Art Of War©
История афганских войн

[Регистрация] [Видеоматериалы] [Рубрики] [Жанры] [Авторы] [Новости] [Книги] [Форум]

Грешнов Андрей Борисович

КАНДАГАР: ПОСЛЕДНИЕ ЗАРИСОВКИ


© Copyright   Грешнов Андрей Борисович  (greshnoff@mail.ru)
Добавлено: 2013/03/25
Мемуары Кандагар
Годы событий: 1989
Обсуждение произведений

Кандагар: последние зарисовки

К исходу лета 89-го, после крушения духовских планов по захвату Джелалабада, Хоста и Шинданта, обстановка в афганской столице несколько стабилизировалась. Ракетные обстрелы продолжались ежедневно, но население, увидев, что армия Наджибуллы с помощью наших ракетчиков умело сопротивляется полчищам моджахедов, несколько успокоилось. Очереди к индийскому посольству из желающих покинуть родину резко поубавились, а в Кабуле стали даже циркулировать слухи о возможном возвращении нескольких подразделений советской армии. Хотя я знал, кто распространяет эти слухи, иногда очень хотелось, чтобы они вдруг как в сказке воплотились в реальность. Вовсю работал "воздушный мост", по которому в афганскую столицу доставлялись боеприпасы и оружие. По земле проходили колонны с дизтопливом и мукой.
Полумирная жизнь налаживалась. В город несколько часов в день подавали электроэнергию. Столичные гостиницы наводнили иностранные журналисты, полчища которых все прибывали и прибывали, чтобы запечатлеть в своих репортажах крах коммунистического режима. Но кроме многочисленных пропагандистских пресс-конференций, шоу с "раскаявшимися" душманами и горами "захваченного" оружия, оставленного в наследство афганским воинам нашими армейцами, ничем "жареным" для своих репортажей они разжиться не могли. На каждый взрыв РСа иностранцы слетались как мухи на говно, надеясь застать на месте падения снаряда ужасающие картины. Но их не было. Вернее, не было для них. Просто их туда не допускали, ограничивая хитрыми уловками свободу передвижения пишущей и снимающей империалистической братии.
Из "точных" попаданий ракет запомнилось всего три. Первое попадание РСа - рядом с нашей виллой, в мальчика, который ехал на велосипеде. Мальчишка просто испарился. Воспоминанием о нем могло служить лишь большое кровавое пятно на стене дувала - все, что от него осталось, да и то, уже на следующий день его замыли. Второе попадание советской ракеты - в жилой район за Элеватором - то ли Р-300, то ли Луны (я их всегда путал). На наших с Семеном глазах ракета вылетела с позиций, располагавшихся далеко за Дарульаманом, и пошла в сторону Чарикара. Однако, наверное, от старости, когда вторая ступень хлопнула, но не отделилась, ракета как бы зависла на мгновение в воздухе, а потом, испуская желтый ядовитый дым, по плавной дуге устремилась на жилые кварталы. Слава богу, что не взорвалась. И так под ее обломками погибли семь человек. Посольство узнало об инциденте по сообщению МИД из Москвы, полученному через отделение ТАСС в Кабуле. Нас чуть живьем не съели. Третий снаряд просвистел над нашими с Яхьей (нафаром) головами, когда мы воровали бензин. Воровали, собственно, у меня самого. Если бы начальник узнал, что я делюсь бензином с этим прохиндеем, он бы меня убил на месте. К слову сказать, легенды о том, что РС свистит или воет, когда летит мимо - пусть так и остаются легендами. Перелетев через наши головы, снаряд уделал одну из "хадовских" вилл, располагавшихся всего в нескольких десятках метров от места совершения нашего преступления. Трое убитых, из них - двое детей.
Ну, а акулам империализма этого видеть было не дано. Они в основном жили в гостиницах "Интерконтиненталь", "Ариана" и "Кабул", где под воздействием спиртного выдумывали всякую фигню, чтобы оправдать огромные командировочные. Среди них выделялась корреспондентка Франс Пресс с хриплым голосом, которая пила как лошадь водку и пиво, а также все вместе и сразу. Ее корректно предупредили, что в мусульманской стране это не принято. Она, отослав всех к Евгении Марковне, продолжала бухать до тех пор, пока ей в "Кабуле" не проломили череп местные "братки". В коматозном состоянии журналистку увезли на родину.
Из иностранных "грифонов" приятное исключение составляли лишь два человека - корреспондентка Би-Би-Си Лиза Дусет, с которой у нас потом сложились очень доверительные рабочие отношения, и корреспондент солидного издания "Нью-Йорк Таймс Джорнэл". Эти ахинею не несли, а пытались с нашей помощью в чем-то разобраться, впрочем, тоже изнывали от тоски.
Какова же была их радость, когда выдалась поездка в Кандагар. Женщин, правда, в нее не взяли. Зато пригрузили в довесок к иностранцам еще несколько советских корреспондентов, прибывших с Родины описывать героику афганских будней. Среди них были и нормальные ребята. Но я их боялся еще больше, чем иностранцев. Из-под их перьев порой выходили такие опусы, что у меня волосы на голове поднимались дыбом. И вообще я заметил: чем меньше человек находился в стране, тем больше он писал на различные темы. К слову сказать, репортаж одного советского корреспондента из этой поездки в Кандагар настолько травмировал мою мать, которой я писал много лет про нормальную жизнь в Афгане, что она с тех пор стала звонить мне на работу в два раза чаще обычного, чтобы справиться о здоровье.
Ранним утром я привычно набивал всякой ерундой походную сумку из красно-коричневой кожи, купленную по случаю в Кабуле. Вроде бы все взял, и лишь на подъездах к аэропорту хлопнул себя по голове - забыл купить водки. А впрочем, подумалось, кому ее теперь везти? Наших-то уже нет. Накатила волна тоски, но я ее быстренько задавил - в Кандагар с таким настроением лететь было негоже.
Погрузившись в 26-й, с радостью отметил, что афганские летчики одеты в советскую летную форму. Как выяснилось, ее наши летуны им подарили, чтобы "лучше" воевалось. Настроение поднималось - хоть что-то светлое, значит, все будет в порядке. Подпихнув для удобства под задницу старый парашют, который почему-то насквозь был пропитан керосином, я стал смотреть в иллюминатор и прислушиваться к режиму работы двигателей. Вот ведь люди, думал я, глядя на афганцев. В нашей форме летают, не боятся. А ведь не приведи господи, что случится - верная смерть. Летчиков, как и артиллеристов, в живых не оставляют. У них конец один, как ни верти. Ритуал умерщвления что для наших, что для афганцев был придуман одинаковый - разденут догола и водят по кишлакам. А женщины и дети забрасывают их камнями. И так, пока те дух не испустят. Потом уже мужики над мертвыми телами изощряются.
Прибыли без приключений, на аэродроме встречал бывший командующий вторым армейским корпусом, а ныне губернатор Кандагара генерал-лейтенант Олюми. Хотя мы с ним раньше неоднократно встречались, он сделал вид, что меня не признал. Еще несколько месяцев назад, когда решался вопрос, выстоит ли власть под напором мятежников в Джелалабаде, он находился в Кабуле, занимая пост секретаря Высшего Совета Обороны. Зато одного старого знакомого из его свиты я встретил. Бывший лейтенант, а ныне капитан афганского МГБ Асадулла, который раньше работал в контрразведке отдела борьбы с бандитизмом, увидев знакомое лицо, приступил к ритуалу "четурасти-хубасти" к вящей зависти иностранцев. Олюми искоса смотрел на наши традиционные излияния дружбы. Вместе с ним в нашу сторону глазела и группа одетых в темные, но чистые одежды душманов, вооруженных автоматами и дисковыми пулеметами. Ветерок раздувал их очень длинные рубахи. Чем-то они отдаленно напоминали членов рок-группы "Ялла", приезжавшей несколько лет назад к нам в Кабул. "Что за персонажи?", - спросил я у товарища Асада. "А ты что, не в курсе? - удивился он. - Это же наши друзья, исматовцы". Я чуть не подавился от неожиданности. То, что Исмат Муслим уже давно контактирует с властями и имеет звание генерала, я, конечно, знал, но чтобы вот так, просто, эта бандитская рожа стала вдруг другом Олюми? Верилось с трудом. Некоторое время назад он приезжал в Кабул на джиргу пуштунских племен, где произвел на окружающих неизгладимое впечатление своей пламенной речью, криками с трибуны и чтением каких-то душманских стихов. О том, что этот персонаж был "популярен" в народе, свидетельствовало то, что из желающих его "замочить" могла бы выстроиться очередь, в которую плечом к плечу встали бы как его соратники по борьбе с народной властью в начале 80-х, так и сотрудники Службы государственной инфоромации (ХАД), которым он испортил много крови.
"Ты еще не все знаешь, сказал Асад. - Исматовцы теперь полностью контролируют город, по существу вся власть принадлежит им и еще немножко... царандою. Мы сейчас не в фаворе". Что МГБ здесь несколько не "при делах", я понял как-то сразу, посмотрев на погоны Асадуллы. За три года мог бы и побольше подрасти в звании на столь ответственном участке фронта. Да уж, времена меняются, вот и Исмат Муслим в "дружбаны" заделался. "От таких друзей надо будет держаться поодаль, - подумал я, сразу вспомнив про обнимания с "куратором" этого отребья. - Неровен час, и прибьют где-нибудь в кустах".
Кто такой Муслим - отдельная история. Согласно справкам СГИ ДРА в Кабуле, Муслим был зверем со стажем. В апреле 1981 года вооруженная группа, принадлежавшая к группировке "Федаине ислам", возглавляемая Исматуллой Муслимом, похитила в первом районе Кандагара учительницу сельской школы по имени Латифа. Под покровом ночи ее увезли из города. По свидетельству очевидцев, в одном из кишлаков учительницу раздели догола на глазах согнанных к месту экзекуции крестьян. Бандиты долго глумились над женщиной, после чего разнесли ей череп из пулемета..
2 мая 1981 года вооруженный отряд из группировки "Федаине ислам" Исматуллы Муслима в уезде Панджваи провинции Кандагар под покровом ночи атаковал мирную деревню, в которой был избран представитель государственной власти. В результате нападения было убито и ранено более 30 человек, среди которых - женщины и дети. Чтобы замести следы, бандиты согнали раненых в центр кишлака, облили керосином и сожгли заживо. После этого оставшиеся в живых жители деревни, побросав скудный скарб, ушли в Пакистан.
Этот список злодейств Исмата можно было бы продолжать до бесконечности. Однако местные власти и ХАД посчитали, что лучше иметь дело с ним, чем с представителями других пуштунских кланов и экстремистских контрреволюционных организаций. По данным Асадуллы, "под ружьем" у Исмата в 1989 году стояло до четырех с половиной тысяч вооруженных "малишей" - членов пограничных вооруженных формирований. "Малиши-плохиши", узурпировав власть в городе, тем не менее, помогали сдерживать атаки "непримиримых", коих вокруг Кандагара было в избытке. Вокруг второго пояса обороны города выгодные позиции оседлали более тысячи боевиков из гульбеддиновской "Хезб-е ислами-е Афганистан" под предводительством некоего Саркатеба Ага-Мохаммада. За горами "ГСМ" расположились около 900 человек из группировки Сайяфа. По словам Асадуллы, к счастью, они были не так агрессивны, как гульбеддиновцы. Костяк враждебных группировок составляли выходцы из пуштунского клана нурзаев, в то время как кланы дурани и очагзаи, если не поддерживали, то "сочувствовали" народной власти. Да это было и не мудрено - сам Олюми принадлежал к клану дурани. К несчастью, мой знакомый Асадулла принадлежал к другому клану - клану МГБ, и этим все сказано. Ему приходилось лавировать между ними всеми, чтобы сохранить жизнь себе и своей семье.
Пока решались организационные моменты (ждали БТРы), я решил прогуляться с Асадом по "ряду", где раньше проживали хадовские мушаверы, и с тыла от которого "квартировали" в свое время наши военные. Квартиры-клеточки стояли заброшенными. В одной половине "ряда" еще жил обслуживающий майдан персонал, в другой - не было даже дверей. Все было утащено и разграблено. В месте дислокации советской части расположился полк из состава Второго армейского корпуса, отражавший ночные атаки душманов. В степи за аэродромом стояла развернутая в сторону Тор Коталя дальнобойная артиллерия. По периметру аэропорта в вырытых укрытиях ощетинились орудиями танки. "Надо поторапливаться, - сказал Асадулла. - Если ты еще помнишь, два часа дня - крайний срок для въезда в город или выезда за его пределы. И то уже неприятно. А сейчас в Кандагаре самое опасное место - аэродром".
Разговор мы продолжили уже на броне, пыля по знакомой "дальней" дороге в сторону Кандагара. Что меня сразу порадовало - так это распоряжение Олюми внутрь БТРов не влезать, так как на пути могут быть мины. Вообще афганцы были молодцы, прагматики. Они жили реалиями, их за убитых гражданских в звании не понижали, и война была для них элементом повседневной жизни, таким как обед или ужин.
Вдоль дороги возникали знакомые и близкие сердцу пейзажи. Вот слева в чистом поле у дороги каменная будка - то ли сортир, то ли пост царандоевский, правда, в ней никого нет. Вся колея в пулеметных гильзах. Много не раздавленных, значит, стреляли еще недавно. Знакомый перекресток двух дорог, напрочь "уделанный" колесами и гусеницами военной техники. Останавливаемся. Олюми слезает с первого БТРа, к нему подходят едущие вслед за ним на пикапе "Семург" духи. О чем-то шепчутся. Потом бэтэр тихо преодолевает перекресток и берет левее от дороги, там, где растет редкая желтая травка. Мы двигаемя за ним, потом, метров через двести вновь втыкаемся в колею и уже весело мчим вперед. Справа от дороги "ООНовский" городок. Машу Олюми руками, чтоб остановился. Тормозим, но он говорит, что внутрь входить нельзя, городок уже принадлежит своим старым "новым" хозяевам. И правда, рядом с одной из белых вилл торчит из-за куста задница Лэндровера, на котором синим по белому выведено UN. Вот так, это - уже первые воспоминания о царившей здесь когда-то жизни. А сейчас и охранения никакого нет. Как они тут живут, эти ООНовцы? Может быть, ночью в город перебираются? Чудны дела твои, Господи...
Справа от дороги большой шлагбаум, отгораживающий ничто от ничего. По периметру, как бы очерчивая большой прямоугольник, лежат средней величины белые камни. Этот странный объект так и останется для меня на всю жизнь неразрешимой загадкой. Американцы что-то фотографируют. А я думаю, что, если бы ученые придумали такой прибор, что можно было бы печатать фотографии прямо из головы, то и с закрытыми глазами получались бы хорошие картинки. Пошли зеленя, первые придорожные дуканы. Опять эти недружелюбные, настороженные взгляды. Город врагов, пропитанный ненавистью к шурави. Что же здесь изменилось? Да почти ничего, если не считать того, что Кандагар сильно разрушен. Я еще не видел даже последствий советской бомбардировки, произведенной 8 декабря 86-го, что уж говорить за период, когда Кандагар жил без шурави. Теперь кое-что вижу.
Напротив того места, где раньше стояло кафе-дукан под вывеской "Тойота", останавливаемся. Знакомый райончик, но кафешки уже нет. Угла стены, стоявшей напротив метрах в пятнадцати, тоже нет. За стеной - какие-то руины. Прямо - дорога на ГСМ, направо - в шестой район, туда, где размещались отделы МГБ и царандой , еще много дальше и правее - Элеватор. Все узнаваемо, но все уже чужое. Бэтэры облепляют бачи. Ингризи? Фэрансави? Амрикаи? Они галдят и стараются что-нибудь украсть. Я подминаю сумку задницей и спокойно говорю - шурави. Не верят. Тогда ругаюсь матом. Неистребимая войной детская радость. Пожалуй, они - единственные, кто вспоминает нас без лютой ненависти. Шурави, шурави, е... твою мать, хорошо, давай бакшиш, сигарет давай! Засовывают в рот грязные пальцы, давая понять, что голодны. Асад отгоняет их как мух - "буру, буру бача!". Трогаемся - едем в резиденцию Олюми. Она размещается в старой крепости. Туда исматовцев не пускают, да они особо и не рвутся. Здесь - царство царандоя. К Олюми подходит красивый, довольно высокий мужик с орлиным взглядом, очень ухоженный, в чистой царандоевской форме. Это Сардар - "моавенэ авваль" - первый заместитель губернатора. Он, похоже, здесь всем и распоряжается. Говорит исключительно на пушту, на дари переходит редко, о чем-то подолгу беседует с начальником. Нас приглашают в кабинет Олюми - комнату, обставленную в духе афгано-советской дружбы, но с новомодными элементами влияния ислама. На столе рядом с государственным - стоит и зеленый флажок.
Губернатор начинает объяснять обстановку в городе. Первый неприятный момент - старейшины племен и муллы уже почему-то знают, что в группе журналистов есть шурави, поэтому запланированная с ними встреча отменяется. Они напрочь отказываются общаться с представителями СССР. Про себя отмечаю: ну и бачи - проныры. Все же Кандагар каким был - таким и остался. "Сороки" с длинными хвостами по всему городу летают, да как быстро...
Обстреливать город из минометов и реактивными снарядами, продолжал меж тем Олюми, в настоящий момент могут только пять процентов душманов из числа "непримиримых". Это - гульбеддиновцы и сайяфовцы. Но сайяфовцы - в основном ваххабиты. Кандагарцы в религии - традиционалисты, поэтому этих бандитов, которые воюют на саудовские деньги, особо не жалуют. Правда, часть молодежи уходит к ним в погоне за "длинным" афгани. Саудовская Аравия проплачивает наступления на Кандагар из расчета 120 миллионов афгани за каждое. Когда моджахеды штурмовали Джелалабад, продолжал Олюми, внимание от Кандагара было отвлечено. А ведь мы выдержали сначала одно, а через две недели и второе массированное наступление. Сейчас в группах моджахедов идет своего рода "брожение". Кое-кто пытается объединить усилия для нападения на город, а кое-кто идет с нами на контакты.
Если вы пойдете на базар, радостным голосом сообщил здоровяк-губернатор, то увидите, что 80 процентов дуканщиков - моджахеды. Они приходят на городские базары отдыхать после боев. Оружие сдают на постах первого пояса обороны. Раньше приходили на 2-3 дня в месяц, потом шли на позиции. Теперь задерживаются на 15-20 дней. За их счет увеличилось население города. По сравнению с периодом, когда в провинции находились советские войска, оно выросло в 4-5 раз. "Батюшки, - подумал я. - Это ж трое из четырех кандагарцев - духи!". Тем временем губернатора понесло. Незаметно для самого себя он потихоньку перешел на пропагандистскую болтовню, изредка сдабривая ее скудной информацией. Русские, продолжал он, ушли из Кандагара раньше намеченного срока, хотя Кандагар, по планам советского военного командования, должен был стать последним пунктом, который покинут подразделения советских войск. Теперь бывшим душманам незачем биться с правительственными войсками. Кто такие моджахеды? Это не те, кто хочет разрушить город, это - честные люди, которые хотят сделать его свободным.
Вот те на, куда же мы, блин, попали. Честные моджахеды. В мозгу сразу всплыли угрюмые рожи исматовцев.
Олюми захлебывался, вещая о своих достижениях. Каждый день, говорил он, я принимаю от пяти до пятнадцати командиров вооруженных групп, которые жалуются мне на свои проблемы. Никто, правда, не знает, что я их здесь принимаю. Да и не только здесь, но и в других местах. Стоп! Явная специально сделанная утечка информации с целью донесения до кабульских властей. Отмечаю в блокноте - переговорить с его братом в отделе ЦК. Наверное, готовит почву для занятия какого-то крупного поста в столице. Я встречаюсь с душманами, не снимая военной формы, продолжал Олюми. Когда наступит мир в нашем городе, я расскажу, как и где мы встречаемся. Начальника моей охраны пытались подкупить за большие деньги, подговаривали меня убить. Он посмотрел на сидевшего рядом Сардара. Да, такого подговоришь, пожалуй. Сам кого хочешь убьет без всяких денег. Я посмотрел на руки сидевшего на стуле царандоевца. Ладони были грубые, шероховатые, выдавая в нем, несмотря на внешний лоск, сурового бойца. Сейчас, продолжал губернатор, душманы готовят новую крупную операцию, пытаются захватить аэропорт.
Эта информация полностью совпадала с той, что снабдил меня Асадулла.
Хитрый паренек из числа американцев не преминул уколоть толстяка, спросив, как согласуется все выше сказанное с вооруженной борьбой Олюми против душманов в должности командующего армейским корпусом и принципами марксизма -ленинизма. "Какой там марксизм? Какой ленинизм? У нас родоплеменные отношения не решены, - парировал губернатор. - Это все Тараки и Амин, которые, используя СССР, пытались проталкивать в жизнь эту вредную идеологию". Да, подумалось мне, слышал бы его сейчас убиенный Хафизулла.
Настала очередь и мне задать свой вопрос. А что, товарищ Олюми, если вам предложат должность в Кабуле, поедете? Он почти с облегчением вздохнул и довольный, поглаживая живот, произнес: У нас, афганцев, есть такая пословица - "Я еще не все сделал на земле, чтобы парить в небесах".
Через некоторое время он уедет из Кандагара в Кабул, а его заместитель Сардар и "друг" Исмат останутся делить Кандагар между собой.
Совсем недавно, роясь в Интернете, нашел информацию о том, что Олюми жив-здоров и пытается уже при правительстве Хамида Карзая воссоздать Народно-демократическую партию Афганистана. Ну, флаг ему в руки...
Весь следующий день мы провели на "экскурсиях" по городу. Посмотрели пушки на кругу у ворот "Идгах", иностранцы делали фотографии, но далеко от машин не отходили. По городу нас возили царандоевцы на подаренных Исматом Муслимом белых джипах-Тойотах. Причем на двух из них были флюоресцентные белые с красным номера. 001 - у Олюми, и 002 - у Сардара. Вот дают ребята. Их здесь каждая собака, наверное, знает. Местные дуканщики в старом городе Сардара шугались, подобострастно с ним здоровались, чего нельзя было сказать о губернаторе. Повсюду за нами ездили на пикапах молчаливые исматовцы. Сардар "гасил" все мои попытки войти в контакт с этими головорезами. Это получалось у него как бы невзначай, очень интеллигентно. Вроде ничего и не делал, а подойти и поговорить с ними я так и не смог, впрочем, как и другие члены нашей группы.
Вечером в крепости, подустав от бесцельных скитаний по городу, я пожалел, что не взял с собой водки. В голове стал зреть коварный план. В этом городе почему-то в голову лезли какие-то безумные мысли. Подозвав АПНовца Андрюху Правова, я завел разговор на тему спиртного. Вскоре к нам присоединились все члены нашей группы, включая двух сопровождавших группу кабульских "работников посольства". Тут я решил провернуть старую штуку - узнать, насколько быстро распространяется в этой среде информация. "Вот бы сейчас за спиртом съездить. Наверное, "навадо шаш" в каждой аптеке имеется", - проговорил я, ни к кому не обращаясь. Через 15 минут ворота и входы в крепость закрылись и у них были выставлены усиленные посты народной милиции. Ай да царандой, во как нас бережет. Через полчаса всех, исключая иностранцев, почему-то по одному, стали приглашать в кабинет Олюми. Там, как оказалось, свершалось таинство принятия внутрь алкоголя. "Посольский" твердой рукой наливал каждому полстакана водки и давал запить фантой. Губернатор взирал на эти процедуры так, как будто это было самым обыденным делом.
За ужином, в котором принимали участие все, включая иностранцев, губернатор по одной извлекал из бездонных недр пристольной тумбы бутылки с водкой без винтовой пробки, с "козырьком". Подготовился.
Потом начали обсуждать программу на завтра. Тут я ни с того ни с сего выступил ее инициатором. Товарищ губернатор, обратился я к здоровяку, который, как мне показалось, за ужином подозрительно щурился в мою сторону, если тут все так мирно и хорошо, может, съездим на второй пояс обороны, посмотрим царандоевские и армейские посты? Заодно бы и выяснили, что нужно из центра для усиления безопасности города. Тут встрепенулся Сардар. А я и не подозревал, что он по-русски понимает. Он сам, вероятно, не хотел этого показывать, сразу собрался. И заговорил спокойно на пушту с Олюми. Но одна выпитая им "за победу" рюмка водки все же сделала свое дело. За всем этим толковищем следили ничего не понимавшие иностранцы. Им переводить с дари смысл разговора никто и не собирался. Их переводчик отлучился по малой нужде, а среди нас - бесплатных не было. Это мы с первых минут обозначили довольно понятным для капиталистов языком.
Наверное, Черт услышал мои слова. Посты мы увидели во всей красе...
Рано утром, погрузившись в две Тойоты и УАЗик, мы двинулись из Кандагара на эти, будь они неладны, посты. Я, естественно, залез в УАЗ на заднее сиденье. Слева от меня сел один из подчиненных Сардара, справа - корреспондент журнала "Огонек". На переднее сиденье упал немец из ФРГ. Ни по-русски, ни по-английски он не говорил, что меня вполне устраивало. Задняя "форточка" на УАЗе отсутствовала, вероятно, для лучшей циркуляции воздуха в салоне. Тронулись, помолясь. Все шло тихо и спокойно. Справа на горке возвышалась уже неоднократно виденная мной кишмишхана. Запомнилась потому, что ни в одном другом городе строений с подобным названием не встречал. Я не переставал удивляться - какой же я все-таки Фома неверующий, Олюми не поверил. А духов-то, действительно, нет. По пути на перекрестках попадались блокпосты, оборудованные ДШК или "Зико-як". Поблизости, закрытые масксетью, стояли японские пикапы, в кузовах которых топорщились маленькие минометы и безоткатки. Исматовцы. Завидев увязавшихся с нами "друзей", они что-то громко кричали, а потом лезли целоваться с соплеменниками. На каждом блоке задерживались минут по десять, ждали, пока кончатся излияния нежности. Кое-где во дворах, за серо-коричневыми дувалами разрушенных домов, кучковались армейцы. Техники у них не было - только стрелковое оружие и минометы. Их было подозрительно мало. Это и был так называемый первый пояс обороны.
В "зеленке" было тихо, впрочем, как и на открытых участках местности. Так и ехали себе, потихоньку удаляясь от Кандагара. Исматовцы незаметно для глаз растворились где-то в кустах, и нас дальше не провожали.
Первые позиции армейцев. Вкопанные в землю танки, развернутые орудиями вправо от направления нашего маршрута, в сторону холмов, поросших редкими кустами. За холмами справа и чуть за спиной тянулась гряда темных гор. Мы ехали довольно медленно. Кое-где даже спешивались, делая фотографии. Затем дорога повернула круто влево, и мы стали двигаться, по словам сидевшего в машине царандоевца, к самым дальним - восьмому и девятому постам.
Неладное случилось уже на подъезде к восьмому посту. Раздался вой сначала одного, а потом сразу нескольких РСов. Где они рвались, понять поначалу было невозможно. Но когда в нашу сторону полетели мины, их, пожалуй, можно было бы при большом желании даже рассмотреть в полете. Били маленькими. Очень прицельно. Недолет, констатировал я про себя, обернувшись к "форточке". - Перелет. Вторая мина взбила клубы пыли перед головной машиной. Ну, подумал, сейчас точно по нам. Додумать не успел - мина уже прошибла метрах в двадцати от УАЗа глиняный дувал, за котором располагалась выложенная из саманных кирпичей землянка афганских солдат. Мы остановились - дороги видно не было. Наволокло пыли. Колея шла по уступу холма. Солдаты были ниже и выше нас, мы же застряли между позициями.
В мозгу фотографией отпечаталась странная картинка: сарбазы стоят в ряд, перед ними сержант речь толкает, а за их спинами мина разносит дувал. А они стоят, худые как щепки, не шевелятся. Сами все цвета пыли. На головах кепки, скрывающие бритые головы и оттопыренные уши. Сержанту мины - до фонаря, он солдат за что-то отчитывает перед проезжающим начальством. Еще одна мина опять в тот же дувал - только камни летят. А они все стоят и не двигаются. Афганские солдаты. Пушечное мясо, которое никто и никогда не вспомнит. Разве что мельком, помянув всуе "зеленых". Сколько же их погибло на этой войне. Крестьян-бедняков, которым до фонаря была вся эта лениниана. Что они видели в своей жизни, кроме нищеты и горя? Ни достатка, ни женщин, ни еды вдоволь. Может, только солнце и горы были их счастьем? Их ловили на улицах городов, сгоняли из кишлаков, разлучая с родными и близкими, бросали умирать в окопах непонятно за что, непонятно зачем, заставляли стрелять в своих. А они, если не удалось сбежать, молились тихо своему богу. Уходили так же тихо и незаметно. Их просто зарывали в ямы, над которыми не всегда и ленточки зеленые развевались. И несть им числа...
Из сомнамбулического состояния вывел очередной разрыв, осколки камней хлестанули по машине. Пора было что-то предпринимать. В пыли мы все же успели заметить, как в разные стороны дали газу белые Тойоты. Нам тикать было некуда - можно было сорваться с дороги и уехать к афганским солдатам вверх колесами. Выскочив из авто, мы укрылись в какой-то каменной ложбине. Когда пыль на дороге чуть рассеялась, крадучись посеменили к УАЗику. Водитель втопил педаль в пол, и мы подобно ракете дали ходу вперед. Как только автомобиль стал двигаться, мины полетели опять. Вероятно корректировщик, падло, сидел где-то совсем близко. В мозгу промелькнула еще одна нерадостная мысль - а куда, собственно, мы едем? Впереди - девятый пост. Чем он лучше? До него добрались кое-как, блуждая по пыли. Одна из Тойот, в которой находился Сардар, уже была там. Вся группа тоже. Другой джип вместе с Олюми ушел прокладывать дальнейший маршрут движения. Сардар повеселел, увидев нас живыми и невредимыми. Нас его присутствие тоже взбодрило. Тут я, наконец, вполне удостоверился, что он владеет русским языком, хотя мне было легче говорить с ним на дари, чтобы другие не приставали. Огляделись вокруг.
Этот с позволения сказать "пост" представлял собой некое подобие Мамаева кургана, на который в детстве меня возили родители. На нем не было живого места - все в воронках и окопах, блиндажах, землянках и прочих аксессуарах, свойственных боевым действиям. Те же закопанные танки в количестве двух штук, блиндажи, ходы сообщения, ячейки. Внизу рядом с передовыми позициями лежала оторванная танковая башня. К ней вел ход сообщения, причем последние метров десять - под землей. Сардар сказал, что это - отличный наблюдательный пункт, в котором время от времени сидит корректировщик огня с биноклем. А что он собственно корректирует, спросил я у Сардара? - Потом увидишь, батареи дальше стоят, ответил он.
Еще значительно левее на соседнем холме раньше, по всей видимости, находились позиции нашего подразделения - обращали на себя внимание очень аккуратные окопы, укрепленные деревянными бревнами. И откуда только деревьев понавезли?
Минут через пять все журналисты и сопровождавшие их царандоевцы набились как сельди в бочку в Тойоту и УАЗ и, оставляя пост снизу, поехали дальше, огибая Кандагар по большой дуге - справа налево. Скатились с холмов в низину, где стояла артиллерия. Две огромные горные пушки и установка "Ураган". Впрочем могу и ошибаться. "Ураган" от "Града" я отличал лишь по меньшему количеству и большей толщине направляющих, в которых были заправлены снаряды. Да и грузовик, по-моему, у "Града" поменьше. Машины сбили в кучу, сами пошли к артиллеристам. Тут выяснилось, что немец исчез, вернее, остался на девятом посту. В суматохе и давке отсутствие его, щупленького, никто и не заметил. Мне с Сардаром пришлось ехать за ним обратно на девятый пост, других желающих не нашлось. А мне было очень даже приятно. Сидя в УАЗе с командиром царандоя и цепляясь за переднее сиденье, чтобы не вылететь подобно птице через брезентовый верх крыши авто на ухабах, я испытывал давно забытое чувство легкого напряжения атрофировавшихся нервов, грудь щекотало какое-то свойственное только зверю предвосхищение добычи, чего я не испытывал уже очень давно.
Пока искали фрица, прошло еще минут пять. Он себе преспокойненько сидел в афганской землянке и таращился на сержанта, который пытался ему что-то втолковать на пушту. Подхватили его за шкирдон и мотанули вверх по горе, бежали очень быстро и слаженно, не останавливаясь. Склон был совершенно голый. Зелени вообще никакой не было - совсем открытая местность. Мы поднимались вверх, куда указывал Сардар, потом провалились в хорошо оборудованный блиндаж с широкой панорамой обзора. Завыли РСы. Они рвались мощнее, чем мины. Изредка позиции накрывал шлейф из осколков и камней, и земля клубилась мелкими барашками пыли. Было такое ощущение, будто двадцать охотников враз выстрелили дробью по земле. Но прицельности не было никакой. Ракеты падали хаотично, куда хотели.
Вернувшись к артиллеристам, мы плюхнулись на расстеленное одеяло, я с удовольствием закурил "Яву" из мягкой пачки, после чего вновь вернулся в "замороженное" состояние. Олюми, обрадовавшись, что все в порядке, сразу "прозрел" и, "вспомнив" меня, стал расспрашивать о жизни в столице. Огромный хитрый бычара был явно доволен, что поездка удалась, и никто не пострадал. Прожевав финики, которыми нас одарили артиллеристы, он окончательно развеселился и приказал командирам расчетов произвести показательный залп. Все цели, понятно, были давно пристреляны, но офицеры для порядка повертели какие-то многочисленные ручки и даже посмотрели через приборы в небо - орудия были задраны именно туда. Когда я глянул на снаряды, которые сарбазы тащили на железной телеге с подъемником к закрепленным на каких-то станинах, похожих на гигантские домкраты, пушкам, подумал, что наводить вовсе и не надо. Снаряды были гигантские, длиной с афганского подростка. Если эта "дура" рванет, то погребет под собой все живое в радиусе полукилометра. Лучше бы они, конечно, не стреляли.
Грохнуло так, что не только сарбазы, но еще и несколько человек из состава иностранного контингента повалились навзничь, а открытые рты сразу наполнились пылью и песком. Одновременно застонала реактивная установка. Белая и плотная как сырая мука пыль в мгновение ока окутала ложбину, в которой мы находились. Невозможно было рассмотреть даже пальца, поднесенного к носу. Но это было лишь началом дурацкого курьеза. Как только отстрелялись артиллеристы, в нашу сторону полетели РСы. Я интуитивно стал перебираться поближе к орудиям. Подумал, что если водители автомобилей вдруг решат тикануть, то в этой пыльной мгле передавят всех к одной матери. Но ничего такого не произошло. Снаряды рвались, не причиняя ни малейшего вреда. Нужно отдать должное артиллеристам - позиция была ими выбрана идеальная. В ложбину снаряды могли попасть только на излете, а траектория их полета была несколько другой. Они или врезались в сопку с недолетом или, перелетая низину, уносились куда-то в светлую даль. Когда возвращались в город, в машине мы сидели с царандоевцем уже вдвоем. Остальные попутчики пересели в Тойоты - сказали, что машина "невезучая": в поездке по постам мы лишились зеркала заднего вида, выбитого влетевшим в "форточку" осколком и правого бокового, отбитого камнями.
Вечером после ужина, на котором отказался от водки (!), я совершил моцион по крепости, взобравшись по коричневым ступенькам, вырубленным из пористого камня, на самую верхотуру. Оттуда с удовольствие лицезрел гору Филькух (Слон-гора) и слушал надсадный вой муэдзинов. Ну и дела. Одни духи в городе, другие за городом. Друг друга уничтожают. Какая ж тут может быть революционная или народная власть? Да и могла ли она здесь существовать вообще? Вряд ли. Когда на следующее утро мы пошли на один из базаров старого города, я еще больше укрепился в этой мысли. Мы съездили без иностранцев к "военному городку", вернее к тому месту , где некогда в городской черте жили семьи старших офицеров Второго армейского корпуса афганской армии. Сплошные завалы из спрессованного саманного кирпича и песка. Это - результаты бомбардировки с воздуха советской авиацией "душманских позиций" в декабре 1986 года. Тогда из Кандагара в Кабул сплошным потоком шли борты, груженые умирающими безрукими и безногими детьми и женщинами. Весь госпиталь "Чарсад бистар" был забит ими до отказа. Мужиков выкатывали из палат, а на их место поступали все новые и новые раненые. Тогда на Кабульском аэродроме началась заваруха. Афганцы под угрозой расстрела из зениток отказывали нашим бортам в посадке и принимали только транспортники из Кандагара. Усмирять их туда поехали десантники на БМДшках. Тогда же сорвалась и планировавшаяся Варенниковым очередная безумная крупномасштабная афгано-советская операция. Афганские офицеры, потерявшие близких, дезертировали, в массовом порядке переходили на сторону духов или становились их пособниками.
Вообще во всех городах, по которым массированно работали советская авиация и артиллерия, шурави люто ненавидели. Здесь - летчиков, а в Герате, к примеру, артиллеристов. Странная особенность афганского менталитета: после ухода войск нелюбовь моджахедов к советским солдатам, воевавшим на земле, в их же воспоминаниях практически не проявлялась. Мало того, зачастую они вспоминали шурави как хороших солдат. Тут, видимо, немаловажное значение играло и общение. Солярка, одеяла и мука, с неба, как известно, не падали и на снарядах не прилетали...
Базар тянулся вдоль огромного дувала, которому не было видно ни конца, ни края. Где-то далеко он загибался влево. Посему я решил, что мы идем вдоль городской стены, только снаружи. Справа шли ряды "торговцев", уводившие в кривые загадочные закоулки. Такого базара как этот, я, пожалуй, нигде раньше не видел. Очень отдаленно его напоминал "грязный" в Кабуле, но до этого ему было далеко. По главной базарной улице с правой стороны тянулись разрушенные постройки. Как объяснил мне царандоевец-охранник, которого я донимал расспросами, это все были те же результаты бомбардировок с воздуха. Наша группа растянулась. Сардар, втиравший что-то своим подчиненным и иностранцам, ушел далеко вперед, а мы, замыкая шествие, на которое не мигая пялились кандагарцы, плелись в хвосте.
Не помню уж, как так вышло, что я остался один. Мне приглянулись шапки-"блины", продававшиеся в одном из уходивших с главной улицы закоулков. Я побрел туда, справедливо полагая, что когда обернусь, необъятный по длине дувал окажется за моей спиной. Я купил себе шапку-северянку и с удовольствием прочитал на подкладке "Мохаммад Рафиуддин. кипе марчаньят. Базаре "Исламабад", Пешавар". Вещь. Надо бы еще одну прикупить в подарок знакомым в Москву. "На, подержи-ка"! - Я протянул сумку царандоевцу, а сам полез в передний карман джинсов, где были спрятаны от вездесущих пронырливых бачей деньги. Сумку, однако, никто не принял. Я повернулся, чтобы повторить сказанное, и слегка припух: вооруженного милиционера рядом не было, да и той стены, что я предполагал увидеть за спиной, тоже не оказалось. Я стал считать купюры, чтобы потянуть время и сориентироваться. По всему выходило, что надо идти назад. Но уже спустя минуту, я понял, что в этом месте мы не проходили и вообще, я, похоже, заблудился. Страха не было, одна досада. Вот, козел, довыеживался! Лучше всего в тот момент было топтаться на месте и поддерживать какой-нибудь разговор.
Пока я медленно бродил, то потерял и того торговца, у которого покупал шапку. Глянув направо, увидел перед собой высокий шатер, где уходившей вверх горкой были развалены фрукты. На самом "пике" на синем матрасе сидела живописная группа молодежи. Самому старшему из них, на вид было лет двадцать, но у всех уже пробивалась на подбородках жидкая поросль черных волос. Они удивленно глядели на меня, облаченного в шапку-северянку, как будто я был пришельцем с того света. Рядом лежали несколько автоматов Калашникова. Чем-то эта молодежь разительно отличалась от исматовцев, но чем - сразу понять не смог. Одежкой, что ли. Рубахи были посветлей, ноги грязные, босые. Один из них "мухой" соскочил с насеста и исчез где-то в темной дыре рядом с дуканом, откуда через минуту вышел мужик постарше с густой черной бородой, но без оружия. Ну, блин, вот и началось... "Франсави? Ингризи?" Дух сверлил меня черными бездонными глазами. "У", - выдавил я из себя вместе со всем воздухом, что был в легких, почему-то на пушту. "Ингризи?", - переспросил мужик, явно проявляя нездоровый интерес к моей персоне. Надо было что-то делать, а не стоять как истукану. Вот. В голову молнией ворвалась "светлая" идея - закурить. Я открыл сумку и с досадой отметил, что кроме смятой пачки "Явы" достойных "ингризи" сигарет я в ней не найду. Но других не было. Постаравшись не светить знакомую всем торговую марку, я вытащил сигарету прямо внутри сумки, исхитрившись ее по возможности распрямить. Настала моя очередь спрашивать. "Урлегид лари?". Мужик напрягся от неожиданности, услышав родную речь. "Урдыбляй лари?", переспросил я его, прося огоньку. Он все понял, и на его лице расцвела улыбка. "Ахмад, у Ахмад!", гаркнул он одному из сидящих в "гнезде" молодых людей. "Урлегид шта?". Сверху ему в руку полетел спичечный коробок. Я зажег сигарету и с удовольствием затянулся, мечтая уже лишь о том, чтобы меня не попросили закурить. К счастью, они не попросили, а может, не курили вообще.
Ткнув пальцем в здоровенную дыню, я спросил уже по-пакистански: "Кетна пайса?" (Почем?). Этой фразе меня научил мой товарищ Вовка Шеварденидзе, который в свое время работал в той стране переводчиком на какой-то стройке. Духи, что сидели сверху, зашевелились и начали тараторить на родном языке. Я затягивался сигаретным дымом, решая, что же делать дальше. Мысли - ни хорошие, ни плохие, больше в голову не приходили. Кроме сказанных самим собой нескольких фраз, я больше ничего не понимал. Вот, козлина, и пришел тебе шандец. И на кой ляд поперся в этот треклятый Кандагар? Говорили же. Перед отъездом на Родину надо дома сидеть и вообще, по возможности, спать. Пока я затаптывал бычок, ко мне со спины подошли двое низкорослых аборигенов с автоматами на плечах. Один из них, что-то прокаркав "торговцам", взял меня за рукав куртки, и осторожно потянул за собой куда-то вбок. Ярким буквами в мозгу загорелось слово "П...ец". Я, повинуясь, пошел за ними, понимая, что устраивать драку было не к месту - не Шварцнеггер.
Через пару минут я увидел длинный дувал, который служил ориентиром моего местонахождения, а еще через несколько секунд понял, насколько же хорошо владеет русской ненормативной лексикой Сардар... Ребята, вытащившие меня из базарной клоаки, оказались МВДшными операми. Зоркий моавенэ авваль вовремя спохватился и бросил на прочесывание базара все имевшиеся в его распоряжении на тот момент силы. Они искали меня минут сорок, а я думал - минут пять. Сардара я запомнил хорошо...
Хорошенечко поразмыслив ночью о том, что же такое со мной творится, я решил больше судьбу не искушать, на "экскурсии" не ездить, а пойти старым проверенным путем - отдать себя в лапы местной "охранки", чтобы собрать хоть какие-нибудь полезные для себя сведения. И когда вся компания собиралась ехать знакомиться с Черной площадью и местным махбасом, Сардар сдал меня, с явным облегчением, заместителю начальника города по безопасности Нуру Хайдару. Хотя должность Хайдара по всем параметрам была ниже сардаровской, "моавенэ аваль" относился к нему с явным глубоким уважением. Когда мы зашли в скромный кабинет работника МГБ, Сардар первый подал руку и стал целоваться. Сам отдел СГИ, которым руководил Нур Хайдар, располагался в светлом одноэтажном здании, окруженном по периметру высокой добротной стеной с колючей проволокой.
Я вкратце объяснил Нуру Хайдару, что мне собственно нужно. Меня не интересовали контрреволюционеры, уже отбывающие наказание. Обстановка в городе и в кандагарских уездах менялась стремительно. Нужен был совершенный "свежак" - люди отловленные безопасностью буквально на днях, в отношении которых еще проводились следственные действия. Не долго думая, он отвез меня в какой-то очень мрачный следственный изолятор, оставив на попечение молчаливого сержанта.
В камеру одного за другим заводили "свежих духов", многим из которых грозил расстрел за совершение особо тяжких преступлений, связанных с убийством "полевых" агентов и внедренных в банды сотрудников госбезопасности. Разговор с некоторыми из них я записывал в блокнот, огрызки которого лишь недавно обнаружил, копаясь в старых вещах. На 99 процентов из ста, этих людей уже нет в живых. Признательные показания им уже ни навредят, ни помогут, но могут служить историческим свидетельством того, что творилось в Кандагаре в те далекие годы.
Рахматулла, 18 лет. По его собственным словам, неграмотный. Отлично говорит на дари. Находится под следствием за убийство работника МГБ в уезде Аргандаб. Из живых родственников - мать и маленький брат. Отец и двоюродный брат убиты шурави. В 1986 году в Аргандабе участвовал в пленении трех советских солдат с целью обмена или получения денег. Из-за нужды, вслед за отцом вступил в ряды "Махаз-е мелли". Просит о пощаде и "содействии мошавера в том, чтобы его оставили в живых". Совсем еще пацан. Когда его уводят, сержант говорит, что его точно расстреляют.
Джума Хан, 23 года. Неграмотный. Принадлежит к племени ачакзай, боевик гульбеддиновской "Хезб-е ислами-е Афганистан". Воюет уже три года в уезде Торкоталь. Был захвачен в плен при попытке захвата ночью кандагарского аэродрома. Их группой командовал непосредственно советник из Пакистана (его тоже захватили в плен и готовят к пересылке в Кабул). По его словам, в этом районе Афганистана по взаимной договоренности душманы не воюют с "Джамиат-е ислами", хотя у той организации здесь очень слабые позиции и ее в принципе легко уничтожить. Ему грозит только тюремный срок.
Абдул Гаффар, 22 года. Член гульбеддиновской "Хезб-е ислами-е Афганистан". Воевал с шурави в районах Чарсу Хазреддин и Кабул Дарваза. Нападал на советские заставы. В группе ИПА - 2 года, до этого в течение пяти лет воевал в составе группировки "Махаз-е мелли" Гейлани. В одном из боев потерял оружие и был подвергнут остракизму со стороны своих соратников. Ушел в ИПА, где его очень хорошо встретили. Ежемесячно получал от арабского инструктора зарплату в размере пяти тысяч афгани. По его словам, "за семь лет войны он убедился, что сам занимался подрывной деятельностью". Желает только одного - "остаться в тюрьме, где его кормят и не делают ничего плохого". По его словам, когда вокруг Кандагара стояли шурави, они бомбили и обстреливали из пушек всю местность без разбора.
В конце 1987 года участвовал в захвате в плен четырех советских военнослужащих - двух солдат и двух "мошаверов" (так в тексте) в провинции Кандагар. Солдат впоследствии обменяли на своих соратников, отбывавших наказание в тюрьме. Двух "советников" услали в Пакистан, обвязав им шеи веревками и заставив тащить на себе оружие. По словам Гаффара, до 1986 года за одного пленного давали 14 автоматов Калашникова, за пленного старшего офицера можно было выручить до одного миллиона афгани. Советников обменять не удалось, их расстреляли. Одного - в районе Минара, другого - в Аргандабе.
Лишь недавно мне стало известно, что же случилось тогда на самом деле. В тот период душманы не захватывали в плен ни одного советника. Видимо за советников они приняли прапора и лейтенанта, которые как раз в то время исчезли вместе с двумя водителями "наливников". Этих горе-бойцов искали все - и царандой и ХАД. Выяснилось, что эти шурави решили подзаработать на продаже бензина и заехали в один из переулков недалеко от Черной площади. Там-то их духи и повязали. Вместе с ними безвозвратно исчезли и машины с бензином. По мнению одного очень авторитетного советника, работавшего в то время в Кандагаре, духи, видимо, поняли, что прапор и лейтенант - не советники, а офицеры, снявшие с себя знаки различия для свободного перемещения по Кандагару. Советников убивать стали бы вряд ли - слишком дорого они стоили
По данным Гаффара, на пакистанской территории в районе Сорхаб находилась специальная тюрьма для советских военнопленных. Пленные ее взорвали, сами при этом погибнув. С тех пор захваченных в плен уже не гоняли в Пакистан, а пытались обменять или продать на месте. В районе Маладжат нападали на советские воинские подразделения. "Мы стреляли по ним из автоматов, - говорит Гаффар, - а они по нам из орудий. Захватили в плен несколько советских артиллеристов, обменивать не стали, а расстреляли. Шурави массово уничтожали мирное население. Это творилось повсеместно".
Абдула Гаффра, который проходил военную подготовку под руководством арабского советника в лагере "Аль-джихад хоспаталь" на пакистанской территории, ждал расстрел.
Ашраф, возраст не известен. Проник на территорию Афганистана из Пакистана вместе с тремя офицерами "спешиал брэнч" пакистанской военной разведки CID. В составе группы советников - полковник Мохаммад Аслан и его заместитель Голь Мохаммад Астар. Занимался активной политической антигосударственной деятельностью, участвовал в разработках военных операций против правительственных войск. Его ждет этапирование в Кабул.
Хотя наш разговор с зэками длился более трех часов, до настоящего времени дошли лишь эти скупые записи. Больше, к сожалению, ничего не осталось.
Пока ждал Нура Хайдара, который уехал по своим делам, побродил по коридорам каземата, освещенного тусклыми желтыми лампами, после чего пришел в угнетенное состояние духа.
По дороге в Отдел Хайдар рассказал забавную историю (насколько забавной могла быть история о гибели людей). Несколько дней назад, по его словам, Олюми, вознамерившись претворять в жизнь политику национального примирения не на словах, а на деле, решил провести в городе своего рода "субботник" по расчистке улиц от сожженной боевой техники. По мнению Олюми, останки подбитых советских боевых машин угнетающе действовали на "мирное население" (коего в Кандагаре не было). Особо впечатляющим "субботник" получился в районе Элеватора и в первом районе города, где поначалу посмотреть на "праздник освобожденного труда" пришли сотни горожан (читай душманов). Скелеты грузовиков, БМПшэк и танков свозили в огромные кучи. Играла национальная музыка, доморощенные артисты спели несколько древних пуштунских песен. На следующее утро, когда мероприятие должно было продолжиться, при скоплении населения гусеничные тракторы, растаскивавшие обгорелое железо, взлетели на воздух, убив своими траками нескольких человек. Ночью духи не спали. В результате улицы загадили еще больше.
Воспользовавшись моментом, я попросил офицера отвести меня к Элеватору, на Нагаханский поворот. После долгих препирательств и стенаний по поводу того, что это необходимо для истории, Хайдар начал собирать группу прикрытия.
Ничто не изменилось с 1983 года, когда я побывал в этом городе впервые. Район Элеватора, откуда с развилки в сторону кишлака Нагахан, в заросли густой "зеленки" уходила "хадовская тропа", оставался одним из самых опасных районов Кандагара. "Хадовской тропой" ее окрестили в 1983 году мушаверы за то, что туда, переодевшись крестьянами, с повозками, груженными взрывчаткой, иногда уходили спецгруппы ХАДа и минировали подступы к городу. Духи занимались тем же самым. Невидимая глазу борьба продолжалась все эти годы с переменным успехом. Если бандитам удавалось разминировать заграждения, в том числе и своими ногами, надо было ждать беды. Они материализовались на Элеваторе из ниоткуда и ночью и днем. Если в "зеленке" их еще иногда долбили хадовцы, то на открытой местности - развилке дорог - встречали уже царандоевцы, которым приходилось ох как не сладко. С обеих сторон потери были колоссальные. Еще в 1983 году в первый же день моего приезда в Кандагар на этой развилке дорог взлетел на фугасе ГАЗон с бойцами народной милиции.
Повторять "подвиги" некоторых репортеров вовсе не хотелось. И так в рядах защитников народной власти был полный некомплект. Подергавшись там минут пять и удостоверившись, что взорванный трактор украшает собой кучу почерневшего от копоти железа, предпочли убраться восвояси...
На следующее утро полетели с исматовцами на двух "восьмерках" в Спинбулдак. Там, в самом конце "бетонки", обстреливал кишлак, располагавшийся за и между двумя пологими холмами, афганский артдивизион, состоявший из шести почти новых орудий. Сама "бетонка" и местность вокруг на расстоянии тридцати метров от дороги были заминированы. Мины лежали так густо, что некоторые из них было видно даже невооруженным глазом. Боеприпасы сюда доставляли на вертолетах, один из которых две недели назад духи развалили прямо в воздухе выпущенной ракетой. Эффект был потрясающий - почти весь личный состав с ранениями различной степени тяжести был отправлен в больницу Кандагара, а на его место прибыли новые бойцы. Подойти к орудиям от вертолетов можно было по специальной тропке, заботливо помеченной военными светлыми камешками. Командовал батареей совсем молоденький лейтенант в чистенькой форме. Наверное, только что из Пахантуна. Кроме одинокой батареи смотреть здесь было нечего, пора было возвращаться на майдан, чтобы лететь в Кабул.
На аэродроме Олюми и Сардар быстренько погрузили нас в Ан-26 и отбыли восвояси. Однако улететь вовремя было не суждено. "Рулежку" перегородил белый "Семург" с исматовцами. Жарились на солнце часов пять, пока не узнали, наконец, в чем дело. Рядом опустилась вертушка, из которой стали выгружать раненых бойцов Исмата Муслима. Летчики наотрез отказались брать на борт больше трех человек - в самолете кроме нас были навалены еще какие-то мешки. На пол между сиденьями мы уложили раненого парнишку лет восемнадцати, очень опрятно одетого. На белой рубахе под жилеткой в районе сердца расплылось кровавое пятно. У изголовья примостили двух сопровождающих с перевязанными наспех руками и головами. Нарвались на засаду в Аргандабе. Лежащий паренек еще мог говорить, все просил пить.
Взлетали, когда бордовое солнце уже собиралось уходить за горы. Часа через два уже в темноте я спинным мозгом почувствовал, что парнишка умер - по телу пробежал холодок.
В Кабуле поначалу хотел помочь раненым исматовцам отвезти куда-нибудь мертвое тело, да и самих доставить в "Чарсад бистар". Но потом передумал - по большому счету, мне все было безразлично. Это была уже не моя война.

Москва, 2004 год


счетчик посещений contador de visitas sexsearchcom
 
 
sexads счетчик посетителей Культура sites
© ArtOfWar, 2007 Все права защищены.