличалось от толпы". Оккупантам вскоре пришлось испытать на себе силу ударов этого войска.

В борьбе против агрессоров участвовали все народы Афганистана. Британские гарнизоны оказались фактически блокированными в занятых ими крупных городах: под Кабулом, в Газни, Кандагаре, Джелалабаде. Над ними нависла угроза полного истребления. Их линии связи и пути сообщения с Индией были прерваны. Командующий английскими войсками в Кандагаре генерал Нотт отмечал, что "ни один европеец не может пройти 200 ярдов, не подвергаясь угрозе быть застреленным или изрубленным". О власти или влиянии Шуджи уль-Мулька сейчас вообще уже никто не вспоминал. Его "армия" распалась.

Декабрь 1841 года.

Восстали входившие в нее два полка афганской кавалерии, которые примкнули к повстанческому движению. Другие части этой армии также переходили повсеместно на сторону повстанцев. Их примеру кое-где следовали даже солдаты и сержанты англо-индийских войск из числа завербованных в Индии.

Стремясь найти выход из создавшегося положения, один из наиболее активных инициаторов "восстановления шаха Шуджи на престоле его предков под английской охраной" - У. Макнотен сделал попытку применить испытанное средство - подкупы. Он вступил в переговоры с руководителями повстанцев, среди которых были Акбар-хан, Аминулла-хан Логари и др. На срочной необходимости таких переговоров особенно настаивал главнокомандующий британскими войсками в Афганистане генерал У. Эльфинстон. В письме Макнотену он сообщал об острой нехватке продовольствия и фуража, о большом количестве раненых и больных и отсутствии всякой надежды на помощь из Индии, о крайней военной слабости позиции, занимаемой англичанами под Кабулом. Эльфинстон подчеркивал, что "вся страна выступает с оружием против нас", и призывал "посла и полномочного министра" побыстрее договориться об эвакуации.

Макнотен "пытался подкупить кого-либо из ведущих афганских вождей". Он выдал некоторым из них 50 тыс. рупий для подготовки проанглийского выступления, обещая еще 200 тыс. рупий в случае успеха. Но попытка не дала никаких результатов: в сложившейся обстановке любой вождь племени, проявивший намерение оказать в чем-либо содействие агрессорам, находился бы перед реальной угрозой разделить их участь. Тогда Макнотен решил применить другие методы.

Конец ноября 1841 года.

Погибли видные участники антибританского движения - Абдулла-хан Ачакзай и Мир Масджиди, и даже в английской литературе утверждалось, что их смерть была "предусмотрена" Макнотеном и Эльфинстоном, что Мир Масджиди был отравлен, а Абдулла-хан Ачакзай получил во время сражения пулю в спину от подкупленного предателя.

Д. Кэй приводил в приложении к своему исследованию об афганской войне заметку из серампурской газеты "Фрэнд оф Индиа", многозначительно названную им "Сэр Уильям Макнотен и цена крови". Из нее явствовало, что Макнотен выплатил крупную денежную сумму некоему Абдул Азизу, "предложившему убить Абдулла-хана".

Декабря 1841 года.

Подкупы и предательство, однако, не могли оказать существенного влияния на ход событий, и Макнотен был вынужден подписать соглашение, по которому англичане обязались вывести войска из Афганистана, вернуть Дост Мухаммеда и захваченных ими пленных. Афганские сардары согласились предоставить за плату эвакуирующимся войскам провизию и транспортные средства. Не будучи в состоянии трезво оценить обстановку и продолжая преследовать прежние цели британской политики, Макнотен включил в договор пункт о том, что афганцы не должны вступать в переговоры с иностранными государствами без ведома и согласия Англии. Но и после заключения этого соглашения Макнотен продолжал лелеять надежду на раскол освободительного движения и использование одних группировок против других для сохранения английского владычества в Афганистане.

П. Сайке объясняет согласие Макнотена на этот договор тем, что он "надеялся спасти ситуацию посевом разногласий среди жадных вождей". Сам Макнотен в письме выполнявшему его задания Мохан Лалу подчеркивал: "Если эти люди поссорятся между собой, и мы сможем здесь удержаться, то это будет намного лучше, чем отступление зимой по снегу. Я готов истратить любую сумму, чтобы добиться этой цели. Не следует упускать из виду ни малейшей возможности для ее достижения".

23 декабря 1841 года.

С целью посеять разногласия среди жадных вождей Макнотен договорился о встрече с Акбар-ханом, который выдвигался на первое место среди афганских руководителей. Макнотен задумал новый вероломный акт: отправляясь со своими ближайшими помощниками Лоуренсом, Маккензи и Тревором на встречу с Акбар-ханом, он предложил генералу Эльфинстону "иметь наготове два батальона пехоты и 2 пушки для секретной надобности", чтобы захватить руководителей повстанцев. Этот план был разгадан Акбар-ханом, и он в свою очередь во время свидания с Макнотеном пытался взять его в плен, а когда тот оказал сопротивление, "Акбар застрелил его из пистолета, прямо в сердце". После смерти Макнотена на глазах всего Ширпурского лагеря деморализация и паника среди оккупантов достигли предела.

1 января 1842 года.

Генерал Эльфинстон заключил соглашение с руководителями афганских патриотов: британские войска в районе Кабула полностью капитулировали. Они должны были сдать все оружие и казну и очистить страну, двинувшись на Пешавар. Начался "обратный путь" интервентов. Ненависть к ним со стороны афганского народа была настолько велика, что жители не могли сдержать гнева по отношению к агрессорам, ворвавшимся к ним, убивавшим их братьев и сестер, отцов и матерей, грабившим их города и селения. Предпринятые некоторыми ханами попытки удержать патриотов от проявления этой ненависти были безрезультатны. Отряды повстанцев непрерывно нападали на отступавшие английские войска; "...обуздать гнев народа, глубоко задетого в своих национальных чувствах, оказалось не по силам даже столь любимому народному вождю, каким был Акбар-хан".

Как писал К. Маркс, "В ущелье местные жители стреляли по "британским собакам" с окружающих утесов, сотни людей погибли, пока не преодолели прохода; к этому времени в отступающей колонне осталось всего 500-600 истощенных, израненных людей, И этих перебили, как баранов, во время их мучительного отхода к границе.

13 января 1842 года.

Часовые на стенах Джелалабада (близ Шахджеханпура) увидели человека в английском мундире, висевшем клочьями, верхом на заморенной лошади, и конь и всадник были жестоко изранены; это был доктор Брайдон - единственный уцелевший из 15000 человек, за три недели до того выступивших из Кабула".

Одновременно с истреблением британских войск в Джигдалакском ущелье афганские отряды предпринимали непрерывные нападения на английские гарнизоны, еще остававшиеся в некоторых городах страны. Повстанцы осадили Джелалабад и настойчиво штурмовали Кандагар.

Март 1842 года.

Повстанцы освободили Газни и уничтожили засевший здесь английский гарнизон (400 человек под командованием полковника Пальмера). Генерал Инглэнд был вынужден скрыться в укреплении Пишин, потеряв при своем отступлении около 100 человек. В это же время закончил свое существование и марионеточный эмир шах Шуджа уль-Мульк, убитый афганскими патриотами в начале апреля того же года.

Теперь перед правящими кругами Англии возникла новая проблема: нужно было думать уже не о превращении Афганистана в колонию, а о быстрейшем вызволении остатков двинутой в эту страну "армии Инда". Вместо обанкротившегося Окленда на пост генерал-губернатора был назначен лорд Элленборо.

Апрель 1842года.

Британским властям в Индии удалось собрать достаточные сил для того, чтобы пробиться из Пешавара к Джелалабаду и снять с него осаду.

Лето 1842 года.

В течение лета велась подготовка к нападению на Кабул, чтобы в какой-то мере восстановить военный престиж Англии. Это было для нее крайне важно, ибо разгром английских войск в Афганистане вызвал широкий отклик на всем Востоке. "Впервые крупные британские вооруженные силы были разбиты, и это поколебало веру в непобедимость белых завоевателей", - отмечал английский историк А. Мортон. Но начать заново всю кампанию с целью утверждения своего господства в Афганистане колонизаторы не могли. Выдвигавшиеся наиболее агрессивными кругами планы отправки в эту страну крупной армии были отклонены в связи с тем, что "недовольные элементы в Индии могли воспользоваться британской военной слабостью, чтобы организовать всеобщее восстание", - как писал биограф лорда Элленборо Альберт Имлах.

Поэтому английское правительство было вынуждено ограничиться карательной экспедицией. Она началась с очередной провокации. Лорд Элленборо пригласил в Калькутту Дост Мухаммеда, жившего в Индии под полицейским надзором и не имевшего никаких сведений о событиях в Афганистане, и предложил ему вернуться на родину, чтобы занять свой трон. В качестве условия Дост Мухаммеду было предложено написать Акбар-хану и другим афганским вождям, чтобы они не препятствовали временному вводу войск Англии в Кабул для "восстановления престижа". Дост Мухаммед выполнил это условие, послав Акбар-хану в подтверждение свои очки и табакерку.

Руководители народной войны, по свидетельству афганского историка Риштия, отвели свои отряды, и перед интервентами фактически был открыт беспрепятственный доступ в Афганистан. Они немедленно воспользовались этим.

Осень 1842 года.

Генерал Нотт из Кандагара и генерал Поллок из Джелалабада двинулись на Кабул. По дороге они разоряли и сжигали селения, устраивали массовые казни.

Середине сентября 1842 года.

Поллок снова захватил афганскую столицу, имея специальное задание "достойно наказать вероломный Кабул", единственная "вина" жителей которого заключалась в том, что они не желали сносить ярмо чужеземного ига. Город и его окрестности были разграблены, множество мирных жителей убито. Значительная часть столицы была превращена в руины. Завершая погром в Кабуле, британские генералы распорядились взорвать выдающийся архитектурный памятник - крытый рынок.

Ярким свидетельством зверств оккупантов являются письма непосредственного участника этого карательного похода британского офицера Невиля Чемберлена, игравшего впоследствии видную роль среди английской военщины в Индии.

Описывая действия британских войск в небольшом городке Исталифе, (Прим. Afgan. Аналогичные "разборки" с жителями Исталифа предпринимались и в 80-х годам прошлого столетия, при нахождении в стране ОКСВА. Исталиф всегда держал твердый нейтралитет в боевых действиях с моджахедами. Именно в этом городе производились так любимые советскими военными афганские дубленки) Н. Чемберлен отмечал: "Когда мы почти достигли его, то увидели множество фигур в белом, взбиравшихся на горы, и, приняв их за повстанцев, открыли по ним орудийный огонь, и я с сожалением должен сказать, что некоторые из них упали; подойдя поближе, мы нашли, что это были женщины ...Сцена у входа в город не поддается описанию. Палатки, всевозможные вещи валялись на улицах рядом с трупами несчастных людей, которые чрезмерно задержались с уходом или были слишком храбры, чтобы бежать и оставить своих жен и детей на наше милосердие, не пожертвовав жизнью для их защиты.

Ни одно существо мужского пола старше 14 лет не было пощажено, а некоторые солдаты стремились вымести свою злобу на женщинах... Картина грабежа была ужасна. Каждый дом был наполнен солдатами, как европейцами, так и туземными. Мебель, одежда, товары всех сортов летели через окна на улицы и сгребались теми, кто там находился... У богатых лавок оказывалась дюжина владельцев, которые спорили из-за раздела их содержимого... Уже захватившие свою добычу возвращались в лагерь, преграждая путь огромными тюками, которые они тащили, и были скорее похожи на барышников, чем на солдат... Кто брал оружие, кто драгоценности, а кто книги! Некоторые, опять-таки, предпочитали шелка и сатин, шали и т. д... Когда солдаты утолили аппетиты, грабить начала лагерная прислуга, и она продолжала дележ добычи. Найденные в Исталифе товары были оценены почти в 200 тыс. фунтов стерлингов.

...В большом доме мы обнаружили чрезвычайно ценные вещи, которые немедленно стали достоянием моих спутников - пестрой банды, солдат всех полков и знамен - англичан, индусов, мусульман, гурков..."

На следующее утро Исталиф, по выражению Н. Чемберлена, представлял собой "картину опустошения". "В одном месте мой взор был потрясен видом бедной женщины, лежавшей мертвой рядом с младенцем 3-4 месяцев, еще живым, но у которого обе малые берцовые кости были прострелены и искалечены мушкетной пулей... Поодаль лежала другая женщина, мучась от раны; она страдала от ночного холода, будучи совершенно раздетой, и сжимала дитя в своих руках; ее взгляд отражал испытываемую ею агонию.

...На улицах лежали трупы старых и молодых, богатых и бедных, которые погибли, защищая свой город. Эти ужасные сцены я видел лично; если бы я был в состоянии или желал осматривать дома, боюсь, что был бы очевидцем намного более жестоких поступков и ужасов войны...

В действительности, мы не более чем патентованные убийцы. Весь день саперы были заняты тем, что жгли город, а солдаты и лагерная прислуга тащили все, что плохо лежало. Наш лагерь более походил на базар, чем на что-либо другое; его обитатели были заняты продажей и обменом своей добычи".

Перед уходом из Исталифа Н. Чемберлен снова посетил город. "Какие изменения внесли в него 28 часов! - восклицал он. - Осталось лишь десять домов, и не слышно было ни звука, кроме потрескивания огня и грохота обрушивающихся балок и столбов..."

Вслед за Исталифом такая же участь постигла Чарикар, где были разрушены все дома и постройки.

Эти зверства с точки зрения их организаторов были призваны восстановить подорванный престиж английского военного могущества. Однако оставаться в Афганистане интервенты более не решались. Проведя кровавую карательную экспедицию, они поспешно покинули страну. В начале 1843 г. Дост Мухаммеду было позволено вернуться на родину, где он вскоре снова стал эмиром. Так бесславно окончилась для Англии эта агрессивная война.

Провал захватнических планов британской буржуазии был обусловлен упорным сопротивлением афганского народа, единодушно поднявшегося на решительную вооруженную борьбу против агрессоров. Именно этот народный характер освободительного движения, которое получило подлинно массовые размеры, определил поражение несравненно лучше вооруженных и обученных английских войск и являлся важной отличительной особенностью антибританских выступлений в Афганистане. В борьбе с оккупантами приняли активное участие самые разнообразные слои афганского и других народов, населяющих Афганистан (таджики, узбеки, хазара). Племенные ополчения, обычно выступавшие в качестве основной вооруженной силы афганцев, пользовались самой действенной поддержкой городского населения, героически и самоотверженно сражавшегося против интервентов.

Подлинную причину успеха освободительной борьбы Афганистана - ее народный характер, участие в ней широких слоев населения страны: крестьян, ремесленников, городской бедноты - подчеркнул русский революционный демократ Н. А. Добролюбов. Он имел в своем распоряжении не так уж много достоверных сведений о происшедших событиях, но с уверенностью отмечал эту особенность англо-афганской войны: "С 1838 г., со времени афганской войны, англичане встречают более противодействия на полуострове, и, что замечательно, противодействие это перестает уже быть делом личного произвола какого-нибудь властителя, а вызывает сильное участие в самом народонаселении страны. В афганской войне народ выказал сильное сопротивление возведению на престол шаха Шуджи, которого поддерживали англичане и который за свои неистовства три раза уже был прогоняем своими подданными. Европейская армия восторжествовала над упорным сопротивлением афганов, но все приобретения англичан вскоре должны были быть оставлены ими, по невозможности удержать их за собой. 20 тыс. человек и 16 млн. фунтов стерлингов были напрасно истрачены в этой войне".

Разгром британских агрессоров в Афганистане способствовал развитию антиколониальных тенденций и в других странах Востока, особенно в Индии. Не случайно в некоторых английских работах указывается, что это поражение "приблизило... ни с чем не сравнимое несчастье Индийского мятежа", т. е. массовое народно-освободительное восстание 1857-1859 гг. в Индии.

Из Герата тем временем был изгнан засевший там с 1839 г. майор Тодд.

Июль 1842 года.

В Бухарском ханстве были публично казнены британские агенты полковник Стоддарт и капитан Конолли, прибывшие туда с разведывательными и диверсионными целями.

В Англии в связи с крупнейшим военно-политическим поражением в Афганистане события, предшествовавшие войне и приведшие к ней, привлекли пристальное внимание. Они долго и оживленно обсуждались в печати и в политических кругах.

Россия.

1845 год.

Оренбургская линия была вынесена вперед, на реки Иргиз и Тургай, где построены укрепления этого имени. "Малую орду" можно было считать окончательно замиренной.

1847 год.

Россия достигла Аральского моря, где учредила флотилию.

1850 год.

Зашевелилась и Сибирская линия, где стали учреждаться в Семиречье казачьи станицы, закреплявшие за Россией киргизскую степь.

1856 год.

Основной задачей России стало соединение линий Сыр-Дарьинской и Сибирской. На одном из этих направлений русские имели 11 оренбургских линейных батальонов, уральских и оренбургских казаков, а на другом - 12 западносибирских линейных батальонов и казаков Сибирского войска. Эти горсти людей были разбросаны на двух громадных фронтах, общим протяжением свыше 3500 верст.

Операция "соединения линий" была задержана сперва (до 1859 года) устройством киргизов, а затем ликвидацией нашествия кокандских полчищ на Сибирскую линию. Начальником угрожаемого района - Заилийского края - был подполковник Колпаковский.

Англия.

1859 год.

В конечном итоге английское правительство было вынуждено выпустить новое издание "Синей книги", поместив туда документы или те их части, какие раньше были опущены или извращены. Сопоставление публикаций - 1839 и 1859 гг. - чрезвычайно ярко показывает, на какие уловки и подтасовки фактов шли британские экспансионисты, развязывая преступную войну против народов Афганистана. Но о том, чтобы наказать виновников этого мошенничества международного масштаба, не было и речи: слишком высокие посты они занимали. Один из главных инициаторов нападения на Афганистан - лорд Пальмерстон, например, занимал пост премьер-министра Британской империи.

Во всяком случае, результаты первой агрессивной войны против Афганистана были очень поучительны для английских колонизаторов.

Россия.

Конец лета 1860 года.

Кокандский хан собрал 22 тысячи воинов для того, чтоб уничтожить Верный, поднять на русских киргизскую степь и разгромить все русские поселки Семиречья. Положение для русского дела на этой окраине сложилось угрожающе. Колпаковский мог собрать в Верном около 2 тысяч казаков и линейцев.

Поставив все на карту, этот Котляревский Туркестана двинулся на врага и в трехдневном бою на реке Кара-Костек (Узун-Агач) наголову разбил кокандцев. При Кара-Костеке русских было всего 1000 человек при 8 орудиях. В последний день русские линейцы прошли с боем 44 версты. Этим блестящим делом Сибирская линия была обеспечена от неприятельских покушений.

Одновременно отряд полковника Циммермана разорил крепости Токмак и Пишпек.

1862 год.

Генерал Колпаковский взял крепость Мерке и утвердился в Пишпеке. Россия стала твердой ногой в Семиречье, и ее влияние распространилось на китайские пределы. К этому времени относится изменение взгляда русских политиков на значение среднеазиатских завоеваний. Прежде русские считали продвижение на юг делом внутренней политики и задачу видели в обеспечении степных границ. Теперь же среднеазиатская политика России стала приобретать великодержавный характер. Раньше вглубь материка русских тянул лишь тяжелый рок. Теперь же обращенным на юг взорам Двуглавого Орла стала угадываться синеватая дымка Памира, снежные облака Гималайских вершин и скрытые за ними долины Индостана... Заветная мечта окрылила два поколения туркестанских командиров!

Российская дипломатия осознала огромную политическую выгоду туркестанских походов, приближавших Россию к Индии. Враждебное отношение Англии к России и, со времени Восточной войны и особенно с 1863 года, определило всю русскую политику в Средней Азии. Русское продвижение из киргизских степей к афганским ущельям являлось замечательным орудием политического давления - орудием, ставшим бы неотразимым в руках более смелых и искусных, чем были руки дипломатии Александра II.

Решено было не откладывать соединение Сибирской и Сыр-Дарьинской линий и объединить, как можно скорее, российские владения...

Первый неравноправный договор, навязанный Англией Афганистану, был заключён в Пешаваре и ратифицирован 17 июня 1809 года. Афганский эмир Шуджа уль-Мульк, стремясь получить поддержку Англии в борьбе за престол, обязался выступить на её стороне, если Франция и Иран предпримут наступление на Индию.

Первая Англо-афганская война (1838-1842) началась вторжением, в декабре 1838 года, английских войск (свыше 30 тыс. чел.) в Юго-Западный. Афганистан. В 1839 году английские войска заняли Кандагар, Газни, Кабул. В ответ началась антианглийская партизанская война. В результате восстания в Кабуле (ноябрь 1841) оккупационная армия была уничтожена, английский ставленник шах Шуджа убит. К концу 1842 года остатки английских войск эвакуировались из Афганистана.

Почему-то бытует мнение, что Британия будто бы проиграла три войны с Афганистаном. Это заблуждение популярно не только в России (что можно понять), но даже и на Западе. Однако факты говорят, что об одном поражении англичан можно говорить только касательно первой войны. И эта война (в целом - выигранная Британией) так запала в душу самим англичанам тем, что они в одном бою, попав в засаду, потеряли 16 тысяч человек. Эту историю делает особенно страшной и потрясающей одна деталь - из 16 тысяч спасся всего один человек. Именно из этой трагедии января 1842 года и растут корни легенд о пресловутой непобедимости афганцев.

Большая Советская энциклопедия: "...Самостоятельное государственное существование Афганистана начинается в 1747 провозглашением Ахмед-хана, выборного вождя племени дуррани, владетелем Кабула и Кандагара. Он положил основание ныне [написано в 1926] правящей династии - Дуррани. В конце 18 - начале 19 веков Афганистан распался на ряд враждовавших между собой владений: усобица дала повод к вмешательству правительств России и Англии, оценивших значение афганских областей как подступов к Индии...".

Поводом для начала первой англо-афганской войны стала командировка в 1837 году поручика Виткевича в качестве русского резидента при, захватившем власть в Кабуле, Дост-Мухаммеде. Дост-Мухаммед уже в течение десятка лет воевал со своим родственником Шуджой-шахом, базировавшимся в Индии и поддерживавшимся Британией. Лондон расценил миссию Виткевича, как намерение Петербурга укрепиться в Афганистане с перспективой проникновения в Индию.

Военные действия начались в январе 1839, когда англо-индийская армия в составе 12 тысяч бойцов, 38 тысяч прислуги и 30 тысяч верблюдов вошла в Афганистан через Боланский перевал. Вначале Дост-Мухаммед смог выставить 12 тысяч конников, 2,5 тысячи пехоты и 45 арт. орудий. 25 апреля англо-индийские войска без боя взяли Кандагар и пошли на Кабул. Первое серьезное сопротивление афганцы оказали только у Газни (140 км к юго-западу от Кабула). Крепость защищал отборный трехтысячный гарнизон под командованием Хайдер-хана, однако она была взята. 7 августа 1839 англичане и индийцы без боя взяли Кабул. На тамошнем престоле воцарился эмир Шуджа-шах. Бывший эмир Дост-Мухаммед ушел в горы с 350 бойцами.

Вроде бы война довольно легко была выиграна англичанами, индийцами и Шуджой-шахом. Однако афганские феодалы прохладно, если не сказать больше, отнеслись к Шудже. Через два с небольшим года они инспирировали волнения, а 2 ноября 1841 устроили резню в Кабуле. Среди убитых британцев был и посол Бернс. Британцы не ответили немедленными мерами и афганцы, расценив это как слабость, устроили вырезание англичан и в других частях Афганистана. 30 декабря 1841 британцы договорились с вождями афганских племен - те обещали за выкуп пропустить англо-индийские войска в Индию (в начале этих недельных переговоров афганцы отрубили голову британскому парламентеру и носили ее по улицам Кабула).

В начале января 1842 англичане и индийцы выступили из Кабула в направлении Джелалабада, и когда они вошли в горы, афганцы напали на них и перебили. Из 16 тысяч англичан и индийцев (из них бойцов было 4 тысячи) спасся лишь один человек - доктор Брайдон, который 14 января добрался до Джелалабада, где стояла англо-индийская бригада. Командир бригады послал известие в Калькутту, и были организованы две карательные экспедиции - по дивизии из Кветты в Кандагар и через Джелалабад на Кабул. Через 8 месяцев, 16 сентября 1842, обе дивизии взяли Кабул. Оттуда были посланы карательные отряды в окрестности.

Подавив бесчинства афганцев, Британия воздержалась от оккупации Афганистана. Она предпочла метод подкупа и интриг, и вновь занявший престол Дост-Мухаммед не предпринял никаких попыток сближения с Россией и заключил мирный договор с Британией.

И. В. ВИТКЕВИЧ

ЗАПИСКИ

О человеке яркой, но трагической судьбы - И. В. Виткевиче сохранилось очень мало материалов. Поэтому есть смысл привести письмо оренбургского военного губернатора В. А. Перовского от 14 июня 1836 г. в министерство иностранных дел директору Азиатского департамента К. К. Родофиникину. В нем дается характеристика этого вскоре безвременно погибшего путешественника и дипломата. "Сегодня или завтра выезжают (из Оренбурга в Петербург.) Виткевич и афганский посланец... Не знаю, успею ли переписать и прислать Вам записку Виткевича о поездке его в Бухару; мне бы хотелось, чтобы вы получили ее если не прежде его прибытия в Петербург, то, по крайней мере в одно время. Быть может, она покажется Вам несколько пространна, но это оттого, что я приказал ему писать совершенно все, что он видел, слышал и узнал; Вы найдете в ней весьма много интересных сведений. Зная вашу справедливость, и как Вы любите награждать и поощрять достойных, я счел совершенно излишним делать о Виткевиче формальное представление; Вы его увидите и оцените сами, прочтете его записку и решите, достоин ли он Вашего начальничьего покровительства; от природы скромного характера, он сделался еще более застенчив от несчастных обстоятельств, которые, думаю, Вам отчасти известны; еще в детстве сделал он шалость, которую назвали политическим преступлением, и был пятнадцати лет наказан он как преступник; сосланный в дальний гарнизон на оренбургской линии, Виткевич более десяти лет прослужил солдатом, и, имея начальниками пьяных и развратных офицеров, он сумел не только сохранить чистоту и благородство души, но сам развил и образовал умственные свои способности; изучился восточным языкам и так ознакомился со степью, что можно решительно сказать, что с тех пор как существует Оренбургский край, здесь не было еще человека, которому бы так хорошо была известна вся подноготная ордынцев (в дореволюционных документах и литературе казахов именовали "ордынцами", "кайсаками", "киргизами", а собственно киргизов - "кара-киргизами" или "дикокаменными киргизами").. В публикуемых "отчетах" П. И. Демезона и И. В. Виткевича сохранена терминология первоисточника, но мы просим учесть отмеченное обстоятельство. он уважаем вообще всеми киргизами как по правилам своим, так и по твердости, которую имел случай неоднократно оказывать при поездках в степь; одним словом, Виткевич (часть текста написана неразборчиво; возможно - "приведении") пограничных сношений может оказать самые важные услуги". Далее В. А. Перовский сообщает, что хочет видеть И. В. Виткевича своим адъютантом и уже в прошлом, 1835 г., ходатайствовал об этом перед Петербургом, но получил отказ. Сейчас же он снова пытается просить за И. В. Виткевича .

Откликаясь на это послание, К. К. Родофиникин, в частности, писал В. А. Перовскому 13 июля 1836 г.: "Приношу Вашему превосходительству душевную благодарность за сообщение записки Виткевича; я читал ее с величайшим вниманием и любопытством". Директор Азиатского департамента ознакомил с ней начальника канцелярии военного министерства В. Ф. Адлерберга, однако "представить" Николаю не решился из-за ее "пространности", как он уведомил о том оренбургского военного губернатора.

В самом начале "Записки" отмечается, что ее автор зимой 1835/36 г. отправился в "степь", в аулы казахов чумекеевского рода, кочевавших близ Сырдарьи. Об этом гласит и полученная И. В. Виткевичем инструкция от 29 октября 1835 г. Ему поручалось способствовать "поддержанию спокойствия" среди казахских племен и развитию мирных отношений как между ними, так и у них с соседями. Кроме того, И. В. Виткевичу надлежало противодействовать попыткам правителей Бухарского и Хивинского ханств установить свое господство или распространять влияние над принявшими российское подданство казахами, а также - отторгать их земли .

Но, как и зачем он оказался в другом государстве? Каких-либо правительственных распоряжений на этот счет обнаружить не удалось. Думается, их и не было. Сам Виткевич глухо ссылается на возникшие "обстоятельства", не раскрывая детально их сути. Да и сказанное звучит не очень убедительно, не исключено, что энергичный прапорщик двинулся в Бухару по собственной инициативе, либо имея соответствующую договоренность с В. А. Перовским, глубоко уязвленным тем, что в прошлом попытка отправить в ханство рекомендованного им человека была отклонена по пустячным мотивам.

Как бы то ни было, в результате формально самовольного поступка прапорщик провел почти полтора месяца (со 2 января по 13 февраля 1836 г.) в центре крупнейшего среднеазиатского владения. И этому поступку мы обязаны наличием красочного повествования о различных сторонах жизни Бухары, ее торговых связях, особенностях экономики, административного устройства, быта и нравов, а главное (что вне сомнения, в первую очередь привлекало внимание царских властей) - о некоторых политических "устремлениях".

И. В. Виткевич уделяет особое место попыткам правящих кругов Британской империи проложить дорогу в Бухарское ханство своим изделиям, считая эти попытки малообоснованными с точки зрения целесообразности товарообмена, отмечает наличие в ханстве английского соглядатая, приходит к выводу о большой перспективности русско-бухарских торговых отношений, обусловленных географическим положением и структурой торговли.

Любопытная деталь: в столице "закрытой" мусульманской страны казачий офицер разъезжал в мундире, в отличие от П. И. Демезона не делая тайны из своего происхождения и "отказавшись сидеть взаперти". Указывая на эти детали, М. А. Терентьев объясняет ими то обстоятельство, что "сведения, им доставленные, были довольно обстоятельны".

Во всяком случае, В. А. Перовский весьма высоко оценил результаты поездки своего подчиненного. Отправляя его "Записку" в Азиатский департамент, оренбургский военный губернатор охарактеризовал И. В. Виткевича как "человека дельного, толкового, знающего дело свое. Человека практического, который более способен действовать, чем писать и говорить, человека, знающего степь и отношения ее лучше, чем кто-либо знал и знает ныне" (Даже в этой официальной бумаге улавливаются интонации обиды Перовского по поводу позиции сановного Петербурга в отношении кандидатуры избранного губернатором посланца в ханство).

Вероятно, исходя из специфических черт характера прапорщика, "более способного действовать, чем писать и говорить". Перовский поручил своему чиновнику для особых поручений В. И. Далю изложить на бумаге "рассказы" Виткевича о его путешествии. Быть может, Иван Викторович, изучивший ряд языков народов Востока, не в совершенстве владел русским (с губернатором он мог изъясняться и по-французски). Так или иначе, но на тексте "Записки" имеется помета академика Гельмерсена, что она "составлена В. И. Далем по рассказам Виткевича" и по существу вводимый в научный обиход материал безусловно может считаться их совместным творчеством. Разумеется, он от этого ни в малейшей степени не проигрывает.

Описание поездки Виткевича является первоклассным документом, ярко и выразительно рисующим перед читателем бухарскую действительность полуторавековой давности в том виде, в каком она предстала перед глазами вдумчивого, пытливого и любознательного наблюдателя. В. И. Даль изложил эти наблюдения сочным языком, всегда отличавшим замечательного лексикографа.

Среди приключений казачьего офицера в Бухаре стоит выделить одно, не нашедшее отражения в отчете, но наложившее отпечаток на всю дальнейшую судьбу Виткевича. Он встретился там с Хуссейном Али - послом эмира Афганистана Дост Мухаммед-хана и помог ему добраться до Оренбурга. "Вместе с возвратившимся в последних числах, апреля (1836 г) прапорщиком Виткевичем, посланным мною собственно в степь и навестившим по особым обстоятельствам и Бухару, прибыл посланный от Кабульского владельца в Россию афганец Гуссейн-Али",- информировал министра иностранных дел К. В. Нессельроде 5 мая 1836 г. В, А. Перовский

Затем уже зарекомендовавший себя полезным посещением Бухарского ханства и произведенный в поручики И. В. Виткевич сопровождал Хуссейна Али в Петербург. Там он получил задание следовать с афганским представителем на его родину для установления политических контактов между нею и Россией. В пути Хуссейн Али заболел. Виткевич самостоятельно добрался до Кабула и успешно выполнил ответственное и сложное поручение. Его переговоры с эмиром Дост Мухаммед-ханом были плодотворны и открывали широкие возможности для русско-афганского сближения.

Однако намечавшиеся в этом плане перспективы вызвали бурную отрицательную реакцию Великобритании. В результате резкого дипломатического нажима с ее стороны И. В. Виткевич был отозван. Царское правительство отказалось от плана вступить в союз с Кабулом. В ночь на 9 мая 1839 г., после своего возвращения в Петербург из длительной и крайне изнурительной поездки в Иран и Афганистан, Виткевич был найден мертвым в столичных меблиованных комнатах "Париж". Привезенных им из долгих странствий различных документов не оказалось. Официальная версия случившегося - самоубийство. Она вполне правдоподобна, хотя, отдельные детали происшедшего вызывают некоторые сомнения

Преждевременная гибель этого безусловно талантливого человека вызвала немалую печаль его коллег и знакомых, в том числе В. И. Даля и сослуживца Виткевича по Оренбургу Н. В. Ханыкова, ставшего видным востоковедом почетным или действительным членом многих научных обществ и учреждений. Тридцать лет спустя, переехав на жительство в Париж, Н. В. Ханыков запрашивал В. И. Даля: "...не напечатали ли вы где-нибудь Вашей записки о Бухаре со слов Виткевича и его к Вам писем из-под Херата (Герата) и из Кандагара? В 1858 году я совершил почти то же путешествие и от афганской границы до вступления в большую Керманскую пустыню даже совершенно шел по его следам, которые там еще довольно живо сохранились. Жаль будет, если из всего виденного им останется только сухой маршрут, напечатанный И. Ф. Бларамбертом на стр. 335- 346, его статистического обозрения Персии, изданного в 1853 году ...

Если Вы еще не напечатали Вашей записки, то, пожалуйста, напечатайте и, если можно, доставьте отдельный оттиск Вашему покорнейшему слуге".

К сожалению, понадобилось еще свыше 110 лет, чтобы интересные и ценные материалы П. И. Демезона и И. В. Виткевича о прошлом народов Средней Азии увидели свет. Отмечая их содержательность, в равной степени, как и сложность условий, при которых представители В. А. Перовского собирали сведения о положении в Бухарском ханстве, нельзя не сделать существенную оговорку. И Демезон, выдававший себя за татарского муллу, и Виткевич, разгуливавший по Бухаре в казачьем мундире, фактически крайне мало соприкасались с трудовым народом этой страны - с ремесленниками и дехканами. Они общались преимущественно с ограниченным кругом людей из феодальной знати. Среди них - и это было достаточно характерно не только для среднеазиатских ханств - царил дух интриг, завистничества, придворной лжи и лести, вероломства, стяжательства и т. п. Другая категория "знакомых" Демезона и Виткевича - купцы, проникнутые духом наживы, - также не давали оснований для благоприятных заключений об их характере, умонастроениях и др.

К сожалению, оба агента оренбургского военного губернатора на основании собранных ими явно недостаточных данных делали попытки составить обобщающие характеристики народов, населяющих все ханство, а то и весь среднеазиатский регион. Разумеется, подобные оценки, содержащие всевозможные негативные дефиниции ("коварство", "трусость" и т. д.) в адрес общенационального характера, абсолютно беспочвенны.

Несколько частных замечаний. Во время поездок П. И. Демезона и И. В. Виткевича у некоторых народов Средней Азии еще сохранились пережитки патриархально-родовых отношений. Казахи, как отмечалось, вели кочевой образ жизни и делились на роды (имевшие подчас отделения), которые объединялись в жузы ("орды", по дореволюционной терминологии) во главе с ханами. Старший жуз занимал в основном район Семиречья, Средний - Центрального, а Младший - Западного Казахстана. После ликвидации в Младшем жузе ханской власти (1824 г.), его территория была разделена на три части; ими управляли султаны-правители, зависевшие от оренбургской администрации.

В России не всегда было хорошо и твердо известно точное наименование того или иного рода и его отделения. Это нашло отражение не только в разночтениях данного плана у П. И. Демезона и И. В. Виткевича, но даже в транскрибировании названий у одного и того же автора. Так, скажем, у И. В. Виткевича можно встретить и "Дюрткаринцев", и "дюрткаринцев", и "дюрт-каринцев" и т. п. Эти расхождения не приводятся у нас к единому написанию не только потому, что мы не решались править текст, составленный при участии В. И. Даля, но и в связи с тем, что подобная унификация в какой-то мере лишала бы документы аромата эпохи.

Сказанное относится порой и к географическим названиям и особенностям орфографии и стилистики. На их восприятии представителями России отражалась иногда специфика говора ("джокающего" - у казахов, "йокающего" - у узбеков) и огласовки (на "о" - у таджиков, на "а" - у узбеков). Одну и ту же реку называли и Джаны-дарьей, и Жаны-дарьей, и Яныдарьей, один и тот же род - джапасщами и япасцами, и т. д. Столицу ханства узбеки именовали - Бухара, таджики - Бухоро и т. п.

КАРЛ ФРИДРИХ НЕЙМАНН

АФГАНИСТАН И АНГЛИЧАНЕ

в 1841 и 1842 годах.

Часть I

ОТ ПЕРЕВОДЧИКА.

Сочинение это, помещенное в раумеровом Историческом Альманахе за 1847 год, носит в подлиннике название Trauerspiel in Afghanistan, Трагедия в Афганистане. Подобное название может, при отдельном издании этой монографии, ввести читателя в недоумение относительно настоящего ее содержания. Кроме того, у издателя хранится в рукописи сочинение: Россия и Персия с 1836 по 1839 год, к которому сочинение Нейманна служит как бы дополнением и продолжением. По этим причинам сочтено приличным заменить в переводе название, данное г. Нейманном своему сочинению, другим: Афганистан и Англичане в 1841 и 1842 годах.

--------------------------------------------------------------------------------

Считать Инд границею Индостана - величайшее невежество, как в географическом, так и в историческом отношении. Реки не разделяют, но напротив соединяют людей; поэтому обыкновенно одни и те же племена живут по обоим берегам реки. В особенности же Инд, начиная от устья, до присоединения к нему рек Пенджаба, не составляет ни оборонительной линии, ни военной границы. Если войско разбито близ этого пункта, неприятелю, как доказано уже многими историческими событиями, открывается целый Индостан: этому войску нельзя даже возвратиться на ближайшую операционную линию, которая в таком случае может находиться только за большою пустынею, простирающеюся от запада к востоку, более чем на шестьдесят немецких миль. Внизу своего течения, с восточной стороны река почти непроходима для многочисленного войска; военная сила, занявши там место, могла бы сообщаться постоянно только с Бомбеем, посредством пароходов. Но этим бы конечно не ограничился дальновидный полководец, в случае, если бы дело шло о судьбе Индии. Не менее опасно было бы дать решительное сражение у среднего Инда, по ту сторону Пенджаба, на атокской равнине, в ширину и длину простирающейся на четыре или на пять немецких миль. Разбитая армия должна бы была отступать одною из бесплоднейших и непроходимейших стран Азии, где по причине частых дождей невозможно проходить артиллерии и вьючным животным. От Инда к Сетледжу отступающее войско ожидают всевозможные невыгоды и притом, отовсюду оно может быть обойдено неприятелем. Если же напротив, двигаясь с запада, армия была бы разбита близ Атока, то она могла бы без большого труда возвратиться назад на крепкие позиции, страною, где дожди не так часты и где жизненные средства не так скоро могут истощиться. Наступающее войско могло бы здесь войти в сношения с соседними афганскими племенами и спокойно прожить целый год, тогда как дождливое время, если не совсем отрезывает, то, покрайней мере, весьма затрудняет подвоз припасов к восточным берегам Инда.

Различные народы предпринимавшие завоевания в Индостане и основывавшие там большие царства, старались вообще, побуждаемые естественными условиями этих стран, овладеть путями к Индии, горными странами Афганистана. В продолжении нескольких столетий, все усилия их направлены были к тому, чтобы основаться в Кабуле и Кандагаре, двух местах, которые, как говорит дальновидный и многосведущий министр и друг Акбера, с древнейших времен считались вратами Индостана; первое открывает вход от Турана, второе от Ирана. Если хорошо защищены эти врата, Индия безопасна от вторжений чужеземцев 1. И англичане должны, хотя, разумеется, с сильным сопротивлением, овладеть этими местами, если они хотят обезопасить свое государство, свое владычество над Пенджабом и Индом. Они протянут наконец свою западную оборонительную линию в горные страны между Кабулом и Гератом, и вероятно даже за Герат, до соляной пустыни, отделяющей Хорасан от плодоносных полей Ирака. Только это может заставить племена Индостана поверить в незыблемость британского владычества. Афганистан - ахиллова пятка, единственная уязвимая сторона обладателей морей - и покорение этой страны, не раз наносившей им беды, всегда будет радостною вестью для Индусов. Следовательно, поход в Афганистан не есть непростительная политическая ошибка, как думают некоторые вследствие поверхностного взгляда на вещи или увлекаясь духом партии: рано или поздно, это неизбежно должно было случиться. Только то, как принялись за это дело; - соперничество, эгоизм и слабость чиновников и генералов, совершенное отсутствие порядка в отношениях, - невежественное в высшей степени управление страною, должны по всей справедливости возбуждать наше изумление и негодование.

Обладание Индом и открытым торговым путем по реке, направило внимание индийского правительства на владения по берегам реки и в странах средней Азии, ибо новая дорога возбудила настоятельную нужду заключать с ними новые союзы или возобновлять прежние. До сих пор еще говорится только о торговле и о мирных гражданских сношениях; но известно уже несколько столетий, что значат эти слова в устах европейцев в Азии. Когда Восточные князьки и племена не хотят позволить обманывать себя под именем дружественно торговых сношений, угрозы и сила оружия принуждают их к неограниченному повиновению. Так было прежде, также точно и теперь.

Дост-Мухаммед считался всегда способнейшим и дальновиднейшим из всех братьев Баракси. В самой наружности его есть нечто поражающее, внушающее уважение. В лице его, в огненных черных глазах просвечивает высокий ум; заботы прорыли ранния глубокие морщины на его высоком челе и убелили его волосы; находясь еще в летах мужества, Дост-Мухаммед кажется уже стариком; но эту старость забываешь при взгляде на одушевленные черты, данные ему природою, на прекрасные манеры, приобретенные им самим, неизменные в счастии и в несчастии 2. Владения эмира простирались на севере от Гиндукуша и Бамиана до Гизни, и от Нимлахского сада на востоке до горных стран Хасараха па западе. Он основал свою резиденцию в Кабуле, самой природою назначенном быть главным городом государства, как в политическом, так равно и в торговом отношении; управление Гизни передал он своему брату. Деятельностью и благоразумием, человеколюбием и справедливостью прославился он во всех округах Афганистана и даже за пределами этой страны. Ежедневно в своем главном городе, садился он судить рядом с кади и муллою; сам разрешал спорные случаи на основании Корана, законных книг и афганского обычного права. И это не было одною только лицемерною внешностью, обманчивой справедливостью, как бывает часто у деспотов. Правосудие эмира, несмотря на то, что часто он должен был поступать по обстоятельствам, проявлялось во всем управлении государства. Все классы народа прославляли его; земледелец был защищен от насилия и произвола; горожанин безопасно пользовался своим владением и прибытком; строго смотрелось за весами и мерами; торговец доволен был обходительностью чиновников и умеренностью пошлин, не превышавших двух с половиною процентов на сто; воин чувствовал себя счастливым, получая исправно жалованье, что очень редко в азиатских государствах. Беспорядки, случавшиеся иногда, несмотря на все это, в государстве, преступления совершавшиеся не редко, все это должно быть приписано не благородному эмиру, а безнравственному народу, корыстолюбию глав колен и племен. Буквально справедливы слова Дост-Мухаммеда по взятии его в плен англичанами, что: "ему недоставало силы учредить в земле законный порядок."

При подобных обстоятельствах, прекрасная и плодоносная страна, после нескольких лет опустошения, начала снова и быстро расцветать. Торговцы, с полною безопастностью проезжая государство из конца в конец, чего не было при королях Дурани, стремились толпами в Кабул; городской базар был завален товарами Запада и Востока, и стал одним из богатейших в Азии. Число жителей города возвысилось до 60,000 душ. Таможенные доходы так увеличились в течение немногих лет что ежегодно доставляли эмиру до 200,000 гульденов чистой прибыли: весь доход простирался до 2,000,000 гульденов 3. Бараксийский глава, которого мать была персиянка, находился притом в хороших отношениях с многочисленными и воинственными кизильбашами своей страны; чтобы вполне усвоить себе их привязанность, он выучился их языку, т. е., языку турецкому. Но князь был ненавидим своими братьями, владельцами Кандагара и Пешавера; - они по всей справедливости боялись судьбы других братьев: Джаббара, Султана-Мухаммеда и Мухаммеда-Симана, т. е. того, что их владения присоединятся к кабульскому княжеству.

Дост-Мухаммед, казалось впрочем, об этом еще не думал. Как ревностный мухамедданин, заботился он, прежде всего о том, чтобы исторгнуть у сейков их завоевания на западной стороне Инда и освободить угнетенных мусульман из-под тяжкого ига Ренджита. Для этого-то, утвердившись крепко в Кабуле, стал он искать дружбы и содействия индийского правительства. Все англичане, путешествовавшие в Кабул, между которыми один из первых был Муркрофт, были им принимаемы с величайшею ласковостью: он прямо говорил с ними о своем плане соединить под одним владычеством всю монархию Дурани и спрашивал Бёрнса, примет ли Англия его услуги и содействие для уничтожения Ренджит-Синга? в таком случае, эмир обязывался выставить 12,000 человек конницы и артиллерийский парк в 20 пушек. Индийское правительство сочло благоприличным по политическим причинам отказаться от его предложений. Оно не могло пожаловаться на Ренджита, подчинявшемуся беспрекословно всем его желаниям притом оно могло полагать с большою вероятностию, что в государстве магараджи, вскоре после его смерти начнутся беспорядки, и оно будет добычею англичан. Во всяком случае, чувствовало оно себя довольно могущественным в отношении к сейкам, чтобы, при первой необходимости, тотчас же положить конец их владычеству. Со стороны сейков, Великобритании нечего было бояться. Напротив того, возвышения большой и сильной исламской монархии на границах Индии не могла она видеть без неудовольствия; подозрительно смотрела она на планы и стремления Баракси. Не задолго еще дуранийские князья предпринимали походы в Индию и хищные афганы не позабыли еще своего владычества в этой стране и своих грабежей. Притом же не только земляки их в Рогилькунде, но и все вообще индостанские мухаммеддане, самые непокорные подданные Великобритании и до сих пор еще ждут с запада завоевателя, который освободит их от владычества неверных. Движение на Инд довольно многочисленного афганистанского войска, без всякого сомнения, возмутило бы весь Индостан и повело бы за собою, если и не важную опасность, то по крайней мере большие беспокойства и смуты. Понимая свой собственный интерес, англичане не должны были соглашаться на предложения кабульского эмира; а напротив стараться помешать его планам чем бы то ни было, хотя бы даже, при недостаточности других средств, распространением мятежей и раздоров в Кабульской стране, что они и не забывали делать, как это видно из истории последнего похода Шаха-Шуджи на Афганистан и из предприятий Ренджит-Синга.

Дост-Мухаммед хотел с своей стороны употребить ислам средством к достижению своих целей; он старался привязать к себе мулл и распространить фанатизм в народе, смотревшем на него с гордостью. Он принял название эмира, напоминающее халифов и первоначально имевшее религиозное значение; возобновлено было даже имя хаси, принятием которого он изъявил решимость до смерти бороться с неверными. Духовная сила его увеличивалась, планы все более и более расширялись. Но дальновидный эмир знал, что одному ему не исполнить этих обширных предприятий, что ему нужны могущественные союзники. Отвергнутый Англиею, он обратился, как мы вскоре увидим, к России и Персии; может быть, думал эмир, с помощию этих государств, я достигну моей цели уничтожения сейков и основания сильной исламской монархии, по мысли и плану Ахмеда-Абдалли.

Набег Шаха-Шуджи сначала до такой степени испугал Дост-Мухаммеда, что он хотел подчиниться верховному владычеству Англии; без сомнения, эмир слышал о тайной помощи, оказанной шаху со стороны индийского правительства через посредство сейков. Но даже и эта просьба его была отвергнута. В Индии думали, что Дурани и в особенности Шах-Шуджа имеют много приверженцев в кабульской земле и что ему будет легко уничтожить своих противников. Дост-Мухаммед приписал все это, по восточному обычаю, личному расположению лорда Бентинка к Шаху-Шудже и Ренджит-Сингу. Он еще раз испытал счастье и тотчас же по прибытии нового генерал-губернатора, лорда Оукленда, в мае 1836, начал снова искать дружбы Англии, думая вероятно, что с переменою верховного начальника индийского правительства переменились и государственные правила. "Поле надежд моих, пишет 31 мая эмир, поблекшее от холодного ветра прошедшего, от известия о прибытии вашего превосходительства так расцвело, что ему завидует теперь сад райский." Впрочем, в конце письма эмир дает знать, что если не поможет ему, то он должен будет прибегнуть к другой державе, соперничествующей с властителями Индостана. Ответ правительства из Калькутты (1836, 22 авг.) был написан очень искусно, но с явным намерением избежать положительного решения. Англия желает, писалось в этом ответе чтобы афганы сделались цветущею нациею, чтобы они своей торговлею приняли участие в добрых намерениях и благосостоянии других народов; для этой цели открыто судоходство по Инду, в котором, вероятно, эмир, заботясь о благе управляемого им народа, примет живейшее участие; но Англия с изумлением узнала что между им и Ренджит-Сингом существуют раздоры. Британское правительство не мешается никогда в отношения независимых государств и потому не знает, каким образом влияние его может послужить в пользу афганам: ему было бы вообще очень приятно быть посредником мира между пуштанехами и сейками. Генерал-губернатор позаботится притом в скорейшем времени прислать кого либо в Кабул, с поручением устроить к взаимному удовольствию все торговые отношения.

Вскоре потом послан был в Кабул Александр Бёрнс, чтобы заключить с эмиром торговый и дружеский союз на условиях, какие угодно предложить британскому правительству. Посланнику поручено было еще множество других дел, касавшихся судоходства по Инду и необходимых для этого договоров с береговыми государствами, так, что пребывание его в Кабуле продлилось целый год 4. Появление посланного к своему посту было следствием кровавой стычки между сейками и афганами при Джанруте 5, приведшей в беспокойство и смущение все верхния страны на западном берегу Инда. Покорившиеся в последнее время главы мослимов подняли знамя бунта и вследствие политической и религиозной ненависти умертвили чиновников, посаженных магараджею 6. Бёрнс поспешил в столицу эмира, чтобы всевозможными способами содействовать к заключению мира между враждующими сторонами. Темное чувство, недоброе предчувствие гораздо справедливее руководило в этом случае народ, нежели рассудок и опытность вельмож. В это время, когда они, англичане и афганцы, не предполагали даже событий следующих лет, народ на улицах кричал английскому посольству: "о! пощадите Кабул, не разрушайте Кабула". Многие из глав были того мнения что лучше было бы убить шпиона неверных, иначе он воротится потом из Индостана с войском и покорит страну 7.

Дост-Мухаммед не мог объяснить себе продолжительного отсутствия английского посланника. Он боялся, что английское правительство не только останется в прежнем к нему отношении, но соединится с сейками на его погибель. Следствием было то, что, не за долго до прибытия Бёрнса в столицу, он сделал дружественные предложения русским, и персиянам. Англо-индийские газеты говорили так часто и таким решительным тоном о походе русских в Индостан, что все князья, недовольные индийским правительством, обращали с некоторого времени взоры к Санкт-Петербургу. Посланник Доста просил от имени своего властелина о вступлении России в непосредственный союз с Афганистаном. В то же самое время и к Мухаммеду-Шаху послал эмир агента, который весьма ласково принят был при тегеранском дворе и возвратился в Кабул в сопровождении персидского посла. В таких-то запутанных обстоятельствах, начались переговоры английского посланника с эмиром.

Через несколько дней по прибытии посольства, Бёрнс был приглашен в Бала-Гиссар, т. е., верхний город, где Дост-Мухаммед и любимый сын его Акбер, приняли его с величайшею учтивостью. При этом первом свидании не было никого из глав, чиновников и свиты князя. Капитан начал с красноречивого описания стран вдоль по Инду, городов Кабула, Гизни и Кандахара в те времена, когда купцы с своими товарами безопасно плавали по водам Синда и путешествовали по дорогам Сабелистана с одной стороны в Хорасан и Ирак, а с другой стороны в Туркестан и Хуарезм. Такое счастие, прибавлял он в конце, властители Индостана хотят снова возвратить этим странам: для этого-то открыли они судоходство по Инду и он приехал пригласить эмира к участию в этом важном деле. Афганы отвечал ему эмир, устали от кровопролитного междоусобия, они хотят покоя. Что касается до меня самого лично, то я разумеется всевозможным образом буду содействовать великодушным стремлениям Англии: я знаю выгоды свободной торговли по умножению таможенных доходов, только бы отделаться мне на восточной границе от врагов моих сейков. Когда мы разбили Шаха-Шуджу при Кандахаре, Ренджит-Синг занял Пешавер; моя честь, честь страны моей теперь в опасности; Пешавер должен быть возвращен афганам, тем более что и Шах-Шуджа от него отступился; когда могущественные сагибаны Индостана повелят магарадже оставить Пешавер, тогда мир и радость возвратятся в страны на западном берегу Синда. Передача этой плодоносной и прекрасной равнины брату моему, султану Мухаммед-Хану, как ленного владения сейков не может иметь этого действия; связь его с магараджею грозит моей безопасности в Кабуле и повергает в смущение весь Афганистан. Я сам хочу взять Пешавер от сейков как ленное владение - а им, если только у них честные намерения, все равно, от кого бы ни получать известные доходы.

Кажется, Бёрнс, как видно из одного места его рассказа 8 - ибо словам г. Мессона мы не придаем слишком важного значения 9, обещал больше, чем хотело калькуттское правительство, которому еще раз изложены были желания главы. Вы должны, отвечал лорд Оукленд эмиру (1838, 20 янв.), оставить всякую надежду на Пешавер. Ренджит как из великодушия, так и из уважения и старой дружбе с Англиею окончил войну с Кабулом и вложил мечь в ножны. Могущественный магараджа - вернейший союзник английской нации, которая никогда не может его оставить. Эмир должен обдумать то, что он предпринимает. Спокойствием, которым наслаждается теперь Афганистан, обязан он только влиянию на Ренджита британского правительства. Эти дружеские услуги Великобритании не будут иметь места, если Мухаммед станет упорствовать в своих требованиях и продолжать сношения с другими державами. Если эмир хочет сохранить дружбу Англии, он должен доверяться единственно ей только, и разорвать всякую связь с чужеземными государствами. Подумайте о средствах, сказано в заключении письма, установить постоянный мир между вами и сейками; иначе я в скором времени отзову английское посольство из Кабула, где оно будет совершенно бесполезно.

Не только содержание, но и самая форма этого государственного письма, довольно неуважительная, глубоко оскорбили князя Баракси; хотя в присутствии одних верных и преданных ему людей, но тем не менее очень резко высказал эмир свои угрозы франкистанским неверным. "Я вижу, сказал он Бёрнсу, что Англия не дорожит моей дружбою. Я стучался к вам в дверь, но вы меня отвергли. Правда, Россия слишком далеко: но через Персию, которая также принадлежит Царю, как вам Индия, может мне помочь Россия. И если мы афганы еще раз должны будем подчиниться кому нибудь, то лучше же нам повиноваться Мухаммеду-Шаху, который все таки мослим". Бёрнс убедился окончательно, что в Афганистане должен быть сделан решительный удар, и что на главу нельзя никак расчитывать. Он приготовился к отъезду и просил эмира отпустить посольство с миром.

В чрезвычайно умном письме совершенно чуждом мишурного блеска и пустословия, обыкновенных на Востоке, глава еще раз изложил свои желания, чего он ждал от Англии, чего ждал тщетно. "Мне очень прискорбно, так оканчивается это замечательное афганское дипломатическое письмо к Бёрнсу, который оставил Кабул 26 апр. 1838 года, мне очень прискорбно, что вы подвергались трудностям такого далекого путешествия. Я многого ожидал от вашего правительства, я надеялся на защиту и на расширение Афганистана. Договор заключенный с г. Эльфинстоном не доставил стране нашей никаких выгод. Теперь, я вполне разубежден; приписываю это впрочем не немилости Англии, а несчастной судьбе. Справедливо сказано, что на Творца, а не на тварей должен человек возлагать упование".

Обсудивши зрело последния события в средней Азии, я крепко убежден, пишет Бёрнс, этот умный путешественник и государственный человек, к калькуттскому правительству, что они поведут к важным и опасным последствиям, если только не принято будет Великобританией скорых и решительных мер 10. Но в бумагах, оставшихся после него и представленных парламенту, нет ни слова о том, что должно быть после - и находит ли он нужным возвратить дуранийской династии Афганистан и в лице Шаха-Шуджи посадить государя для виду.

Это было в то время, когда еще не предполагали, что персияне, в следствие угроз англичан, выступят из Герата; надобно еще было готовиться встретить самые невыгодные обстоятельства. Военные приготовления делались в Индии с целию, в случае нужды, выставить оплот против персидско-русского войска. Ближайшею целию было уничтожение владычества Баракси и восстановление монархии Дурани, в лице Шаха Шуджи-эль-Мулька, под верховным покровительством Англии. Генерал-губернатор Индии убедился, что с Дост-Мухаммедом не может быть заключено надежного союза. Между тем, необходимо, чтобы владельцы Афганистана состояли в дружеских соседственных сношениях с Великобританией; от этого зависят спокойствие и безопасность индийского правительства, равно как и все выгоды, которые обещает новооткрытое судоходство по Инду. Англии в теперешних обстоятельствах, нужен на ее северной и югозападной границе такой союзник, который не был бы наклонен к планам завоевания и которого бы собственный интерес заставлял противиться всякому неприятелю, который пробился бы до Инда. Эти цели, как думало по крайней мере индийское правительство, могли быть достигнуты только возвышением Шаха-Шуджи. Это казалось необходимым и для того, чтобы оттолкнуть русско-персидское влияние от ворот Индии 11.

Лорду Оукленду обстоятельства казались так затруднительны и опасны, что, не ожидая приказаний правительства своего отечества, он решился тотчас же принять необходимые меры к тому, чтобы насчет Индостана и чрез посредство англо-индийских войск возвратить пенсионера компании в земли его отцев. Поход в Афганистан, объяснял генерал-губернатор, будет стоить больших издержек; но оне ничто в сравнении с выгодами, которые будут на них куплены. Если Великобритания получит верховное владычество над Афганистаном, то всякое предприятие с запада будет совершенно невозможно. Генерал-губернатор знает, какую великую ответственность он на себя принимает, но он взвесил все обстоятельства дела и во зрелом обсуждении нашел, что его обязанность - действовать быстро и решительно.

Г. Мекнайтен, секретарь иностранных дел 12, был послан в Лагор, чтобы убедить магараджу содействовать планам индийского правительства. Старались внушить Ренджиту, склонявшемуся уже к гробу, что его собственный интерес связан с уничтожением владычества Баракси; притом же, прибавляли к этому, Англия и сейки так давно друзья между собою, что должны быть соединенными в своих желаниях; присовокуплены были и угрозы, чтобы лучше подействовать на князя. Британско-индийское правительство, писал лорд Оукленд, далеко от мысли делать завоевания: у него довольно земли; его дело завоевывать плугом и сохою пустыни Индостана и заселять деревнями страны, где находятся теперь только логовища тигров. Но оно довольно сильно, чтобы в необходимом случае, поразить всех своих противников. В Бенгалии стоит под ружьем сто тысячь войска; еще сто тысячь легко могут быть двинуты из президентств мадрасского и бомбейского; войска эти находятся под командою опытных европейских полководцев.

Посольство прибыло в Адинагар, где в это время Ренджит находился с своим двором. Магараджа тотчас же согласился на предложения индийского правительства и вступил в союз с компаниею для возведения снова на престол афганистанский Шаха-Шуджи. Многие вельможи, между прочим первый министр Джиан-Синг, были против этого союза и старались помешать ему. Но Ренджит питал с одной стороны такую застарелую вражду против Дост-Мухаммеда, а с другой стороны такое глубокое уважение к силе Великобритании, что, побуждаемый великими двигателями человека, ненавистью и страхом, сдержал слово и запретил вельможам, под страхом смерти говорить против этого союза 13. Магараджа объявил, что он не знает иного выхода, кроме безусловной преданности воле Англии, заключил наступательный оборонительный союз с британским правительством и открыл английским войскам, конечно не без сопротивления, свободный проход через страну. Со стороны сейков выставлен был в Пешавере наблюдательный корпус в 15,000 человек, с приказанием, во всем повиноваться предписаниям британских начальников. В замену этого как со стороны Шаха-Шуджи 14, так и со стороны Британского правительства, за Ренджитом на вечные времена обеспечены были все его завоевания: Кашмир, Пешавер до Хайберских проходов, Мультан и множество других, в договоре поименованных владений. Кроме того, положено было, чтобы впоследствии и навсегда друзья или враги одной из трех держав были друзьями или врагами всех трех; потом еще, что при всех важных и неожиданных событиях в западных странах, британцы и сейки должны переговариваться сообща о мерах. Шах-Шуджа с своей стороны, за известную сумму, которая должна быть уплачена впоследствии, отказывается от всех притязаний на княжества Синд и Шикарпур, обещается не беспокоить гератского правительства и без согласия Британии и сейков, не вступать в сношения ни с одним чужеземным государством. Равномерно, глава Дурани, должен всеми силами противустать всякому, кто будет беспокоить земли сейков и британцев. В тоже время, должны быть к взаимному удовольствию определены все другия отношения между князем пенджабским и британско-индийским правительством 15. Ренджит боялся в это время, как видно из его разговоров, что русские в скором времени явятся на Инде, он был впрочем довольно благоразумен, и думал, что лучше всего безусловно подчиниться воле британского правительства 16. Когда договоры были подписаны и разменены, Макнайтен отправился в Лодиану, чтобы лично сообщить Шаху-Шудже радостную весть. С своей последней неудачи, князь жил в строгом уединении; забывая свет и сам им забытый, он проводил время в пустых играх, окруженный женами, которых было у него много. Между прочим, он написал или лучше велел написать своему секретарю записки о своей обильной происшествиями жизни; списком с них владел Бёрнс и им пользовался Гоуг 17. Чтобы придать этому походу законный вид, велено было Шудже от своего имени собрать несколько тысячь человек и присоединить их потом к британско-индийскому войску. Разумеется, войско это находилось под командою английских офицеров и состояло на британско-индийском жалованье 18.

К осени были окончены все приготовления к военному походу против князя Баракси и против персов. Британские и индийские войска компании, войска шаха и сейков под ружьем, резервные и наблюдательные корпуса, все это вместе взятое простиралось до 54,000 человек. Значительно многочисленнейшая часть, называемая "армиею Инда", должна была через боланский проход идти на Кандахар, под предводительством сэра Джона Киня; другая, от 10 до 11,000 человек под начальством Уада, хайберским проходом, через Джеллалабад на Кабул.

Тогда сделано было со стороны генерал-губернатора формальное объявление войны против Баракси, сообщенное оффицальным образом всем князьям Индостана и соседних стран, в особенности же шаху Камрану гератскому. Дост-Мухаммед, говорится там между прочим, показал ясно своим поведением, что интересы государства индийского и спокойствие соседних стран в опасности, пока Кабул находится под его владычеством; точно тоже относится к братьям эмира, сирдарам кандахарским, которые сговорились с персами действовать против прав и интересов британской нации. Благоденствие английских провинций на востоке, требует на западной границе Индии такого союзника, который бы любил мир и был чужд всяких мятежей и нововведений. По этим-то причинам, британско-индийское правительство нашло благоприличным, вспомоществовать Шаху-Шудже-Эль-Мульку в его намерениях; оно возведет его снова на престол отцев его, что шах во время своего прежнего правления был верным другом и союзником Великобритании. Дурани пойдет на Афганистан с своим собственным войском; британская армия будет только защищать его против чужеземных влияний и партий. Как только утверждена будет власть законных князей, британская армия выступит из их владений, и Англия будет только радоваться единению и благоденствию афганского народа.

Само собою разумеется, что единство и власть народа пушту были только орудием для англо-индийского владычества; напротив весь поход был предпринят единственно с тою целию, чтобы уничтожить опасные для Британии единство и благоденствие Афганистана. Мы воевали с Кабулом, сказано в одном письме генерал-губернатора лорда Элленборо от 16 мая 1842, для того, чтобы удалить владетеля, который умел соединить племена, создать войско и ввести порядок. Этот демонский эгоизм может и частию должен послужить извинением страшных злодеяний и измены народа пушту в последующее время.

Последнее посольство британско-индийского правительства в Кабул повело к дружеским сношениям с Мурад-Беем, разбойничьим атаманом и неограниченным властелином Кондуса. В последние годы он покорил себе все северные к Гиндокушу прилежащия земли, весь Бадакшан, долину в верховьях Окса и частию монгольский Хасарах 19. Если не владычество, то, по крайней мере, влияние его простирается от Сирикула, у Балка, в одну сторону до границ Бохары, а в другую до Коканда и восточного Туркестана, на пространство, которое можно проехать только в пятдесят дней. История и география этих земель до сих пор еще так мало изследованы, что мы ссылаемся на путешествие Марко Поло, жившего в XIII столетии.

Бадакшан, говорит этот знаменитый путешественник 20, страна, которой обитатели исповедуют закон Мухаммеда и имеют свой особенный язык. Это большое государство, простирающееся в длину на добрых двенадцать дней пути; престол там наследствен, т. е. все короли одного происхождения и ведут свой род от Александра и дочери Дария, царя персидского. Все эти короли носят имя Сулкарнейн, что значит Александр 21. Здесь находятся дорогие камни, называемые Баласси (лазурик, ультрамарин); они очень красивы и высокой цены; их отрывают из гор. Есть одна гора, называемая Сикинан, в которой отрывают их как вообще золото и серебро 22. Никто кроме короля, без непосредственного его позволения, не смеет отрывать этих камней; это запрещено под страхом смертной казни. Иногда король дарит их путешественникам, которые здесь проезжают, но у других они не смеют покупать этих камней и не могут даже вывозить их из государства без позволения короля. Есть также здесь горы, где находят руды камней, из которых делается синяя краска; это лучшая синяя краска в свете. Здесь есть также в большом количестве руды серебряные, медные и свинцовые.

В этой земле очень холодно. Здесь есть также священные соколы, которые чрезвычайно хорошо и быстро летают; потом есть соколы породы ланери 23, превосходные ястреба и копчики. Жители охотятся часто за дикими зверями и дичью. У них хороший хлеб и род ячменя без остей; деревянного масла у них нет; они делают его из орехов и сезама, похожего на льняное семя, с тем только, что сезам - белый и масло из него лучше и вкуснее всякого другого. В этой стране чрезвычайно узкие ущелия и хорошо укрепленные места, так что жители не боятся, чтобы кто либо вторгнулся в их страну и причинил им несчастия. Люди эти хорошие стрелки и превосходные охотники; одеваются они большею частию в звериные кожи, по недостатку другой одежды. Особенное свойство здешних гор то, что оне очень высоки, так, что с утра до вечера едва взойдешь на их вершины, на которых находятся большие равнины, поля с высокой травой, деревья и источники самой чистой воды, где водятся форели и другая отличная рыба. Воздух здесь так чист и здоров, что люди, живущие в городе или в долинах, в случае лихорадки или другой болезни, всходят на горы, пробудут там два-три дня и совершенно выздоравливают.

Путешествуя от Бадакшана к востоку, приезжаешь на берег одной реки; на берегу этом много замков и жилищ; через три дня путешествия, въезжаешь в страну Вахан или Вагхан, простирающуюся на три дня пути в длину и в ширину. Жители следуют закону мухаммедову, люди гостеприимные и хорошие воины. Если отсюда ехать еще три дня на восток, подымаясь на горы, то заедешь так высоко, что выше этого места нет ничего на свете. Здесь вверху, между двух гор, есть большое озеро, из которого истекает прекрасная река, орошающая равнину с лучшими в мире лугами. Здесь много дичи и в особенности водятся прекрасные дикие козы, с рогами в шесть локтей длины, или по меньшей мере три или четыре, из которых пастухи делают блюда и крупную столовую посуду для питья. По этой равнине, называющейся Памер, едут двенадцать дней; на пути не встретишь ни одного жилья, почему и необходимо путешественникам запастись жизненными припасами. Здесь, по причине высоты гор, нет ни одной птицы, и вот что показалось мне чудом, рассказывает Марко Поло, что огонь, по причине чрезвычайного холода, горит здесь не так ярко, как в других местах и на нем нельзя ничего сварить. Потом путешествуешь по бесплодной гористой стране, называемой Белорою, где обитают дикие идолопоклонники, живущие только охотою; путешествие продолжается сорок дней на восток, потом приезжаешь в Кашгар, бывший прежде независимым государством, теперь же подчиненный великому хубилайскому хану. Вот повествование Поло.

Немногие факты, сообщаемые об истории этих стран летописями китайцев 24, арабов и персов, связаны так тесно с ранними переселениями татарских племен и историею восточной Азии, что, отделенные от нее, они совершенно непонятны. Довольно того замечания, что масса жителей Бадакшана принадлежит, как жители восточной Персии, Афганистана и средней Азии, к таджикам, у которых язык персидский. Бадакшан долгое время состоял в связи с великомогольским государством в Дели. В начале XVI-го столетия, страною овладели узбеки, которые то правили самостоятельно, то были данниками соседних государств. Мурад-Бей из племени Кадхан, был первоначально в службе Хилидж-Али, балкского ленного владельца. По смерти своего повелителя, узбек достигнул власти; сыновья Хилиджа стали его ленниками; равно как большая часть владельцев внутри горной страны и по берегам Аму. Мурад обыкновенно оставлял князьям власть, облагая их только податью и обязывая к доставлению на их собственный счет войска. Иначе поступлено было с Бадакшаном; страшный узбег, с отвратительной монгольской физиономией, маленькими сверкающими глазками и выдавшимися скулами, постарался опустошить эту страну так, чтобы она никогда более не восстала. В главном городе прежде цветущего княжества теперь едва 1500 человек жителей 25.

Турецкое народонаселение малой Бухарии принадлежит вообще к последователям Ислама; с сопротивлением переносило и переносит оно деспотическое управление серединного царства. Князья, лишенные власти и принужденные подчиниться китайским чиновникам, находят сочувствие всякий раз, как подымут знамя бунта против чужеземных пришельцев: так было в шестом десятилетии прошлого века (1759). Китайцы усмирили впрочем этот мятеж и ходжи, титул придаваемый урожденным князьям, принуждены были бежать из своей родины в Бадакшан, где они погибли жертвами корыстолюбия тамошнего султана. За это преступление, как рассказывают суеверные мусульмане, истреблена была вся царствующая фамилия и Бадакшан обращен в пустыню 26.

При Талихане (1823) Бадакшан в последний раз боролся за свою независимость. Мурад-Бег сам начальствовал своим войском, состоявшим из десяти тысяч конницы. Победу одержала новая кондуская держава и через два года потом все княжество должно было подчиниться ее верховной власти. Мурад разрушил некогда славный на Востоке город Фейзабад и перевел его жителей в нездоровые климатом страны Кондуса 27, где они в несколько лет большею частию перемерли. От Фейзабада остались теперь только деревья, украшавшие некогда его великолепные сады. Подданные узбега строят обыкновенно свои киргахи там, откуда бегут другие люди; хотя они окружены цветущими и плодоносными холмами, но предпочитают им болота и их вредоносный воздух: это действительно очень удобно для земледелия, но именно те самые условия, которые производят чрезвычайную плодородность почвы, имеют в высшей степени вредное влияние на здоровье людей, по крайней мере, не привыкших к этому постепенно. Мурад-Бег лишил народонаселения Бадакшан и страны по северному берегу Окса, чтобы заселить равнины Кондуса и Газрат-Имама. Число насильственно переселенных в эти нездоровые страны, по счету самого узбега, простирается до 25,000 семейств, т. е. почти до 100,000 душ. Через несколько лет потом (1832), едва 6000 из них остались в живых; так сильна была между ними смертность в течение каких нибудь восьми лет. Отсюда произошла пословица: если хочешь умереть, ступай в Кондус.

Мурад слышал о действиях англичан в Индии и не без основания опасался, что их корыстолюбивые цели обратятся на плодоносные поля Кондуса и на богатые руды Бадакшана. Он старался напугать их грубыми поступками, которым подверглись Муркрофт и Бёрнс, доктор Жерар и де Виньи; ему хотелось, чтобы чужеземцы не проникали в его страну и не сообщали о ней сведений. Можно представить себе, как приятно были удивлены англичане в Кабуле дружественным посольством бадакшанского князя. Бег, который с холодностию истреблял и истребляет тысячи людей, чрезвычайно любил своего ослепшего брата и желал получить от всеведущих и многоученых Франков какое нибудь лекарство, которое бы возвратило брату его зрение. Посланник разбойника с величайшим благоговением говорил о своем господине: "повелитель мой может выставить двадцать тысячь конницы, ибо пехоты нет в странах узбега, на алламани или набег; три пригоршни хлеба составляют их ежедневную пищу. Мир велит своим людям собраться в известном месте и потом объявляется им, куда направлен будет набег: на Балк, Дарвас и Шагнан, на страну Хасарах или на страну Каффир. Цель этих набегов в особенности полонить как можно больше людей." Доктор Лорд и лейтенант Ууд решились на трудное путешествие и поехали с посланным Мурада в Кондус. Этим господам обязаны мы многими любопытными сведениями о народе и странах Мурада. С XIII столетия, Ууд был первый ученый путешественник, посетивший Вахган и Памир, равно как источники знаменитой реки, полагающей границу между Ираном и Тураном. Путешественник, по собственному его свидетельству, нашел описание Марко Поло так справедливым и точным, что мог бы говорить его выражениями. Предприимчивость и необыкновенная деятельность британцев сделали сильное впечатление даже на варвара узбега. "Что за странные люди эти Франки, воскликнул Мурад; три месяца тому назад приезжало их четверо и вот теперь, один в Кабуле, другой в Кандахаре 28, этот здесь 29, а тот у источников Аму!

Право, они должно быть не едят, не пьют и не спят; днем они путешествуют, а ночью пишут книги." 30

Хотя глазная болезнь его брата оказалась неизлечимою, однако Мурад был очень милостив к этим странным Франкам; он позволил им путешествовать по всей земле и наконец с честию отослал назад в Кабул. Будь предотвращены несчастные события в Афганистане, вероятно теперь бы посажен был в Кондусе британский резидент или талихан и правил бы странами узбега от имени Мурада или сына его Аталик-бега, разработывая в пользу Великобритании богатые рубиновые копи Бадакшана!

Дикий, естественный человек привязан, как растение и животное, только к ближайшим отношениям: только в них сосредоточены его интересы, только к ним чувствует он привязанность или отвращение. Чем больше развивается дух, тем больше расширяется чувство, тем шире становится сердце, пока оно наконец способно будет обнимать своею любовию отечество и человечество. В средние века, униженное и невежественное человечество жило в постоянном разрыве: никто не заботился о том, хорошо или худо другому. Священная римская империя германской нации позволяла очень спокойно англичанам завоевывать Францию; никто и не думал, что свобода Европы будет уничтожена, если два могущественных государства, Англия и Франция, будут соединены под одним скипетром. В ХV-м столетии, новый свет озаряет Европу, как в этом, так и во многих других отношениях. Понятия о равновесии сил в общей системе государств зарождаются в светлых головах Запада; в далеких странах начинают искать для отечества приобретений, будут ли эти приобретения состоять в богатствах, драгоценностях или владениях. Взгляд европейского человечества в следующия столетия более и более укрепляется внутри и так расширяется вовне, что в наше время объемлет весь земной шар. Человечество возвышается над варварским разрывом и проникается идеею. Сознано стремление и сознана цель, лучшее ручательство за будущее. Не мыслимо ни одно важное событие на земле, без того, чтобы оно не воздействовало на наши отношения, на европейские государства. Европейская государственная система исчезла и заменилась всемирною государственною системою. Только невежество может думать, что в событиях дальнего Востока учавствовали одне Англия и Россия. Перемены, происходящия там, имеют влияние на все образованные народы, на все государства земли и на целое человечество.

Прежде впрочем, чем предпринят был поход в страны по ту сторону Инда, надобно было обезопасить себя от государств по берегам этой всемирно-исторической реки, чтобы англо-индийское государство не имело неприятеля в тылу своего войска. Магараджа принадлежал к союзу против Дост-Мухаммеда и Баракси ; на его содействие во всех предприятиях против афганстанского властелина можно было расчитывать. Не так было в отношении к князьям верхнего и нижнего Синда. Правительство калькуттское несколько лет уже старалось присоединить некоторым образом эти владения к Великобритании, так чтобы князья их признали себя непосредственно подчиненными компании. Это считали необходимым в двояком отношении, вопервых, для укрепления западных границ государства и для беспрепятственного судоходства по Инду 31. Эмиры воспротивились этому желанию, хотя в это время были очень теснимы Ренджит-Сингом. Дальновидный властелин Лагора знал слабость раздробленных нижних береговых владений и покорив Мультан, стремился к завоеванию всей страны. Для этого требовал он, под видом вознаграждения за некоторые разбои, уплаты значительной суммы денег и войска на помощь против разбойничьего племени Мазари, жившего на восточном берегу Синде и признававшего только по имени верховную власть удельных князей. Замок по близости Шикарпура взят был сейками, которые приготовились в скором времени захватить этот знаменитый торговый город и завоевать всю окружную страну. Шикарпур, сравнительно очень новый город, считал тогда до 60,000 жителей и мог, по ниспровержении варварского владычества тальпуров и по установлении беспрепятственного судоходства по Инду, сделаться важнейшим местом торговли, идущей из Индии в западную и среднюю Азию. Англичане предполагали завести в этом месте большую ярмарку; следовательно они должны были воспротивиться предприятиям Ренджита. Жалобы многочисленных и богатых индусских купцов были принимаемы ими очень милостиво. Цветущая прежде торговля между верхним Синдом и Хорасаном, писалось в этих жалобах, теперь совершенно уничтожена; нет и следа многочисленных караванов, которые ходили прежде из Шикарпура в верхнюю Азию; все это от страха войны и от разбоев сейков. Купцы и все жители города, обращают взор свой к англичанам с просьбою о помощи; сагибаны единственный покров всей восточной стороны. Обещания других князей в Пенджабе, Синде, Кандахаре, Кабуле и Герате пустая ложь и самохвальство, которыми они только обманывают бедных людей 32.

Индийское правительство не медлило; оно объявило магарадже, что эти попытки завоеваний возбуждают его неудовольствие и что оно желает немедленно удаления войск из Синда. Благоразумный Ренджит, подчинился по своему обыкновению желанию сильных. Не так сделали удельные князья. Тальпуры с важностью объявили, что они никогда не потерпят в своей стране британского войска и никогда не примут в Гайдерабаде резидента. Только угрозами можно было принудить князей к последнему условию. Английскому агенту позволено было (1838 г., 8 апр.) не только жить при дворе, но пребывать в стране синдской, где ему угодно; удельные князья испросили только одно, чтобы их заповедных лесов по обоим берегам реки, называемых на туземном языке Шикаргах, не касались никаким образом приплывающие и отплывающие корабли. Я чувствовал, пишет благоразумный и беспристрастный Генри Поттинджер, что не имею права требовать от тальпуров какого либо пожертвования в этом отношении; охота - единственное занятие, в котором эти варварские князья находят удовольствие и отдохновение от трудов и забот правления. В самом деле Шикаркаги на Инде вырощены с такою же заботливостью, как королевские леса в Европе. От чего же мухамедданским варварам не пользоваться удовольствиям так называемых европейских властителей?

Удельные князья на Инде, из истории всех соседних владений, убедились, что дело должно окончиться их подчинением. Заключив договор, они начали искать опоры и помощи и думали весьма ошибочно и нелепо найти их в Персии. Не раз посылали друг к другу вестников оба государства и тальпуры желали "чтобы солнечные лучи счастия Шахин-Шаха озарили всех владетелей, чтобы страна Ислама очистилась от репейнику и терний и освободилась от утеснения всей неверной саранчи". Они как будто в самом деле верили, что Мухаммед-Шах, вспомоществуемый русскими, придет, как второй Надир-Шах, для ниспровержения владычества неверных.

Англичане не хотели смотреть сквозь пальцы на такие опасные предприятия. Решено было, если эмиры действительно войдут в союз с Персией, тотчас же объявить им войну. Но были кроме того еще другие спорные пункты, которые, по всем видимостям, могли быть разрешены только оружием. Эмиры свирепствовали против находившихся в землях их индусов, похищали девиц и женщин, несчастные творения, взывавшие о помощи и защите от насилий варваром к властителям Индостана. Притом же, приближалось время, когда армия Инда, собравшись в Фироспуре, должна была с Шахом-Шуджею идти вдоль по реке, через боланское ущелье в Афганистан. Удельные князья решительно воспротивились требованию шаха и англичан; "совершенно невозможно, говорили они, чтобы огромное войско прошло по Синду через Шикарпур; никогда они не позволят даже подобной попытки".

Англичане опять принялись за угрозы; когда же это не помогло, они твердо решились употребить силу; даже сэр Генри был того мнения, что лучше всего тотчас же овладеть Синдом. Сочли доходы Синда и достаточно ли будет казны эмиров для британцев и для Дурани. Узнали, что доходы страны простираются до пятидесяти лаков рупий ежегодно, при чем на долю эмира чирпурского приходилось пятнадцать; да и эта сравнительно незначительная сумма едва ли действительно получается, ибо целые деревни были опустошены и обращены в охотничьи леса.

Эмиры сами увидели наконец, что серьезное сопротивление невозможно, ибо англичане шли с двух сторон, с середины Инда и от устья реки. Покорились по неволе силе. Мир-Рустем, хан чирпурский, первый (1839 янв. 10) подчиняется предписанным условиям; он признает верховную власть британского правительства, за что ему и предоставляется зависимое владение страною его отцев. Без ведома своего верховного властителя, тальпур не должен вступать в союз ни с каким другим государством; по мере средств и сил, он обязан доставить помощь войскам и все свои споры с другими владельцами передавать на разрешение английского правительства. Но англичане не будут вмешиваться во внутреннее управление страною; только агент их с вооруженной свитой, число которой зависит от обстоятельств, будет жить при дворе князя. Крепость и остров Баккар должны быть тотчас же (1838, Февр. 5) сданы британским войскам. За эмиром чирпурским покорились и другие удельные князья нижнего Синда; они заключили трактаты подобного же содержания, которые впрочем были в последствии во многом изменены калькуттским правительством. Чтобы совершенно уничтожить власть князей на нижнем Инде, англичане разрушили общинное управление страны. Каждый эмир получил отдельный участок и все они обязаны были подвергать случающиеся между ними споры разрешению английского правительства. В Татта, или вообще где угодно будет британцам, поставят они известное число войска, для содержания которого князья должны давать ежегодно три лака рупий. Судоходство по Инду должно быть совершенно свободно и не подвержено никакой пошлине. Эмиры обязываются также в случае нужды и по мере сил своих выставлять известное число войска и обещаются, без ведома своих верховных властителей, не вступать в союз ни с одним чужеземным государством.

Чтобы смягчить калькуттское правительство, продолжавшее говорить постоянно строгим и решительным тоном, прежние повелители Синда добровольно передали ему письма кандахарских владельцев и договор, заключенный этими последними с Персией и Гератом. Из этого договора увидали, что кандахарские князья приглашали синдских князей точно также заключить договор с Персией; Кандахар вызывался в этом случае быть посредником. Эмиры, подчинившиеся только силе, ибо британские войска были всего на несколько дней пути от Гайдерабада, естественно старались смягчить гордого повелителя, который в оффициальных актах называл их ослепленными безумцами; но втайне, они не оставляли своего намерения присоединиться к Персии, что британцы, основываясь на выданных им договорах, назвали государственною изменою. Шир-Мухаммед был всегда, с самого начала раздоров до конца тальпурского владычества, самым решительным противником неверных. То, что делают здесь англичане, пишет он почти тотчас же по заключении нового договора к Досту в Кабул, вам достаточно известно; другие подчинились их желаниям, я же решился присоединиться к вам: да поможет вам небо справиться с неверными!

Из двадцати восьми тысяч человек английского и индийского войска, собравшегося на берегах Инда, десять тысяч человек остались в виде аррьергарда в Синде, для поддержания связи между этою страною и боланским проходом. Перед выступлением в поход из Шикарпура, шах пожелал сделать смотр войска; войска проходили перед шахом, сидевшим на золотых носилках, и его величеству чрезвычайно понравились отличные лошади и превосходное устройство всего войска. Не так думали ревностные и мыслящие мусульмане из его свиты. "Горе, горе нам, говорил один из них; дни Ислама сочтены; посмотрите, какие властители меча все эти неверные" 33! Армия вышла наконец из города (23 Февр. 1839) ночью, чтобы не страдать от зноя; пошла пустыней Патт и, без всякого сопротивления, достигла Дадара, у боланского ущелья. Но здесь войско было окружено разбойничьим племенем белуджей, возбужденным Мераб-Ханом келатским; племя это напало на аррьергард и увело множество скота. Боланская река, текущая из ущелий, доставляла войску воду в изобилии, но начинали уже чувствовать недостаток съестных припасов, так, что войску выдавалось только полпорции съестного; за другую полпорцию выдавали деньгами. Ущелье, ширина которого во многих местах было не больше сорока или пятидесяти футов и которого стороны составляли высокие прямые вершины 34, было окружено белуджами, народом, привыкшим к грабежам и убийствам. Здесь, от неприятелей и от трудности похода, погибло множество скота и людей, которых разбойники умерщвляли самым жестоким образом. В конце, ущелья нашли наконец так называемую бесплодную равнину, где рос впрочем дикий тимиан; от Дадара же и до этого места не было и следа растительности; притом ежеминутно должно было защищаться от нападений какеров, толпами рыскавших около войска. Войско шло прямою дорогою на Кандахар чрез Кветту, бедный город, состоящий из землянок, беспрестанно сражаясь с белуджами, из которых многие были взяты в плен и повешены в британском лагере. Глава какеров, Хаджи-Хан, вышел на встречу к Шаху-Шудже и признал его верховным повелителем; но трое сирдаров, Кохандил, Рахандил и Мехедил, оставили город и удалились в Гиришк, крепость по ту сторону Хельменда, принадлежавшую к их княжеству. Для преследования их послали войско и обложили крепость; они успели однако убежать и нашли убежище у белуджей. В Кандахаре (8 мая, 1839) Шах-Шуджа формально принял во владение свое государство. Англичане, по восточному обычаю, принесли ему дары; афганы не учавствовали во всем этом, только сорок человек низшего класса из народа Пушту присутствовали при этой комедии; гильджи отослали к шаху назад коран и объявили, что не хотят иметь ничего общего с князем, посаженным неверными. Английские чиновники видели, как они обманулись в расчетах на народность сластолюбца Шуджи, именем которого хотели они завоевать Афганистан и править этою страною; не было недостатка и в других указаниях, возбуждавших беспокойство или по крайней мере заставлявших быть весьма осторожными.

Шах-Шуджа, с своей стороны, выказал нерасположение к англичанам; он освободил афганов, приговоренных к виселице в британском лагере, и под рукою покровительствовал грабежам своих земляков насчет, так называемых освободителей отечества. В съестных припасах был большой недостаток; часто доходило даже до совершенно безнадежного голода. Князь келатский, на приглашение Александра Бёрнса явиться в лагерь князя Дурани и признать его верховным повелителем, отвечал отказом и запретил своим подданым продавать англичанам даже излишек хлеба. "Вы пришли в эту страну, говорил Мехраб-Хан английскому посланнику; это очень хорошо; но как вы из нее выйдете 35? Разумеется, все эти дурные предвестия не отвратили англичан от их предприятия, и за это никто не станет их порицать; но подлежит большему упреку беспечность в чужой земле, бывшая главною причиною всех несчастий следующих годов.

В Кандагаре, где в мирное время считалось до восьмидесяти тысяч человек народонаселения, равно как и в других местах, оставлены были слабые гарнизоны и войско пошло далее к Гизни и Кабулу; Келати-Гильджи, или укрепления гильджи, как называлось несколько бедных деревушек, сдались добровольно и войско достигло теперь страны Дурани, где один плохой каменный мост составляет границы между округами двух племен. При приближении британцев к Гизни, едва можно было насчитать в их войске более двенадцати тысяч человек, способных носить оружие. Гизни, этот знаменитый город, из которого происходил первый завоеватель и разрушитель Индостана, сам по себе уже считался на всем Востоке за неприступную крепость; кроме того в нем было три тысячи человек, под начальством Хайдера, сына Дост-Мухаммеда, который не задолго до того возвратился из похода против Мурад-Бега кондуского. Но и эта крепость перешла скоро (23 июля) в руки англичан, потерпевших самый незначительный урон. Бомба в триста фунтов прорвала кабульские ворота и тысячи британцев бросились в пролом, несмотря на сильное сопротивление и страшный неприятельский огонь; прорвались вперед, поражая ожесточенно бившихся афганцев. Через два часа потом, английское знамя развевалось на стенах крепости, считавшейся неодолимою. Принц Хайдер и другие знатные

афганцы сдались и поручены были под присмотр Бёрнса; в городе оставлен британский гарнизон, а остальное войско пошло далее к Кабулу.

Эти неожиданные успехи англичан побудили Дост-Мухаммеда искать спасения в мирных переговорах. Наваб-Джабар-Хан, отличавшийся между всеми афганами своим благоразумием, отправился в лагерь неприятелей и объявил, что эмир готов отказаться от власти, если шах Дурани обещается сделать его государственным визирем. Это предложение было отвергнуто: Досту и Шаху-Шудже нельзя жить вместе в стране афганов; Баракси должен подчиниться своей судьбе, добровольно отправиться в Индостан, где он будет содержим в почетном плену, с платою ему большого жалованья. Этому не бывать, отвечал Джабар, и не принял от Шуджи подарков, которыми тот думал склонить на свою сторону благородного афгана. Хотя прежде часто оскорбляемый своим братом, хан поспешил возвратиться в Кабул, чтобы советом и делом помогать в бедствии своему властителю и его семейству.

Войско, по голым вершинам гор и между пропастями, пошло на Кабул. Сирдар, имея еще армию в тринадцать тысяч человек, не решался однако на сопротивление; оставив все пушки и множество скота, он бежал в северо-восточные страны, к Бгамиану, а шах Шуджа с великолепной свитою (7 авг.) вступил в полуопустошенную столицу государства. Все смеялись тогда над слишком осторожными людьми, говорившими, что поход на Афганистан повлечет за собою для англичан только безчестие и урон. Между тем, недостаток сочувствия со стороны народонаселения, - ибо совершенно несправедливо, будто шах с восторгом принят был своим народом, - и умерщвление в окрестностях города нескольких капитанов и солдат англо-индийского войска, должны были внушать впрочем уже и теперь весьма значительные опасения. Правительство калькуттское и его агенты думали, что они победили все трудности, когда трудности еще только что начались. Совершенно забыли роковые слова князя келатского: "вы пришли в эту страну, это очень хорошо; но как то вы из нее выйдете?" Люди легковерные и не знавшие страны конечно могли указывать с гордостью на военные подвиги англо-индийских войск, ибо и другой, слабейший отряд, который для того, чтобы разделить силы и внимание Баракси, послан был на Пешавер через хайберские ущелья, побеждал, очень мало вспомоществуемый сейками, всякое сопротивление и дошел до места своего назначения. Этими войсками по имени командовал принц Тимур, старший сын Шуджи, а действительно подполковник Уад.

Смерть Ренджита (1839, июня 28) не повела за собой никаких невыгодных последствий; дружественные отношения между британцами и сейками нисколько не изменились; сейкская подмога в шесть тысяч человек, оставалась при англо-индийских войсках. Британскей начальник этого десяти-тысячного войска подкупил большими деньгами часть хайберских племен; они сдержали слово и оказали ему довольно большие услуги. Акбер-Хан, сын Доста, собравши несколько тысяч человек для сопротпвления вторгнувшимся неприятелям, не дерзнул, при этих обстоятельствах, отважиться на решительную битву с англичанами. Он еще прежде убеждал отца позволить ему возвратиться в Кабул, но потом сам оставил все пушки и бежал, как разбитый, на северо-восток. Англичане заняли тогда крепость Али-Меджид в хайберских ущельях, где впрочем, по причине дурной и вонючей воды, европейцы немогли простоять долго и потом возвратились к резиденции для соединения с главною армией. Храбрые войска с величайшими нуждами и лишениями прошли около трехсот пятидесяти миль и притом опасные и трудные ущелья, где сами они должны были пробивать дорогу, величайший и труднейший марш англо-индийского войска 36.

--------------------------------------------------------------------------------

Комментарии

1. Hugel. Kaschmir und das Reich der Siek. III. стр. 431 и след.

2. Многие англичане, видевшие его, писали о нем, как о любезнейшем человеке. Знаменитый брамин Дварканат-Тагор, первый из браминов посетивший европейские страны, говорит то же самое. В Лондоне показывали панораму Кабула, по рисункам снятым на месте де Биньем, где являются все главные действующия лица великой афганистанской драмы: Дост, Акбер, Бёрнс, Виткевич. Портрет эмира можно найти в сочинении Бёрнса: Cabool. London. 1812.

3. Burne's. travels. III. 261.

4. Дост говорил после, что он никогда бы не обратился к другим государствам, если бы только наверное знал, что английский агент приедет в Кабул (Afghanistan and Karrak, 33). Это впрочем не имеет никаких оснований. Лорд Оукленд уведомил его об этом, хотя довольно неопределенно. Он писал к нему: is probable, that imay ere long, depute some Gentleman to your Court.

5. Небольшая деревушка близь хайберских ущелий. Moorcroft. travels. II. 347.

6. Burnes Cabool. 99. Сейки потеряли в этом сражении 12,000 человек и афганы не меньше их. Гари-Синг, храбрейший генерал магараджи, остался на месте, точно также и тесть Доста. Hough. 230. Masson. III. 387.

7. Lady Sale. Journal of the disasters in Afghanistan. Paris. 1843 II. 58.

8. Afghanistan and Karrak. 29. Он обещал, что Пешавер будет разделен между Достом и его братом, Султаном-Мухаммедом.

9. Narrative. III. 457.

10. Afghanistan and Karrak. 72.

11. Заметки лорда Оукленда от 12 мая и 18 августа 1839. Afghanistan and Karrak. стран. 2.

12. Secretary in the Political Departement. Бёрнс был странным образом обойден; он также был послан в Кабул, но только для того, чтобы вспомоществовать своими советами Мекнайтену. Cabool. 279. Это пренебрежение объясняет строгий суд его о лорде Оукленде и о всей политике индийского правительства в отношении к Афганистану. Это ключ и к позднейшим его действиям.

13. Osborne. Court and camp of Runjeet-Sing. London. 1810.

14. Correspondance relative to Sinde. 1838-1843.

15. Прокламация наместника от 1 октября 1838 Houg. Appendix 6. 26 ноября 1838 в Фируспуре было свидание лорда Оукленда с Магараджею.

16. Osborne 107. 177. Магараджа, как по крайней мере говорил он англичанам, досадовал, что с русских будет плохая пожива.

17. История Афганистана от 1800 до 1839, которую приводит Гоуг на 363 стран., есть вероятно сочинение, упоминаемое Бёрнсом. Эта история сочинена муллою Джафером, служившим Шаху-Шудже. Гоуг говорит, что лейтенант Эллис перевел всю эту рукопись по Английски.

18. Собранное им войско простиралось до 6000 человек. Papers relating to the war of Afgnanistan, напечатанные в 1840. Osborne, стран. 208. Чрезвычайно забавно, что храбрый Гоуг в трогательных выражениях говорит об афганском легитимизме.

19. Замечательно, что его жители говорят теперь поперсидски; всех их вообще до 66,000 семейств.

20. По последнему изданию. 1-25.

21. Вернее: двурогий. Многие из среднеазиатских владетелей вели свой род от Александра, разумеется, без всякого основания.

22. Ууд описал руды этих камней (lapis lazuli) в своем путешествии к источникам Окса.

23. Охотники в средние века, по tesoro Брунетто Латини, различали семь родов соколов, из которых лучшими считались ланери; потом, в шестом ряду стояли священные соколы; они вообще очень велики и похожи на орлов. Поло сам был страстный охотник и поэтому неудивительно, что он обратил большое внимание на соколов.

24. В географии Киэн-Лонга, кн. 50, и 18 сказано: Бадакшан в 1761 г. прислал дань пекинскому двору.

25. Wood. Journey. 289. Мурад-Бей прогнал из Балка большую часть жителей. Burnes, Travels. II. 205.

26. Китайская оффициальные донесения и бадакшанское предание согласны здесь в отношении к сущности дела. Mem. concern. les chinos. I. 381. Plath. Geschichte der Mandschurei. 619.

27. Имя Кондус произошло вероятно от Кохондос, что значит замок в средине большого города. Нет почти ни одного города в Хорасане или Мавераннегре, говорит Абульфеда, в котором бы не было такого Кохондоса, Abulfedae Geographia в Buschins's Magazin. V. 337. Бёрнс (travels II. 196.) говорит также о крепости в Кондусе.

28. Он разумел г. Лича, издавшего филологические изыскания о языках Белуджистана и Синда.

29. Д-р Лорд, о котором говорит одно письмо Бёрнса; он погиб в последнем сражении против Дост-Мухаммеда, 2 ноября 1840, при параванском ущелье.

30. Burnes. Cabool. стр. 180.

31. Correspondence relative to Sinde. 1838-1843. стр. 165.

32. Correspondence 1836- 1838. 13. Шикарпур был построен вероятно около 1617. Cabool. 55.

33. Five years in India, by H. S. Faue. London 1842.

34. Наибольшее возвышение ущелья Сири-Болан достигает 5793 фута над уровнем моря.

35. Hough. 73, 107, 111, 114, 119.

36. От Калькутты в Кабул через Мируть, Карнал, Пешавер и Хайберы - 428; потом через Синд, боланское ущелье и Кандахар 590 немецких миль.

Часть II

Решительно непонятно, каким образом первые гражданские и военные чиновники англо-индийского правительства, Мекнайтен, Бёрнс, Кинь и другие, могли считать страну афганов спокойным и безопасным завоеванием и поторопились отпустить до зимних месяцев большую часть войска в Индостан. Земля эта была завоевана только в их голове, а нисколько не в действительности. В Кабуле и Джелалабаде, в Гизни и Кандахаре, оставлены были гарнизоны; часть войска пошла назад в этот последний город и в Кветту; главная же армия, с частию пленных, через хайберские ущелья, где на нее нападали соседния хищные племена, на Пешавер и к Инду. Англичане считали себя так безопасными в Афганистане, что пренебрегли привлечь к новому порядку вещей разбойничьи орды, некоторыми, собственно незначительными, но по историческим и местным причинам важными, пожертвованиями. Торговались с двумя племенами, жившими в окрестностях Хайберов: Афреди и Шанвари, на счет суммы, которую с незапамятных времен получали они как хранители ущелий, и насчет пошлин, взимаемых с провозимых товаров. Шах-Надир заплатил им, за беспрепятственный проход своего войска, девять тысяч фунтов стерлингов; во времена монархии Дурани получали они ежегодно по 13,000 фунтов и кроме того взимали пошлины с товаров и проезжих, как мусульман, так равно и индусов. Теперь же, они должны были довольствоваться двенадцатью тысячами и отказаться от пошлин, составлявших единственное средство пропитания для этих людей, ненавидящих всякую работу; следствием этого были нападения на проезжих англичан во всяком случае, когда была какая нибудь надежда на успех и добычу. Сейкские войска, при подобных нападениях, обыкновенно обращались в бегство. Эти поступки оставляли пока не отмщенными, но не так смотрели на хитрую вражду Мехраб-Хана келатского, которому приписывали истребление многих арриергардных отрядов войска, шедшего через боланские ущелья в Индию. Часть войска получила немедленно повеление разрушить разбойничье гнездо белуджей. Мехраб и его товарищи были люди храбрые; они пали с мечем в руки (1839, 14 ноября). Победители объявили сокровища падшего князя и всю его собственность своею законного добычей. Найдено было множество драгоценных камней и жемчугу и, чего вовсе не ожидали, большое количество зрительных трубок, лучшие европейские карты Индии и новейшие английские каррикатуры. Княжество осталось покамест в руках завоевателей, которые после, как мы увидим, раздробили его на несколько частей, чтобы вернее покорить Белуджистан.

Генерал-губернатор Индии благодарил войска за великие услуги, оказанные ими отечеству. Провидение, сказано в оффициальном манифесте, уничтожило планы врагов британского государства в Индии: владельцы Кабула и Кандахара и союзники этих коварных изменников лишены власти и страна их отдана дружественно расположенному к Англии правителю; князья синдские признали верховную власть Великобритании - важный передовой пост для защиты нашего индийского государства. С сейками мы связаны тесно, правительство гератское ищет нашей дружбы и между нами и им царствует теперь совершенное согласие. Высшим военным чинам объявляется особенная благодарность генерал-губернатора за то, что они умели сохранить совершенное единогласие с политическими агентами; только таким образом могло быть сделано столько важного в такое короткое время. Несколько ограниченных и добрых людей из офицеров, украшенные новым дуранийским орденом, действительно думали, что походом на Афганистан оказана большая услуга понятию законности. Они забывали, что Суддоси Шуджа-Эль-Мульк имел столь же мало прав на кабульский престол, как и глава Баракси, Дост-Мухаммед. Индусская армия была распущена в начале года (1840) и войска пошли на постоянные квартиры. Главнокомандующий спешил возвратиться в отечество, чтобы получить поскорее награду за свои афганские победы, и предоставил своему преемнику несравненно труднейшее дело - усмирение и успокоение повсюду взволнованной страны.

В Кабуле, во всех городах и округах Афганистана, показались слишком явные признаки нерасположения народа к новому порядку вещей. Князья и глава были частию захвачены в плен, частию побеждены, но не упали духом; они никогда не могли действительно сделаться верноподданными неверных френджи, или, что все равно, их проклятого любимца. Вельможи, привлеченные обещаниями наград и почестей и обманутые вероломными неверными, жаждали мести. Ибо никто, ни Шуджа, ни англичане, не сдержали честно своего слова, после счастливого завоевания земли 37.

Дост-Мухаммед со всем своим семейством скрывался в кабульских горах и старался найти себе союзников в разбойничьем племени Юсоффи. Некогда рука князя тяжело налегала на этих непокорных афганских каледонцев: Мухаммед раздувал пламя ненависти между различными коленами, желая, чтобы они истребили друг друга; он умертвил многих мятежных начальников и наложил на страну тяжелые подати. Но все зло, сделанное этим горцам, было забыто ими при виде бегущего от неверных эмира. Они столпились вокруг Баракси и обещали ему помощь против нечистых френгинстанских кафиров, которые, - ужасное преступление в глазах правоверны, - едят свиное мясо и ласкают собак. Британское войско поспешило в Бгамиан, чтобы захватить эмира, и старинный изменник Хаджи-Хан-Какер был его проводником. Естественно, что британцы были проведены им за нос и, ничего не сделав, принуждены были возвратиться в Кабул.

Изгнанный князь и мужественный сын его Акбер возбуждали сочувствие и сострадание всех соседних мусульман хотя прежде они и были с ними в раздоре. "Если инглисы будут властвовать в Кабуле, то скоро, побужденные хищничеством и властолюбием, они протянут свои насильственные руки к Кондусу и ко всем мусульманско-узбегским владениям. Не даром посещали они рубиновые копи Бадакшана. Нам из многих опытов известно, что неверные имеют корыстолюбивые цели на царства Ислама; они стараются узнавать наши земли, изследуют их слабые стороны и вторгаются в удобное время с своими войсками, покоряют жителей и склоняют их к своему многобожию". Увлекаемые подобными речами, толпы обитателей Колума, Кондуса и Бохары, куда удалился Дост со всем своим семейством, собрались вокруг изгнанного эмира. С князьями всех этих колен, в продолжение зимы, заключены были оборонительные и наступательные союзы, а в начале весны, предположено было сообща начать действия.

В это время англичане заняты были довершением завоевания страны, утверждением в своих новых владениях; шах жил зимою в Джелалабаде, они уже закидывали сети на другия земли средней Азии. Сначала думали даже о походе на ту сторону Аму, в Самарканд и Бохару; исполнение этого замедлилось впрочем по причине необыкновенного холода и глубоких снегов заваливших дороги. Зимой в войске была большая смертность; горные цепи около Бгамиана заслужили снова свое старое, от времен падишаха Акбера и Оуренгзеба идущее прозвание - Гиндукуш, убийц индусов, Только в летние месяцы были в состоянии послать несколько корпусов на берега Окса; но это не имело никаких других последствий, кроме устрашения узбегов Колума и Кондуса, которые обещали прислать посланников для заключения договоров с британцами. Тщетно впрочем ожидали в Кабуле исполнения этого обманчивого обещания. Некоторые восстания владельцев и колен были усмирены силою оружия, хотя с весьма значительным уроном со стороны англо-индийцев; естественно, что дикая храбрость гильджи и юсоффи, повсюду была побеждена тактикою и разрушительными снарядами европейцев. Несколько времени в стране и во всех округах Афганистана царствовали необыкновенный порядок и спокойствие.

Британские агенты и резиденты в средней Азии пользовались этими счастливыми обстоятельствами, для распространения влияния и владычества своего отечества в землях по ту сторону Аму. Все члены английского правительства, во времена лорда Оукленда, особенно боялись русских; каждый день ждали похода русского войска на Индостан, опасения которые дошли до смешной робости при вести об экспедиции в Хиву. Раз даже Бёрнс получил от своих тамошних агентов известие, что русские завоевали Хиву и ускоренным маршем идут на Бохару; в другой раз прошел слух, что повелитель бохарских правоверных заключил с Императором русским наступательный и оборонительный союз и что они оба вместе идут на Балк. Военная экспедиция русских в Хиву имела, как известно гораздо больше исторического основание чем предприятие англо-индийского правительства против Кабула; русские по всей справедливости могли сказать, что только необходимая защита вызвала эту войну. Узбегские разбойники грабили караваны, препятствовали торговле и рыбной ловле на Каспийском море и уводили в плен множество русских. Для наказания их за все эти злодеяния, отправилось из Оренбурга (ноября 1839), под предводительством генерала Перовского, войско, которое с величайшими трудами и лишениями, в невыносимо холодное время, по степям, покрытым глубоким снегом, пошло к Эмбе и Аральскому морю.

Англичане, под влиянием той мысли, что русские намерены, в союзе с киргиз-кайсаками, узбегами и туркменами, идти на Балк и Герат, услыхав об объявлении войны Хиве, послали множество агентов в страны по ту сторону Окса, чтобы собрать сведения о намерениях русских и всеми возможными способами препятствовать их предприятиям. Говорили также, что, впрочем, очень невероятно, будто Аллах-Кули, хан хивинский, посылал к англичанам просить помощи оружием и деньгами. Как бы то ни было, но достоверно только, что майор Тодд, английскей посланник при Камран-Шахе, посылал из Герата в Хиву одного капитана, не знавшего ни языка, ни нравов жителей (дек. 1839), чтобы убедить хана прибегнуть под покровительство Англии, или, покрайней мере, к ее посредничеству в войне с Россиею. Это посольство осталось впрочем без последствий; у капитана Аббота не было ни знаний, ни способностей, которых требовало такое трудное дело и он был очень доволен в целости возвратиться с русской границы 38. При втором посольстве в Хиву, Тодд умел достигнуть более счастливого результата. Мекнайтен послал к майору важные депеши для Аббота с приказанием доставить их немедленно. В Герате же было известно, что Аббот уехал из Хивы, нужен был другой кто-либо для исполнения приказаний министра. Сэр Р. Шекспир был отправлен в Хиву и умел оказать здесь большие услуги государственным интересам и человечеству вообще.

Не только Хива, - Бохара и Коканд подверглись тайным внушениям западных островитян; может быть, хотели они, с этой стороны, завести связи с всегда беспокойными узбегами в китайском Туркестане, чтобы произвести смуты на северо-западе Серединной-Империи и побудить пекинское правительство к скорейшему заключению мира, выгодного для Англии. Для этих целей избраны были офицеры Стёддорт и Конолли. Полковник Чарльс Стёддорт отличился на службе своему отечеству в различных странах света; он был в эвфратской экспедиции под начальством Шене, потом служил секретарем посольства в Тегеране, где своим мужеством, умом и необыкновенною способностью к персидскому языку, скоро достиг того, что сделался любимцем молодого шаха и всех персидских вельмож. Мухаммед-Шах, имеющий военные наклонности, при всей бедности и истощении страны, хотел знать о всех героях древних и новых времен, о героях Рума, т. е. Рима, и Френгистана. Стёддорт удовлетворил его желанию и написал поперсидски жизнеописания знаменитейших людей Запада. Решено было идти на Афганистан и боялись с одной стороны, что владелец Бохары поспешит на помощь к своим единоверцам, с другой стороны, хотели, как уже сказано, воспротивиться предполагаемым планам России. Полковник Стёддорт был наиболее способен к поручению; он, по приказанию лорда Пальмерстона, был послан английским посланником при персидском дворе в Бохару и снабжен оффициальными бумагами. Полковник сначала был принят ласково и дружественно, ибо боялись, что вслед за ним придет войско. Но эта ласковость была не продолжительна Стёддорт в скорости был заключен в тюрьму, где он не замедлил познакомиться с Акбер-ханом кабульским; они долго были товарищами несчастия в одной темнице; этот последний говорил всегда с коварным удивлением о своем друге, как он называл полковника, и многие честные люди верили его словам 39. Но более, чем вероятно, что сладкоречивый Акбер был главною пружиною всех несчастий британца. Акбер, вероятно с ведома бохарского властелина, сам убежал из тюрьмы; Стёддорт напротив остался там и наконец, от всех страданий в ужасной темнице так обезсилел духом и телом, что хотел спасти жизнь свою явным принятием исламизма. Индийское правительство, узнав о несчастии своего агента, послало к хану с некоторыми туземцами дружественное, но вместе довольно строгое письмо; с Стёддортом снова начали обходиться с величайшим уважением и полковник опять поверил расположению Назир-Аллаха. Я хочу, писал он к одному приятелю, еще остаться в этой земле и употребить все возможное для того, чтобы приобрести британской нации большое влияние в этих странах света. Но дружелюбное расположение хана было вынужденное, было следствием страха. Едва только получена была в Бохаре весть о действиях афганских патриотов против неверных инглисов, как Стёддорт, как говорят, вследствие письма друга своего Акбера, был брошен снова в темницу, вместе с другим англичанином, разделившим с ним несчастие.

Имя Артёра Конолли довольно славно и на войне и в литературе; автор поучительного путешествия из Европы в Индию, через Россию, Персию и Афганистан, принадлежит к числу благородных мужей, желавших, чтобы не вовсе без следа исчезла их жизнь в реке времен. Конолли избрал театром своей полезной деятельности пренебрегаемые путешественниками страны Турана между Аму, Сыром и Болорскими горами; он проезжал (1841) странами прежде бывшего княжества кокандского, завоеванного не задолго перед тем Бохарою, и от времени до времени посылал к калькуттскому правительству в высшей степени интересные заметки об этих, столь мало известных, землях.

Конолли, бывший в дружественной связи с Стёддортом, получил из Бохары от повелителя правоверных самое лестное приглашение, которое по неосторожности было принято тотчас же. Но едва путешественник приехал во владения варваров, как в туже минуту был схвачен и брошен в ту самую темницу, куда уже заключен был Стёддорт. До сих пор согласны все известия, пришедшие в Англию и Индию о судьбе двух офицеров; они основаны по большей части на двух письмах, полученных Джоном Конолли от брата его Артёра, когда этот последний в виде заложника жил в доме Наваб-Симан-Хана в Кабуле. Во втором и последнем письме находится известие, что оба офицера томились сто-двадцать дней от жару и удушливой атмосферы в яме, исполненной всякого рода насекомых, где им не дали даже ни разу переменить платья. Тщетно употреблены были все средства, чтобы исторгнуть этих достойных людей из рук Назир-Аллаха; генерал-губернатор Индии, Россия, Порта и Хива тщетно предстательствовали за офицеров; даже на письмо английской королевы не обращено были внимания. В Индии и Европе распространились разного рода слухи о судьбе этих несчастных. По одним, Конолли умер в тюрьме, по другим оба они находились еще в живых. Наконец, пришло несомненное известие (1842, июня 17), что Стёддорт и Конолли, несмотря на то, что первый три года уже как принял исламизм, были всенародно обезглавлены, на четырех-угольной площади перед тюрьмою 40. Одному вменена была в преступление переписка с его земляками в Кабуле, другого казнили за его действия в Коканде, противные выгодам повелителя бохарских правоверных. Эти факты подтверждены были путешествием предприимчивого доктора Вольфа в Бохару.

При этом повсеместном волнении в средней Азии, заставлявшем предполагать далеко закинутые планы, средоточием которых был Кабул, британцы не теряли из глаз беглеца Дост-Мухаммеда. Мекнайтен начал переговоры с эмиром, оставившим Бохару, где он был дурно принят и даже сначала заключен в тюрьму, и снова удалившимся на южные берега Аму; Мекнайтен надеялся, что князь не решится на дальнейшую борьбу и подчинится желаниям Великобритании. Но в этом он обманывался. Несколько неудач, испытанных в последнее время англичанами, ободрили Доста вновь соединиться с Колумом и Кондусом и еще раз испытать военное счастье. "Если раз только враги потеряют значительную битву, вся страна восстанет, как один человек". Еще не задолго перед тем, открыт был заговор, к которому принадлежали первые и могущественнейшие из кабульцев и которого целию было ниспровержение существующего правительства и умерщвление всех чужеземцев 41. Счастие покровительствовало начинаниям эмира; англичане должны были отозвать свои передовые посты в Бгамиан, а афганские войска их толпами стремились к своему прежнему повелителю. Князь и его союзники, многочисленные узбеги, были впрочем разбиты отрядом англичан, которые быстро пришли из Кабула, оттеснили неприятелей за Бгамиан, взяли приступом и разрушили горную крепость Сихан. Дост-Мухаммед впрочем вскоре снова усилился и при том в такой степени, что, у перванского ущелья в горной кабульской стране, разбил на голову неприятелей, потерпевших значительный урон. Англо-индийские войска, при первом напоре неприятеля, оставили своих европейских начальников, которые большею частно были истреблены. В этом сражении погиб и известный естествоиспытатель, доктор Лорд.

Дальновидный эмир не предавался впрочем блестящим надеждам; он сознавал свое безвыходное положение, знал что, при настоящем состоянии дел, Баракси наконец будут побеждены, несмотря на частные удачи. Тайные сношения с сейками и, как говорят, даже с Непалом, ровно ни к чему не повели; скоро должна была начаться зима и притом Бёрнс ревностно переманивал денежными подкупами приверженцев изгнанника, а денежные средства эмира истощались. Дост скоро решился: он отправился в Кабул, где мать его, сестры и многие другие члены семьи несколько месяцев жили уже под покровительством англичан, и отдался великодушию английского посланника. Сын его Акбер охуждал этот скорый поступок: он отделился от отца и еще раз бежал через Гиндукош к князю бохарских правоверных. Англичане, думал Эмир, народ великодушный, они хорошо примут врага, который несколько раз поражал их и наконец добровольно отдался в плен; "может быть, теперь, зная по собственному довольно печальному опыту мое влияние на страну, они сами дадут мне место визиря, которого я просил прежде". Не раз обманывались люди в расчетах на великодушие неприятеля; - обманулся и князь кабульский; ему нисколько не помогло то, что он (1840, ноября 5) сам поспешил на встречу посланнику, почтительно слез с лошади и отдал саблю в знак плена. Мекнайтен был довольно учтив, чтобы отдать князю назад его оружие, что видимо обрадовало пленника, которому это показалось добрым предвестием для будущих его желаний и надежд. Дост-Мухаммед обманулся. Его присутствие в Афганистане казалось противным государственному интересу Англии и обширным планам ее; его вместе с семейством послали за Инд и назначили ему местом заключения то самое место где некогда Шах-Шуджа жил на хлебе компании.

Высокомерные и произвольные поступки шаха и его рабов не мало содействовали и тому, чтобы отвратить от френджи сердце фанатического народа и ускорить проявление неизбежной борьбы. Шах-Шуджа правил по примеру Мегмеда-Али египетского и Мурад-Бега кондусского. Жители равнин и долин удалились в неприступные горные твердыни и ущелья не потому, чтобы они не любили порядка и спокойствия, но потому, что не могли платить требуемых с них новым правительством тяжких податей. Визирь, слабохарактерный и гордыми главами хаиля презираемый мулла, еще более возбудил ненависть и презрение к своему, не любимому и так во всей земле, властелину. Мулла-Шикар, любимец князя, был человек пустой, безталантный и ничтожный во всех отношениях. Этот визирь зимою (1840- 41) опечатал всю муку в кабульской стране, чтобы после продавать ее по дорогой цене на базарах, и запретил многим мясникам продавать по обыкновенной цене мясо. Войскам, вместо жалованья, отданы были некоторые округи почти на разграбление; они отправились туда и жили совершенно на счет бедных поселян. За все преступления и проступки можно было расплачиваться деньгами; если один афган отсек у другого руку, вышиб зубы или повредил череп, ему стоило только заплатить наместнику шаха известную сумму денег и он был свободен от наказания. Сверх того, старый властолюбец ввел новый придворный церемониал, которому могли подчиняться рабы, персы и индостанцы, но не свободные главы Афганистана. Никто доселе, говорили они с негодованием, не осмеливался вводить в стране нашей таких обычаев; с Дост-Мухаммедом сидели мы рядом, как равные ему по рождению, свободные люди, а перед рабом неверных будем стоять с распростертыми руками, как толпа на рынке купленных рабов! - Эти и другия подобные жалобы Бёрнс представил на суд шаха и Мекнайтена, изображая в резких чертах печальное положение страны. Все было тщетно. Посланник, или министр, как он лучше любил называться, думал, как все слабые и самолюбивые люди, что все пойдет хорошо со временем, что ничего нельзя сделать вдруг; он отвечал даже с неудовольствием и насмешкою на жалобы полковника. Визирь, говорил он между прочим, весьма честный, благомыслящий человек; конечно очень жаль, что он не имеет достаточных сведений в государственном хозяйстве, но этого нельзя и ожидать от афгана; фанатизма теперь нечего бояться, он потерял свою силу и может получить ее снова разве только вследствие слишком больших ошибок со стороны англичан. Вся страна с начала этого года (1841) наслаждается спокойствием и порядком, которых эти несчастные земли не знали более ста лет, со времен владычества великих Моголов.

Между тем в каком состоянии действительно находились округи и города Афганистана? Родина народа пушту была только пройдена, а не завоевана британским войском. Только там, куда проникала сила, в равнинах и долинах, повиновались шаху; многочисленные горные владения, где жили гильджи, не подчинялись владычеству неверных; даже по главной дороге страны, на возвышенности между Гизни и Кабулом, не могли удержать спокойствия. Министр давно уже просил о присылке из Индии новых полков, а в особенности европейских, вступил даже в важные споры с калькуттским правительством, повидимому заботившимся только о том, как бы уменьшить значительные расходы на Афганистан и вообще на среднюю Азию, и думавшем, что все сделается со временем. Оно желало лучших, более успокоительных известий, и непостижимо, как Александр Бёрнс удовлетворил его желанию. Этот благородный шотландец, человек с высоким умом и обширными сведениями, по-видимому, никогда не изменял долгу чести и твердости характера; но в этом случае, поступки его бросают на него тень. Мы должны упрекнуть его, хотя еще молодого человека, в том, что он завел себе гарем из афганских красавиц, ибо это, может быть, не мало содействовало к возбуждению ненависти оскорбленных отцев, мужей и всей земли. Многосведущий муж мог знать из Макиавелли, что любовные шашни ниспровергали власти, покрепче владычества Шаха-Шуджи и его верховных повелителей. Никто не поверит, чтобы ясный ум Бёрнса, обогащенный знанием всех отношений страны, ошибся во взгляде на ее настоящее состояние да и напечатанные письма его доказывают совершенно противное. Только расчеты эгоизма заставили посланника написать к лорду Оукленду, что свежих войск вовсе ненужно, что можно отделить даже часть находящихся в стране гарнизонов, и это в ту самую минуту, когда он пишет к друзьям своим на родину о безотрадном состоянии дел Афганистана, жалуется на то, что не слушаются его советов. Бёрнс, - вот разгадка этого двусмысленного поведения, - хотел угодить индостанскому генерал-губернатору, думал только этим достичь своей цели, т. е. сделаться преемнком Мекнайтена, которому поручено было президентство в Бомбее. Но на родине своей, Бёрнс старался распространить мнение, что все пойдет лучше, как только ему отдадут управление. Сам же посланник думал только о своем новом посте, он желал как можно скорее оставить вулканическую почву Афганистана и на новом месте насладиться плодами всех забот, трудов и лишений. И вследствие этого эгоизма, целое войско, множество превосходных людей становятся добычею безсовестных целей или, выражаясь кротче, непростительного легковерия своих вождей; каждый, смотревший прямыми глазами на положение, был осмеиваем как ложный пророк. Многим, впрочем, было совершенно неизвестно истинное настроение умов в стране; ибо англичане жили в Афганистане так, как они живут обыкновенно везде: они чуждались туземного народонаселения и им служили привезенные ими люди. У посланника было в свите несколько туземцев и между прочим один мулла из Кандахара, которому он безусловно доверял. Невероятное дело! Еще первого ноября, Бёрнс уверял посланника, что народонаселение совершенно спокойно и что его превосходительство без опасения может оставить страну, завоеванием которой отечество обязано его советам. Даже одного главу, объявившего о заговоре против френджи, Бёрнс послал к чорту, посоветовавши ему держать при себе такую глупую весть и не передавать ее войскам. Таким же образом пренебрежены были и все другия предостережения, высказанные даже совершенно ясно. Ложь всего, что окружало несчастного министра, дошла до того, что его придворная афганская свита, состоявшая из трех человек, даже когда началось возмущение, уверяла его, что нет ни малейшей опасности, что все тотчас же будет приведено в порядок и спокойствие восстановится 42.

А между тем самые камни уже давно вопияли о всеобщем восстании в стране, об измене глав, о перешедшей через край ненависти всего народонаселения, которое, как мы уже видели, было глубоко оскорблено нарушением своих старых законов и обычаев. Все это, как говорит прямо Меген-Лель, было известно и посланнику и Бёрнсу, под начальством которых служил верный и умный индиец, и они не приняли никаких средств к предотвращению грозившей им гибели. Они напротив грубо обходились с главами, не платили им жалованья и грозили изгнанием 43, Впрочем не одни они были виною несчастия. С самого начала великое и многотрудное дело было ведено легкомысленно и нерассудительно. В обитаемой гордым и воинственным народонаселением стране, окруженной стенами высоких гор, в стране, самой природою укрепленной, должно было наблюдать всевозможную осторожность и осмотрительность, чтобы не быть застигнуту в расплох каким-либо неожиданным восстанием. Ничего подобного не было или было совершенно этому противное; голос войска в такой степени был против сэра Джона Кипа, что за ним оставалось прозвание счастливого удальца; в самом деле во всем походе, он замечателен был больше своей удачею, чем рассудком. Генерал довольствовался славою завоевания страны, со времен Александра Македонского не видавшей никакого европейского неприятеля, и поспешил потом возвратиться на родину за почестями и денежными наградами; преемникам своим предоставил он менее блестящее, но несравненно труднейшее дело: покорить многочисленные горные твердыни, успокоить взволнованное в государственных и гражданских отношениях народонаселение, и все это едва с половиною войск, пришедших в Кабул через боланские и хайберские ущелья. Для оставшегося войска не было приготовлено укрепленного лагеря и не позаботились даже обезопасить проход через ущелья, для непрерывной связи с Индостаном этих войск, оставленных как бы на пустынном острову. Между тем расстояние от Кабула до Фироспура, первой под властию Англии находящейся станции по ту сторону Инда, не менее полутораста географических миль 44.

Как легко могло случиться внезапное несчастие при волнении и вероломстве хищных афганов и белуджей, показали события в Кабуле и вокруг его. Княжество у белуджей было раздроблено: провинции Шараван-Шаль или Кветта 45 и Катч-Гандава присоединены к новому королевству кабульскому и на престол келатский посажен Навас-Хан, потомок старшей линии княжеского дома; Гассан-Хан, сын падшего Меграба, между тем убежал и был дружелюбно принят одним союзным племенем белуджей. Здесь готовил он средства, чтобы снова взойти на маснад отцев своих, предприятие, которое скоро удалось ему по робости нового хана и по нерешительности впрочем пресвосходного политического агента Англии, поручика Ловде. Навас-Хан отказался от престола и поклялся на будущее время не заводить более связей с неверными. Гассан-Хан, принявший потом, в честь своего деда, имя Мир-Назира, вступил в город (в июле 1840) и захватил британского агента, который, из ложного чувства чести и непонятного мужества, остался и отдался в руки диких разбойников брахун. Шах-Навас, при капитуляции Келата, был довольно честен, чтобы условиться о свободном пропуске английского агента; поручик Ловде отказался от пропуска, ибо это имело вид бегства. Тщетно Навас убеждал его, что он играет жизнию: ты трус, думал британец, с тобой нечего говорить - и сделался жертвою ярости кровожадных брахун. Так шли навстречу верной смерти многие из англичан, безумцы, ожидавшие от варваров образа действий образованных народов. Мессон, изливая желчь на всех своих храбрых соотечественников, не пощадил и достойного, умного келатского агента, оставшегося, по его словам, для спасения своего имущества или от лени уложить его в чемоданы. Между тем, по рассказу самого Мессона, Мир-Назир объявил, что британский резидент его барт, т. е. искренний друг, с которым ни в каком случае не должно быть ничего дурного. И притом у Ловде было слишком много слуг и сипайев, которые могли избавить его от труда укладываться. 46 Переговоры глав брахун с английским резидентом в Кветте, веденные во имя молодого Назира, не повели ни к чему хорошему; сипаи Ловде разбежались, имущество его разграблено, сам он заключен в оковы и наконец убит. Это был один из образованнейших и ученейших офицеров британской армии, которая, должно сказать к ее чести, считает в рядах своих много подобных. По ту сторону пролива не думают, чтобы наука и дух вредили мужеству и военной дисциплине напротив литтературная деятельность ведет офицеров к почестям. Поэтому в английской армии и флоте много писателей по различным частям словесности. И Мессон свидетельствует, что молодой воин, о котором он рассказывает трогательную историю, вынес все душевные и телесные муки без стонов и жалоб. Я не имел духу, прибавляет он, говорить с ним.

Мщение скоро последовало в этом случае за преступлением. Брахунская сволочь, разбитая английским отрядом близь Дадара, рассеялась по разным направлениям; Келат, оставленный почти всеми своими жителями, был взят и бежавший Назир скоро потом (в ноябре 1840) должен был отдаться в руки своих неприятелей. Подчинение Назира имело следствием успокоение всего восточного Белуджистана, чему, по всей вероятности, гарнизон келатский обязан своим спасением в следующем году; сочтено было за лучшее, по всей справедливости, посадить Мир-Назира келатским ханом и притом, по позднейшему распоряжению лорда Элленбороу, княжество получило те пределы, в каких владел им отец нового хана. Хан обещал признавать (июля 1841) по старым обычаям Шаха-Шуджу или Англию, своим верховным повелителем 47 и именем их держать в повиновении дикие племена своего народа. Белуджи вообще красивая и сильная человеческая раса, сходная образом жизни и даже государственными и гражданскими учреждениями с шотландскими горцами прошедших времен. В отношении к неприятелям нет в них впрочем ни малейшей честности, человеколюбия и великодушия, этих неизменных черт древних каледонян.

Между тем дух мятежа возрастал с каждым днем на глазах англичан во всех округах народа пушту. Скоро будет три года, писал около этого времени (20 авг. 1841) один молодой офицер из Кандахара, как индийская армия отправилась из Фироспура для завоевания этой несчастной страны. Шах-Шуджа должен был вступить на престол отцов своих и войско должно было возвратиться потом в Индию. Дело окончено вот уже два года, а мы все еще здесь; правительство не может нести огромных издержек, с которыми сопряжено занятие Афганистана. Но можем ли мы возвратиться? Кругом во всей стране, с каждым днем увеличивается беспокойство. Хайберы, гильджи и Дурани взялись за оружие, на посты наши делают нападения, солдат наших убивают перед нашими глазами. Можем ли мы оставить Афганистан с таком положении и, с другой стороны, переменится ли оно и успокоится ли страна? Никогда, никогда, - по крайней мере, мы до этого не доживем. Не могу вам сказать, как ненавидит нас народ; всякий, кто убьет европейца, считается святым. Еще недавно было несколько таких убийств и мы не можем, не должны здесь оставаться; мы должны возвратиться, хотя бы даже с уроном нашей чести 48.

Первые признаки заговора показались в осенние месяцы года, но в начале зимы, так говорили заговорщики, когда помощь со стороны Индостана невозможна, должно разразиться всеобщее восстание против неверных разбойников и губителей отечества. Чтобы разделить внимание неприятеля и ослабить его силы, начали производить в одно время, но в разных местах, частные восстания, душею которых был по всей вероятности Акбер-Хан, прибывший из Колума в Бгамиан. Во всей горной Кабульской стране начались беспокойства; некоторые долины объявили явный бунт, в Хирменде и Кандахаре собрались неприятельские толпы; многие князья гильджи, придравшись только к уменьшению своего жалованья деньгами и натурою, оставили Кабул с своими домочадцами и засели в ущельи Курд-Кабул, за две немецких мили от города, чем прервана была всякая связь с Индостаном. Бригадир Сэль был послан с одним отрядом против патриотов или бунтовщиков, как называли их англичане; войско по усмирении их должно было идти дальше на Джеллалабад и, смотря по обстоятельствам, или остаться здесь на зимних квартирах или идти дальше к Инду. Но едва Сэль, с большим сопротивлением и потерею, в особенности вьючных животных, достиг Гандамунка, как ему было приказано возвратиться в столицу. Военный совет был убежден, что это совершенно невозможно: попытка на возвращение подвергла бы войско неизбежной гибели. Бригада пришла в Джеллалабад (12 ноября) и как можно скоре укрепила по европейски это место обведенное валом; все тамошнее народонаселение, что было необходимо по обстоятельствам, должно было оставить город, даже ремесленники и промышленники, и там горсть храбрых англичан выдерживала частые нападения многочисленных неприятелей и, пока не пришла помощь из Индии, спасала честь британского оружия в этой части Афганистана 49.

Между тем посланник все еще не предвидел всеобщего восстания. Он напротив защищал еще афганов от тех, которые, как ему известно готовы при всяком случае отзываться неблагосклонно об жителях и об учреждениях этой страны. Правда, что наместник страны гильджи Гамза-Хан обманул британцев и его величество, но в этом никто не виноват; достойная уважения слабость шаха была причиною неограниченного его доверия к сыну человека, павшего за него в битве. Посланника уверяли, что гильджи не ропщут на уменьшение своего жалованья; он сам, впрочем, с ними не говорил. Теперь же он знает, что это неправда и что главы их имеют притом полное право жаловаться. Последния восстания не остались без результата, ибо очи указали ему на следующие факты: европейские и индийские войска не могут действовать против афганов в их горах; последние привыкли переходить с вершин на вершины и их длинные винтовки стреляют гораздо дальше и метче коротких английских ружей. Поэтому, кажется ему лучшим отослать из Афганистана регулярные войска и на место их набрать несколько полков из юсоффи, андари, когистанов и хайберцев, как более привыкших вести войну в горах." И генерал Эльфнистон и Бёрнс, прибавлено было в этом оффициальном письме, тогоже мнения 50. Эти люди, вопреки и опыту и здравому смыслу, хотели следственно довериться вполне народу, неимеющему ни малейшего понятия о святости договора и обязательности данного слова в отношении к неверным. В западных странах сочиняли какие то чудесные сказки о причинах заговора афганов против британцев; некоторые заходили так далеко, что называли русских главными двигателями всего мятежа. Беспристрастная история не возложит на них ответственности в ужасных сценах, бывших следствием религиозного фанатизма народа пушту. Англичане погибли, как римляне при Квинтилии Варе, от вины своих собственных предводителей и от коварства врагов. В день годовщины сражения при нарванском ущельи (2 ноября 1841), рано утром разразилась эта буря, все состоявшие в заговоре главы, как один человек, разом восстали против неверных френджи. Все лавки были заперты, все обыкновенные городские сношения прекращены и народ взялся за оружие. На дома британских офицеров и чиновников, за исключением укрепленного лагеря в городе, сделано было нападение и все найденные в первую минуту обитатели, женщины, старики и дети безжалостно убиты. Бёрнс пал примирительною жертвою непростительного заблуждения; он увлек за собою в погибель своего брата, несколько других храбрых людей и мужественных сипаи, защишавших своего господина до последнего издыхания. Ни и в эту минуту, по уверению достовернейших очевидцев, еще ничего не было потеряно; нужна была только решимость и полное убеждение в том, что спасение заключается в одном оружии. У беспорядочной и дикой толпы совершенно не было тяжелой артиллерии; легко было бы обратить ее в бегство и подавить возмущение в самом его начале Хан Ширин-Хан, глава кизильбашей, и другие князья говорили потом, что они со всей своей партией были бы непременно за британцев, если бы только они взялись за дело, как следует, и вступили в решительную битву с заговорщиками. Но об этом не было даже и в помине. Заблуждение англичан до сих пор остается совершенно непонятным; какое-то странное ослепление и несчастная нерешительность оковали деятельность многих достойных людей; иначе, как объяснить себе, что европейское войско в шесть тысячь человек (должно еще заметить, что сверх того было двенадцать тысячь всякой лагерной сволочи, которая легко могла быть вооружена), владея укрепленным лагерем и находящеюся вблизи крепостью, с провиантом, аммунициею и военными снарядами, так постыдно могло быть уничтожено? Это, повидимому, было совершенно невозможно и между тем было так; значительная европейская масса истреблена дикими азиатскими ордами; она не дерзнула на решительное сражение, на отмщение за кровь своих товарищей, умерщвленных дикими неприятелями. Очевидец, человек с головою и сердцем, которому мы обязаны многими подробностями об этих, негодование и сострадание, презрение и удивление, ужас и печаль возбуждающих, событиях, поручик Айр заключает рассказ свой о втором ноября следующими словами. "Этот несчастный день прошел без всякого проявления британской власти и силы. Наши соотечественники были умерщвлены, государственное и частное имущество истреблено и расхищено; и все это едва на одну английскую милю расстояния от нашего лагеря, даже в окружности балагисарского вала; и все это было не отомщено, не наказано."

Предусмотрительный полководец непременно прежде всего бы поставил войско и устроил магазины в этой, нахощейся на вершинах и владычествующей над городом, крепости. Но в Бала-Гисаре был весьма небольшой гарнизон; масса войска стояла на широко раскинутых квартирах, хотя и обнесенных валом, но окруженных отвсюду высотами. Лагерь был расположен так, что всякому военному человеку видна была недостаточность этого войска на случай осады. Сверх того магазины были помещены вне укрепленных линий, в старом форте, находившемся в положении совершенно беззащитном. Если бы сняли все эти неудобные посты и укрепились в Бала-Гисаре, то, без сомнения, и войско и честь Великобритании были бы спасены. Генерал Эльфинстон, обезсиленный духовно и телесно продолжительною болезнию, был неспособен принять какое либо мужественное, решительное намерение; он остался на своих неудобных постах и видел, ни на что не решаясь, как с каждым днем тысячи человек все более и более приближались к погибели.

Британцы упали духом и были оставлены, как это обыкновенно бывает, всеми своими старыми друзьями и льстецами. Скоро убедились они, что не имеют ни одного искреннего доброжелателя в афганской нации; даже Шах-Шуджа был им подозрителен, и, как мы увидим после, не без основания; непонятно в самом деле, чтобы ему и окружающим его заговор был совершенно неизвестен; при таких обстоятельствах, быстро приближалась к развязке страшная трагедия, единственная во всей англо-индийской военной истории. Афганский горный полк в Кандахаре и Кохистане, стоявший по северозападной линии, за пять немецких миль от Кабула, перебил всех своих европейских офицеров и присоединился к восставшей партии; в самом Кабуле, после слабого сопротивления, взяты были магазины; войско пришло сначала в ярость, но не призываемое ни к какому решительному действию, впало потом в уныние. Отчаяние напало на самых первых людей войска, и советовались, нельзя ли уйти в Джеллалабад. Мекнайтен не одобрил этого намерения. "Подобное отступление, говорил он, будет постыдно для отечества и гибельно для всех; притом же, в самом лучшем случае, пробьется только войско; весь же лагерь погибнет. Может еще придти помощь из Кандахара." Через несколько дней после сражения, бывшего к величайшей невыгоде англичан, Мухаммед-Акбер сам рассудил явиться на месте действия; он оставил Бгамиан и, (22 ноября) окруженный ордами фанатиков воинов, вошел в Кабул.

На отлогом холме, за пол английской мили от лагеря, лежит деревенька Беймару, что значит лишенная мужа, названная так от могилы прекрасной невесты, не насладившейся своим счастием; жители ее доставляли, по взятии магазинов, за большие деньги, съестные припасы английскому войску; наконец и эту деревушку заняли неприятельские толпы. На военном совете решено было взять ее приступом и укрепить против неприятеля. Этот день (25 ноября) решил судьбу британцев в Афганистане. Бригадир Шильтон, как доказали ему люди искусные в военном деле, наделал множество непростительных ошибок; войска увидели, что ими жертвуют без нужды, отказались повиноваться и бежали искать защиты за лагерным валом. Тем яростнее рвались вперед неприятели с оглушительным криком: эль кафир Ислам! - на неверных! Потеря англичан была ужасна 51. Если бы один из афганских глав, преследовавший их по пятам, не остановился добровольно и не остановил своей толпы, все солдаты, бежавшие от Беймару, сделались бы добычею меча. Единственная пушка отряда, что также странно, ибо по самым простым стратегическим правилам никакому отряду нельзя быть с одной пушкой, равно как все военные снаряды, досталась в добычу пушту 52.

Так как не решались пробиться к городу, то единственным выходом оставалось отдаться на волю и милость кровожадных и хищных глав. Шах-Шуджа, приведенный в страну неверными, с самого начала возмущения был объявлен недостойным престола и шахом назначен Симан, племянник Доста. Именем этого нового князя сделаны были англичанам мирные предложения. Если бы афганы не остановились добровольно в преследовании, чужеземцы непременно бы погибли; это впрочем не принимается в расчет. Единственное желание афганского народа было то, чтобы чужеземцы удалились и предоставили туземцам управление страною по их старым обычаям и свободный выбор себе князя. Но условия, предложенные двумя начальниками заговора Аминуллах-Ханом логарским и Абдаллахом-Агасси, были до такой степени позорны, что отвергнуты в ту же самую минуту: "Шах-Шуджа и все его семейство должны быть выданы, англичане должны положить оружие и вполне отдаться на волю афганов; может быть, пощадят их жизнь; но они должны обязаться, что тотчас же оставят страну и никогда в нее не возвратятся." Посланник пригласил (11 дек.) собрание князей к переговорам и передал им с своей стороны условия, на которых он желал бы заключить мир. "Британцы очистят Афганистан, Кабул, Кандахар, Гизни, Джеллалабад и все посты во внутренности страны пушту; Дост-Мухаммед и афганы, взятые с ним в плен, возвратятся в отечество; между двумя государствами, Афганистаном и Великобританией, заключен будет наступательный и оборонительный договор; афганы дозволят англичанам свободновозвратиться в Индостан, объявят амнистию приверженцам англичан и шаха и доставят все перевозные и жизненные средства, нужные для войска и княжеской фамилии. Для обеспечения, с обеих сторон дано будет по равному числу заложников 53. Главы нашли эти условия приличными и согласились на них; только Акбер, сын Дост-Мухаммеда, был против них: он не нуждался в мире и не хотел его; напротив, даже при этом свидании, он замышлял измену и хотел провести посланника. Мекнайтен предчувствовал опасность, но, как для спасения войска, так и для чести Великобритании, надобно было показать мужество и доверие. Акбер остался один при своем мнении; совет определил через три дня формально написать и подписать с обеих сторон договор. Британцы оставят укрепления и будут тотчас же снабжены съестными припасами и всем нужным.

Хитрый и сладкоречивый Акбер равно умел обманывать и правоверных и неверных; для исполнения своих злодейских планов, он решился, с одной стороны, убедить глав в коварстве франков, с другой, завлечь в свои сети посланника. Мекнайтен был правая рука лорда Оукленда; он первый доказывал необходимость завоевания Афганистана; от счастливого окончания предприятия зависела слава его имени. Можно осуждать его образ действия с моральной стороны, но всякий найдет естественным, что этот, человек, испытавший кораблекрушение, хватался за малейшую доску для спасения жизни и чести своей и своего семейства. Мухаммед-Акбер склонил государственного мужа к вероломству и потом предал смерти. Сирдар сделал посланнику следующия тайные предложения: Аминуллах, сильнейший из глав восставшей партии после Акбера, будет схвачен и выдан англичанам как пленник. Шах-Шуджа останется на престоле, но Мухаммед-Акбер будет его визирем; британцы, до следующей весны, останутся в стране, удержат некоторые крепости и будут получать все нужные жизненные средства".

Договор должно было написать на следующий день; посланник дал свое письменное согласие и этим самым подписал себе смертный приговор.

Рано утром (23 дек.) Мекнайтен предписал больному, возбуждающему наше сострадание, генералу, снабдить двумя пушками два полка для тайного поручения, укрепить калы и велеть каждому быть готовым на всякий случай; ибо ныне важный день, от которого зависят, может быть, судьба британского войска и честь Великобритании. "Я условился с Мухаммед-Акбером, сказал Мекнайтен Эльфинстону; мы остаемся здесь; Шуджа королем, а сирдар его визирем; он получит большую сумму денег и выдаст нам пленником Аминуллах-Хана". Мне не нравятся этот заговор, возразил Эльфинстон, нет ли тут какой опасности? - Ни малейшей, я уверен, что все удастся как нельзя лучше. - Когда же генерал еще раз повторил свои опасения, посланник отвечал ему довольно грубым тоном: "предоставьте ужь мне - я знаю это лучше вас" 54. Генерал, вероятно, оскорбленный этим, пренебрег исполнением приказаний посланника, и войска не были готовы. Мекнайтен, увидев это, не мог удержать своего неудовольствия и сказал: "это принадлежит к числу прочих дурных распоряжений во все время осады." Тогда только в первый раз объявил посланник офицерам своей свиты о заговоре. На возражение, что это предприятие очень опасно, он отвечал с решимостию: "Ну да, здесь есть опасность; но если удастся, мы спасены; во всяком случае, лучше сто раз умереть, чем прожить эти страшные шесть недель".

Между тем вокруг лагеря собирались толпы вооруженных афганов и их начальников, что внушило подозрения одному из офицеров. Но Мухаммед-Акбер совершенно успокоил его уверением, что все это друзья и посвященные в тайну заговора. Посланник и Акбер, вместе с их свитой, расположились на одной высоте и Мекнайтен подарил сирдару превосходного арабского коня, купленного в то утро и заплаченного четыре тысячи червонцев. Вдруг сэру Уилльяму и трем его товарищам скрутили назад руки. Их тотчас же обезоружили. Гильджские ханы сели с ними на лошадей и поскакали. Князья были окружены многочисленною свитою, которая едва могла отгонять кровожадных хаси, стремившихся к англичанам с своими длинными ножами и несмевших стрелять от боязни попасть в своих начальников. Из лагеря между тем спокойно смотрели, как посланник, высокий и сильный мужщина, долгое время боролся еще с Акбером и как его прекрасные, мужественные черты были потом обезображены испугом и ужасом; скоро вся толпа изчезла вдали и никто не знал что с ними сталось. После узнали, что Акбер обязался взять в плен министра, привести его и заставить подписать условия. Сопротивление Мекнайтена помешало исполнению этого плана и Акбер застрелил его из пистолета, который посланник не задолго перед тем подарил ему; потом, правоверные хаси разорвали на куски тело Мекнайтена и неистовствовали над ним, как некогда германцы над трупами римлян. Капитан Трейр, один из трех офицеров, взятых с Мекнайтеном, соскочил с лошади и был пронзен тысячью кинжалов; двое других были заключены в тесную комнату, куда им в насмешку бросили руку убитого посланника. Начальники прославляли Мухамед-Акбера и счастливое окончание дня. Но среди их радостных восклицаний, раздавался голос одного муллы: "стыдно, стыдно, говорил он, изменою покрыли вы, князья, имя Мухаммеда на вечные времена; стыдом и позором, позором и стыдом".

Что же делала между тем многочисленная стража, сопровождавшая посланника, что делали тысячи вооруженных людей, в глазах которых совершались все эти измены, все эти злодеяния? Когда стража, стоявшая всего за несколько сот шагов от лагеря, увидела, что посланника и его спутников схватили, она обратила тыл и побежала к валу, где стояло войско, спокойно смотревшее на приготовления неприятеля. До такой степени в этих войсках и их начальниках исчезло всякое чувство чести, что не послано было неприятелям ни одной бомбы, ни одного ядра. Это войско обречено было погибели 55.

Главы объявили, что кровавые события дня (24 дек.) нисколько не уничтожили взаимных договоров и обязанностей. Посланник стал жертвою своей измены, а капитан Трейр погиб случайно. Обрадовались этому насмешливому объявлению, начали сношения на основании прежнего договора, заплатили все суммы, обещанные министром сирдарам, дали заложников и кроме того денег и выдали пушки дикой сволочи. Наваб-Джабар-Хан и Мухаммед-Акбер обязались с своей стороны сопровождать войско в Джеллалабад и тотчас же удовлетворить его жизненными припасами. Утром, перед отправлением, Акбер явился, вооруженный и в сапогах со шпорами, в собрание начальников. "Куда ты и что ты предпринял? - спросил хана один из его родственников. "Истреблять афанкских собак," - отвечал он. Сообразно с этим, сирдар объявил гильджам по-персидски "удерживать спокойствие в курд-кабульском ущельи во все время похода", а на языке пушту велел войскам неутомимо истреблять неверных. К чести афганского человеколюбия, должно заметить, что некоторые из афганов дружески предостерегали британцев, советуя им не верить словам Акбера; в лице одного Тай-Мухаммеда, явился даже новый Сегест, объявивший англичанам о погибели 56; Шуджа тоже говорил, что начальники обманывают и сговорились все вместе истребить войско. Все это были впрочем слова на ветер; войско только за Кабулом ожидало спасения. Какая-то неведомая сила отняла у него все мужество и вселила убеждение, что только внутри города ждут его измена и смерть.

Уже в ночь на Рождество Христово, - никогда не встречало в таком ужасе этого дня христианское войско, - уже в эту ночь ждали гибели. Но начальники медлили еще четырнадцать дней, чтобы выиграть время и занять своими разбойничьими толпами все ущелья и горные вершины. Все эти дни солдаты занимались снабжением себя множеством предметов, которые цивилизованному человеку столь же необходимы, как диким чадам натуры чувственные наслаждения. Очень хорошо зная, что при неблагоприятных обстоятельствах нельзя будет провезти с собой, зимою и по глубокому снегу ущелий, весь этот багаж, каждый брал с собою все лучшее из книг, музыкальных инструментов и проч., потом уничтожал все остальное (в последние дни топили даже красным деревом) или оставлял варварскому народу. Большая часть британцев, и притом людей семейных, теряли весь прибыток многих лет; потому что, в своем ослеплении, они выстроили себе дома и располагались жить в Кабуле.

Наконец наступил давно и нетерпеливо ожидаемый день (6 янв. 1842). Горы и долины покрыты были глубоким снегом и холод стоял такой, что от него не спасала даже самая теплая одежда. Еще до восхода солнца начались приготовления к путешествию; но не видать было никаких провожатых, которые защищали бы от нападений разбойников и убийц. И теперь даже, после значительных потерь и оставивши всех раненых в городе, британцы считали 4500 человек под ружьем, и кроме того еще, без женщин и детей, двенадцать тысячь обозных; этот многочисленный хвост, неизбежное зло индийских армий, в особенности содействовал к погибели, постигшей в скором времени остатки многочисленного индийского войска. Едва только войска, со всеми своими многочисленными женами 57 и детьми, оставили укрепленные линии, как хищные афганы, подобно диким зверям, ворвались в отворенные ворота и начали грабеж. Хаси с демонским криком радости бросились на валы, начали стрелять из своих длинных и метких винтовок (надобно заметить, что ни один афган ни разу не стреляет даром) по задним рядам отрядов, зажгли жилища британцев, и пламя в продолжении всей ночи озаряло на несколько миль покрытую снегом равнину, представляя великолепное и ужасающее зрелище.

Начальники приняли заложников, но как мы сказали, не появлялось для сопровождения никакого афганского отряда. Было уже два часа пополудни, а войскоедва еще достигло Беграма, деревни, лежащей в одной немецкой миле от Кабула; оно страдало от усталости, голоду и мучительной жажды, ибо за недостатком огня нельзя было растопить льду, и при конце первого дня желало не дожить до следующего. Не было никакого порядка; полки и роты смешались, солдаты бежали вперед и каждый думал только о самом себе; ничья сострадательная рука не помогала беззащитным и утомленным. Палатки из бумажной материи в этой стране весьма плохая защита от страшного холода, но у многих не было даже и этого убежища; без пищи и без огня легли они на голый снег и серое утро, сопутствуемое обыкновенно пронзительно холодным ветром, не разбудило многих из индусов и европейцев. Замечательно, что туземцы и при подобных обстоятельствах умеют спастись от замерзания. Они очищают одно место от снегу, ложатся кругом как можно ближе друг к другу, ноги в ноги. Англичане, проводившие ночь таким образом, рассказывают, что они не чувствовали нисколько холоду.

На следующий день не было подано никакого знака трубами; каждый встал когда хотел; войско справа и слева окружено было афганской пехотой и конницей, которые были сочтены доверчивыми британцами за конвой; они не знали, что еще за несколько недель Акбером разосланы были письма к главам колен от Кабула до Пешавера с увещаниями: "собрать всех своих людей, напасть на неверных в ущельях и умертвить их" 58. Злодей хвалился потом при английских пленных, что он собственноручно убил посланника и уничтожил целое войско неверных! Эти толпы пушту скоро явились неумолимыми неприятелями; они открыли сильный ружейный огонь против войска, истребили утомленный усталостью арьергард, взяли множество военных снарядов и между прочим, несколько пушек; другия, которых не могли везти усталые лошади, были брошены; даже часть собственного хвоста войска присоединилась теперь к разбойникам; расхищены были все вещи, служившие для чувствительных сердец напоминанием о дружественных или родственных связях: миниатюрные портреты, альбомы и письма. Акбер, изменник, находившийся по близости, дал знать генералу, что он должен провести ночь в Буджаке и обязаться не переходить по ту сторону Тесина, пока не будет получено известия о том, что генерал Сэль, сообразно с полученными им приказаниями, очистил Джеллалабад; тогда только войско будет оставлено в покое и обильно снабжено всеми нужными припасами". Генерал изъявил свое согласие и, по требованию сирдара, дал шесть новых заложников. Армия, в продолжение двух дней, отступила не более, как на две немецких мили, и стояла теперь у входа в курд-кабульское ущелье, представляя собою дикую, никому не подчиненную массу. Еще раз для этих несчастных спустилась ночь со всеми ее ужасами: голодом, жаждою, холодом, замерзанием и смертию. Нет смерти ужаснее замерзания, по словам одного полузамерзшего очевидца; холод проникает в каждый член, жизнь угасает медленно, посреди ужасных мучений. Акбер, разумеется, не сдержал своего слова; он не прислал ни дров, ни жизненных припасов; напротив того, новые толпы афганских всадников, - а за каждым всадником сидел еще на лошади пехотинец, - бросились с начала дня на проснувшихся англичан. В скором времени множество британцев осталось на месте; раненных, едва тащившихся солдат, поражала пехота своими длинными ножами, производившая резню в собственном смысле слова. Поражали даже уже убитых неприятелей.

Генерал Эльфинстон жаловался на вероломство. Пришлите мне трех офицеров, Поттенджера, Лоуренса и Меккензи, отвечал ему сирдар, и неприязненные действия окончатся; даже ущелье будет очищено от гильджи, ожидающих вас на пути. Это были опять вероломные обещания! Ущелье курдское или клем-кабульское идет, на пространстве одной немецкой мили, между двумя рядами гор, соприкасающихся так близко, что в ущелье зимою не проникают даже лучи солнца. В средине его быстрый горный источник, не замерзающей даже в это холодное время и покрытый льдом только по краям, что делало переход совершенно невозможным. Опять тщетно ждут приказа идти. Каждый решился идти, как можно скорее; везде валялось множество замерзших трупов, едва сто человек были в состоянии нести оружие. Полуобезумевшие сипаи жгли свои одежды, чтобы согреться; другие разбивали боченки с вином и водкой и пили с остервенением; пили даже женщины, давая по целому стакану хереса детям, которым это не вредило, по причине холода. Там, где ущелье суживается в небольшую расселину, на высотах засели гильджи и встретили передние ряды, в которых находилась часть женщин, убийственным огнем.

Женщины поскакали в галоп под градом неприятельских пуль и ни одна не была ранена, кроме леди Сэль, которая следующими простыми словами описывает свое страшное положение : "к счастию, одна только пуля попала мне в руку; три других пролетели около плеча через афганскую овчинную шубу, не сделавши никакого вреда" 59. В этот день погибло пятьсот человек солдат и более двух тысячь пяти сот человек лагерного сброда.

На следующее утро, войско ушло уже на одну английскую милю от лагеря, как пришло приказание остановиться здесь на день. Это было сделано по требованию сирдара, которому, как говорил он, нужно это время, для распоряжений о защите и снабжении войска продовольствием. Ослепленные начальники согласились на это, но самые войска, в особенности молодые солдаты из индусов, начали по всей справедливости опасаться измены и стали дезертировать огромными толпами. Здесь, по требованию Акбера, которое было приказом для британцев, все дети, жены и их мужья выданы были сыну Дост-Мухаммеда, который обещал проводить их в Джеллалабад и снабдить всеми припасами. Многие услыхали об этом с радостью, ибо только таким образом можно было спастись от смерти. Но с ними тотчас же стали поступать как с пленными, отвели их в курд-кабульские крепости и там бросили в тесные и нечистые ямы. "Будьте покойны и благонадежны! сказал сладкоречивый хан своим гостям - ибо Боже избави, чтобы считали вас пленниками; через несколько дней прибудете вы в Джеллалабад к вашим друзьям и родственникам". Прекрасный собою, молодой человек (сирдару нет еще 30 лет), произвел своими льстивыми словами такое впечатление на дам, что он готовы были дать веру словам его.

Теперь, когда исполнено его требование, уверял сирдар, остаток британцев будет препровожден в Джеллалабад и им будут тотчас же доставлены дрова и съестные припасы. С робкою надеждой ждали до позднего вечера, потом опять легли на голый снег и утро следующего дня осветило еще раз замерзающих и голодных. Оставшиеся в живых, дикими, полубезумными глазами, смотрели на трупы прежних своих товарищей, завидуя их участи. В этот день наконец (10 янв.) исполнилось желание большей части их: они были перерезаны. К средине дня, от всего войска остались толпа обозных и двести семьдесять человек солдат. Я не в состоянии, объявил наконец Акбер, удержать ярость гильджи; солдаты должны положить оружие и отдаться на их волю, потом их и женщин он проводит в Джеллалабад: обозные же должны подчиниться своей судьбе. На это генерал не мог согласиться. Снова началось шествие под убийственным огнем хази и только немногие достигли вечером лагеря у Тесина. На вопрос генерала, на каких условиях может быть пощажен остаток войска, ему отвечали прежними условиями.

Только теперь увидал несчастный военачальник, что все войско осуждено на неизбежную погибель. Кое-как собрали всю свою последнюю бодрость, чтобы пройдти через страшное ущелье Джигдиллаг под покровом ночи и уйти от врага. Больные, раненные, одним словом, все беспомощные были предоставлены на волю судьбы; даже последния пушки оставлены в Тесине, где остался человеколюбивый доктор Кэрдью, в надежде, что авось либо неприятель пощадит беззащитных. Тщетная надежда! Эти звери в человеческом образе ночевали в прежних кельях кротких, щадящих все живущее, буддистских монахов и думали о грабеже и убийстве; с какой-то демонской веселостью совершали они величайшие злодеяния, эти правоверные, пилигримствующие ко гробу Ламеха, невкушающие свиного мяса 60 и не глядящие в лице пленным женщинам. Только небольшое число англичан достигло места и искало за разрушенными стенами, на одной высоте, защиты от преследующего неприятеля. Эта горсть людей терпела все муки голода и жажды; жадно бросались на сырое мясо и дрожащими руками огребали с земли снег. Акбер прислал приказание явиться к нему генералу и двум офицерам. Эти люди до такой степени забыли о своей чести и о чести вверенного им войска, что повиновались тотчас же; они, как и надобно было ожидать, были удержаны Акбером в качества пленных 61.

Оставленные солдаты и офицеры, в числе двухсот восьмидесяти человек, с изумлением и диким отчаянием, смотрели на своих предводителей. Тщетно генерал хотел оправдать свое поведение необходимостью; он надеялся спасти от верной гибели последние остатки войска. Между тем, пора была хорошенько разглядеть непримиримого врага; сирдару хотелось спасти только нескольких человек познаменитее, за которых можно было взять хороший выкуп; генерала, несмотря на все его просьбы, он не отпустил, остальные все отданы были в жертву убийцам. Целый следующий день войска ждали возврата своего предводителя. Холод и утомление, голод и жажда были совершенно невыносимы. Между тем гильджи толпами заняли высокие горы и производили убийственный огонь на сжатую кучку британцев. Оставшиеся к вечеру решились ободриться и продать свою жизнь как можно дороже. Небольшая толпа, рано утром (13 янв) достигшая Гандамака, считала в себе едва двадцать человек вооруженных; нельзя было идти дальше вперед по открытой отовсюду и отовсюду окруженной неприятелями дороге; опять остановились на высоте, решившись до последней капли крови защищаться против неумолимого, ни сострадания, ни пощады не знающего, неприятеля. Афганы не раз были обращаемы в бегство, ибо пушту, как другие восточные народы, не имеют чувства чести европейских солдат; на открытом месте, при малейшем сопротивлении, они предаются бегству. Но их собрались огромные толпы, занявшие один из холмов; с этого холма они начали метко стрелять в британцев, убивая офицеров. Потом гильджи бросались на раненных и резали их длинными и острыми ножами, которыми афганы привыкли мастерски владеть с детства. Офицеры и солдаты, спасшиеся от этой бойни и искавшие спасения в одной близь лежащей деревне, были перерезаны поселянами; ибо восстание было всеобщее.

Только один знатный британец, тяжело раненный, достиг крепости, на стенах которой трубачи играли беспрестанно мелодии шотландских национальных песен - сигнал для блуждающих по снегам соотечественников. Но тщетны были эти мелодии, на зов их не пришли британцы.

Так погибли шестьнадцать или семнадцать тысяч человек от ослепления своих начальников, от измены варварского неприятеля; и между ними много даровитых, благороднейших людей, незабывавших даже в это страшное время человеколюбия и шедших часто на встречу смерти для спасения друга, женщины или ребенка.

--------------------------------------------------------------------------------

Комментарии

37. Много примеров рассказывает Мэген-Лель в History of Dost Muhammed. London. 1847. 11, 208. он сам краснеет за англичан, своих повелителей.

38. Аббот сам признается в этом в своем Narrative of Journey from Herat to Khiva? Moscou and St. Petersburg. London. 1843, книге пустой и ничтожной. Я справлялся в 1840 в Ост-Индской компании; он служит у нее по тайным поручениям.

39. A journal of the desasters in Afghanistan 1841-42. By lady Sale. London. 1843.

40. Подробный рассказ об этом английского агента Салех-Мухаммеда помещен в Times, 22 авг. 1843.

41. Письмо Бёрнса к посланнику от 22 авг. 1840. А. J. 39. I. 194.

42. Lady Sale. I. 56. 58. II. 268. Eyre 22

43. Письма Меген-Леля. 421.

44. Eyre. 208. "Уже от 14 апр. пишут из Кабула, что ничего не сделано для обеспечения армии от внезапного восстания".

45. Белуджи называют город и округ Шалль, афганы - Кветта, что значит - крепость. См. Masson. 312.

46. См. письмо несчастного резидента в A. J. 34. 1. 192. и Masson Journey in Kalat. 176.

47. Masson. Jorney. 274. 384. Назиру теперь 18 или 19 лет.

48. Asiat. Journ 38 I, 256.

49. Papers relat. to milit. operat. in Afhanistan, представленные парламенту 1843.- 2, 7, 18. 18.

50. Письмо к индийскому правительству от 20 окт. 1841.

51. Pap. relat. to Afghanistan. 61.

52. Eyre. 115.

53. Договор помещен в конце дневника леди Сэль. Но вероятно согласились и на счет тайных статей. L. Sale. 1. 246.

54. Elphinstone. Memorandum. 1843. As. Journ. 189.

55. Оправдания Эльфинстона, что ничего не знали о происшедшем, по самому рассказу его, лишены всякого основания.

56. Lady Sale. I. 219. 251. Были и другие изменники. II. 260.

57. По расказу леди Сэль, сипаям позволено было взять с собою жен, чтобы им веселее было оставаться в стране.

58. Papers relat. to Afghanistan. 63.

59. Леди, Сэль. II. 20 Сомнительно, чтобы Леди вела свой дневник от начала похода до конца. Мне кажется это невозможным.

60. Не раз кровожадные главы бросали свои шелковые платки на лицо англичанок, боясь греха смотреть в лице чужестранкам.

61. Эльфинстон умер в плену 23 апр. 1842.

(пер. по поручению П. В. Голубкова)
Текст воспроизведен по изданию: Афганистан и англичане в 1841 и 1842 годах. М. 1848

Использованы материалы сайта "Военная литература":

- Халфин Н. А. Провал британской агрессии в Афганистане (XIX в. - начало ХХ в.). М.: Издательство социально-экономической литературы, 1959. - Тираж 3000 экз. Книга в сети: militera.lib.ru/h/halfin/index.html

- Керсновский А.А. История Русской армии. Книга на сайте: militera.lib.ru/h/kersnovsky1/index.html

Другие материалы и источники:

- Текст В. Г. Баловникова, Н. А. Халфина, о поручике И. Виткевич, воспроизведен по изданию: Записки о Бухарском ханстве. М. 1983

- КАРЛ ФРИДРИХ НЕЙМАНН. Афганистан и англичане в 1841 и 1842 годах. М. 1848

--------------------------------------------------------------------------------

afgan

Первая Англо-Афганская война (1838-1842)